Ослепительные скидки в Каталоге Onlíner

— Кто такой аритмолог и чем он отличается от кардиолога?

— Официально такой профессии, как «аритмолог», не существует. Но уже много лет в каждом медицинском сообществе, будь то кардиология, гинекология или хирургия, есть так называемые «подспециальности».

Аритмолог — это кардиолог, который в большей мере занимается локальными вопросами: нарушениями ритма и проводимости сердца, электрическими болезнями. Уже много лет во всем цивилизованном медицинском сообществе звучит слово «аритмолог». Такие специалисты выкристаллизовываются из кардиологов точно так же, как, например, «гинекологи-эндокринологи» — из гинекологов общего профиля.

— Кто ваши пациенты? Опишите средний портрет.

— Конкретного портрета не существует, но есть несколько фокус-групп. Ко мне как к аритмологу приходят, во-первых, дети и подростки, у которых растет сердце, формируются системы управления — эндокринная, вегетативная, возникают разные особенности, причем чаще всего не патологические. Но сбои в ритме беспокоят маленьких пациентов и их родителей.

Во-вторых, пациенты 30—35 лет, которые приходят с теми или иными внезапно возникшими жалобами на сердечный ритм. Забегая вперед, скажу, что в большинстве случаев у них нет болезней сердца. 80% аритмий — это не патология самого сердца. Но пациенты этого не знают. Они боятся нарушений ритма. В какой-то мере, конечно, обоснованно боятся, потому что порой могут возникать опасные ситуации. Страх объясним. И все же большинство ощущений «странного сердечного ритма», «дискомфорта» или «нетипичного дыхания», которые приводят в кабинет аритмолога, — это не сердечная проблема. Причина может быть либо в обыкновенном гастрите, рефлюксной болезни, желчно-каменной болезни, или хронически высоком давлении — гипертензии, или в тревожных и панических атаках, вегетативных дисфункциях в самом широком ассортименте… Последние группы пациентов — самые многочисленные. Например, тревожный синдром. Чем бы он ни был обусловлен — семейной трагедией, стрессовой работой, многолетним нарушением сна — неизбежно развивается «обесточивание» организма, снижение адаптации и, как следствие, некоторые виды аритмий. Чаще всего — желудочковая экстрасистолия. И если человек живет с такими перебоями долго, месяцами, но не идет ни к психологу, ни к психотерапевту, то на фоне тревоги или депрессии усиливается электрическая нестабильность миокарда. Здесь важно, чтобы специалист сориентировался: такого пациента нужно лечить сердечными препаратами, отправить к психологу, отправить к неврологу обследовать позвоночник или к гастроэнтерологу вылечить язву желудка?..

Наконец, третья группа — это пациенты более преклонного возраста, как правило, с органической патологией сердца: артериальной гипертензией, ишемической болезнью, сахарным диабетом… Умножьте сердечные пороки на количество лет, прожитых с ними, и мы получаем человека с различными осложнениями, часто — нарушениями ритма. Десятилетиями все эти пациенты были в поле зрения кардиолога, но, учитывая растущие масштабы, сейчас аритмолог стал необходим.

— Прошло пятнадцать лет с тех пор, как вы защитили кандидатскую по артериальной гипертензии. Что изменилось за это время?

— Раньше совокупность проблем с повышенным давлением называлась «артериальной гипертонией», сегодня — «артериальной гипертензией» (АГ). Но сама проблема остается, она никуда не делась. Это, пожалуй, самая распространенная болезнь в кардиологии, причем хуже всего выявляемая и управляемая. Артериальная гипертензия — это стойкое повышенное давление, выше 140 на 90. Большинство случаев — семейные, врожденные, связаны с наследственностью. Меньшинство — вторичные: следствие неправильной работы почек, эндокринной системы, аномалии сосудов. Лечение в этих двух случаях отличается.

Проблема даже не в том, из-за чего у человека начинается АГ, а в том, чтобы вовремя о ней узнать. Железобетонное упрямство: почти никто из белорусов не считает, что гипертензия — это болезнь! Когда начинаешь расспрашивать, с чем пациент пришел на прием, в самую последнюю очередь он упомянет: «Да, кстати, уже двадцать лет высокое давление». А ведь многие нарушения ритма, например опасная фибрилляция предсердий, — это следствие многолетнего повышенного давления.

Гипертония «не болит». В Европейском регистре упоминалась такая цифра: около 45% гипертоников узнают о проблеме, только столкнувшись с первыми осложнениями. «Я был(-а) здоров(-а) — и вдруг... инсульт!» Пациенты удивляются, узнав в процессе обследования, что у них десятилетиями была гипертония. Об этом нужно говорить особенно громко! Все пугаются рака, якобы он считается самым опасным, а бояться-то нужно сердечных болезней, потому что они самые смертельные и узнаем мы о них, как правило, на запущенных стадиях, когда у организма не хватает компенсаторных ресурсов. Если не делать регулярные скрининги, то вряд ли можно заметить проблему. Да и человек, который заметил, зачастую не придает ей значения.

Вторая проблема — лекарства при определенных стадиях АГ нужно принимать пожизненно, а еще — серьезно менять образ жизни, и не каждый к этому готов. Люди хотят «волшебную таблетку», хотят остаться в зоне комфорта. А здесь нужна высоковольтная дисциплина. Не всегда просто подобрать индивидуальную схему: какие препараты применять с учетом сопутствующих болезней, стадии и степени гипертензии, при наличии осложнений?.. Это труд, причем не только врача, но и пациента. Если единодушия нет, то перед нами, как показывает практика, — заведомо провальная история. Увы, порой пациенты абсолютно не мотивированы проявлять активность в диагностическом поиске.

— И тогда родственники «силой» тащат человека на прием. Есть ли в этом смысл?

— Отличный вопрос. Я такую ситуацию наблюдаю в своем кабинете по несколько раз в день. Причем это касается не только гипертензии — любых болезней. Чаще всего взрослые дети приводят за руку своих родителей преклонного возраста. Но тут нельзя сказать «тащат силой». Это и есть забота и польза на выходе. Возрастные родители порой не могут физически или не хотят по иным причинам. Им нужна наша помощь. Это нормально, так и должно быть.

Другой вопрос, когда тащат сопротивляющегося пациента: жены — мужей, мужья — жен. Чаще всего, конечно, мужчины бравируют своим здоровьем, отказываются признать, что существуют проблемы, даже если появились симптомы. А ближние беспокоятся, иногда чрезмерно. И это беспокойство выливается в то, что на приеме предстает такая парочка (чаще всего — муж и жена или взбудораженная женщина и ее ребенок-подросток). Консультация превращается в непонятное представление с участием врача, сопротивляющегося пациента и его «мамочки». Пациент не готов назвать себя пациентом. Это глупая ситуация. Возникает немой конфликт, чаще всего разрешаемый, но не с первого раза. Наверное, это тоже способ что-то поменять, но у меня здесь много вопросов.

— Вы согласны с тем, что нынешние отношения между пациентом и врачом в белорусской медицине — патриархальные, когда у врача слишком много власти? Нужно ли что-то менять?

— Я могу говорить только о своем опыте. Патриархальность, на мой взгляд, это зло, ее быть не должно. Есть проблема, с которой пациент приходит к доктору, и, чтобы решить ее, нужно объединиться. Работать в паре. На практике же происходит иначе. Пациент (и его родственники) чаще всего убежден в том, что проблему решает только доктор и никто иной, а это ложный путь, который ни к чему не приводит, кроме траты денег и времени.

Представьте, в ежедневном амбулаторном дне врача, например, десять пациентов. Из них — семь-восемь новых знакомств. Время ограничено, у тебя 30 минут, и вам нужно друг друга понять, услышать и в какой-то мере «полюбить». Реально ли это?

Восемь из десяти пациентов приходят и молчат (понятно, мы не говорим о самых маленьких). Это паттерн, тянущийся с советских времен: врач — командир, а пациент — молчаливый собеседник в жертвенной позиции. Это не приводит ни к ответственности, ни к пониманию проблемы. Разговор врача с пациентом — это ведь по сути криминалистика, поиск причинно-следственных связей, копание в глубину, начиная с детства…

Безучастность, пассивность пациента — это одна крайность. Но есть и вторая — явление под названием «Я все знаю сам(-а)». Это просто эпидемия, похлеще коронавируса: пациент приходит к врачу как на консилиум к коллеге, и начинается противостояние. Непреодолимое желание пациента обследовать все подряд, сделать сто «холтеров» и четыреста МРТ, самому поставить диагноз ни к чему хорошему не приводят. Зачем все это? Преумножение внутренней тревоги неизменно влияет на сердце.

— Вы говорите о десяти пациентах в день, но исследования постоянно подтверждают, что врачи, как и учителя, в Беларуси работают с постоянными перегрузками, и сверхурочные часы им никто не оплачивает. Как быть с этим?

— Трудный для меня вопрос, ведь сегодня я говорю с вами как представитель частного медицинского центра. Здесь переработок не существует. Нагрузка зависит во многом от самого врача и всегда планируется заранее. Что касается поликлиник и других государственных учреждений — да, врачи постоянно работают сверхурочно, согласен с вами. Хотя лично я в этом пожаре перегрузок в целом не работал. В операционной, что во второй, что в девятой больнице, работа в большей степени планируемая, а вот, например, в больнице скорой медицинской помощи форс-мажоров никто не отменял.

— Вы как-то сказали, что медицина — это не профессия для зарабатывания денег. Почему?

— Все так и есть. Медицина, по крайней мере на постсоветском пространстве, высокооплачиваемой профессией никогда не была. И вряд ли будет. Если это занятие не вызывает душевного отклика, не стоит надевать белый халат. Медицина должна быть любимым делом, иначе ты будешь мучеником, выгоришь до остатка. Вряд ли от этого кто-то выиграет. Сердечно-сосудистая медицина — это невероятная, глубокая красота. Носить униформу кардиолога — особое благословение.

---

Медицинский центр «Кравира» работает уже 20 лет. Здоровье превыше всего.

Спецпроект подготовлен при поддержке ОДО «Медицинский центр „Кравира“», УНП 101477932, лицензия М-4797 №02040/4797 выдана Министерством здравоохранения Республики Беларусь от 26.09.2007 г.

Читайте также:

• Врач: «Мужчины стали меньше интересоваться сексом — и это проблема»
• «Мое тело осталось таким же, как и было». Что происходит с женщиной после родов — честный разговор
• Что делать, если болит спина? Разбираемся с неврологом
• «Я худела стремительно, в худшие дни весила 40 килограммов, а врачи говорили: вы здоровы». Чего мы не знаем о кишечнике?
• «Абсолютная темнота и только одна мысль: „Пусть это все скорее закончится“». Откровенно о депрессии