Девять лет назад парень приехал в Беларусь из Йемена. Отучился в БГМУ, окончил ординатуру, а год назад приступил к работе. О радостях профессии говорит парой предложений: «Человек поступает к тебе с тяжелой травмой, после лечения отпускаешь его домой, а он уже сам пошел. Это самое приятное».

«Твое место — на базаре, продавай там арбузики»

В Минск Абдул попал в 2010-м по йеменской государственной стипендии. Когда он окончил девятый класс, отец спросил: «Ты хочешь жениться или учиться?» В Йемене женятся очень рано. Парень выбрал учебу — в 15 лет поехал в столицу Сану за 200 километров от дома и через три года успешно окончил аналог нашей гимназии по химико-биологическому профилю. Потом отец (семья могла позволить себе такое) на восемь месяцев отправил его в Индию учить английский: сначала планировали, что Абдул переедет в Великобританию. После курсов парень вернулся в Йемен и поступил в мединститут, но бросил. Сказал, что это не его природа и культура.

— Я уже успел увидеть что-то другое. В Йемене много необразованных, которые живут одним днем и думают только о свадьбе. Сначала меня хотели отправить в Азербайджан. Про Беларусь я не знал, только про Россию. Однажды случайно встретил одного человека, и он сказал не ехать в Баку: мол, там неспокойно и не любят иностранцев. Посоветовал Беларусь. Вот я и приехал. Помню, мне было так холодно, что развился аппендицит, сделали операцию. И вообще, поначалу было очень тяжело: никого не знал и не понимал языка.

Чтобы поступить в БГМУ, иностранцу нужно пройти годовые курсы русского языка. Абдул приехал в марте и освоил язык за пять месяцев — как раз к началу учебного года.

— Было тяжело. Я не люблю ударения, «свое, его, твое» и падежи. С оформлением документов в больнице тоже было непросто, но я не стесняюсь спрашивать. Знаю и белорусские слова: «калі ласка», «прывітанне», «кахаю», «цукар»… Здесь мало кто говорит на белорусском, хотя это очень красивый язык. Как-то поехал в деревню, там бабушки говорят по-белорусски, я так люблю с ними общаться! И они любят иностранцев: белорусы — очень добрый народ. Я не хочу уезжать отсюда. Как подумаю об этом, страшно. Люблю ваш народ и природу.

В БГМУ Абдул отучился шесть лет, потом были еще два года ординатуры в БСМП, где он и остался работать.

— После шестого курса пошел в хирургию и думал, что уже через месяц буду оперировать. Но для этого нужно хорошо знать анатомию и много практиковаться. Первый мой день прошел в травматологии, где работаю и сегодня. И заведующий был тот же, что и сейчас. Я уважаю и люблю своего заведующего (улыбается. — Прим. Onliner)… В операционной он постоянно на меня кричал, потому что я ничего не умел. Честно, я не умел даже основного: связывать узлы, ассистировать ему. И он часто говорил мне: «Дорогой мой Абдул, я очень опытный хирург. Это не твое место. Твое место — на базаре, продавай там арбузики». Он был прав, потому что я очень плохо помогал. Но при этом очень старался, — вспоминает начало своей работы Абдул.

Его друг Рикардо работал тогда в этом же отделении. Помимо обычных смен, Абдул все два года ходил к нему на каждое дежурство. Говорит, ему здорово помогали и всему научили. А с заведующим потом уже смеялись над историей про рынок и арбузики.

— Но он был прав, я и сам себя не уважал за такую работу. Очень сильно боялся и волновался. Адаптация у меня происходит, только когда я хорошо узнаю человека. Сейчас уже не волнуюсь. Главное, никогда не бояться и быть уверенным в себе. Бывает, что ты чего-то не знаешь, но есть те, кто знает лучше, — можно позвать и посоветоваться, а не переживать. Мне никто ни разу не отказал в помощи. Никто ведь не знает всего.

У Абдула есть ритуал — обязательно звонить родным хотя бы раз в неделю. Говорит, это помогает ему быть в хорошем и спокойном настроении — для хирурга это очень важно. Но в работе он умеет отключаться от чувств: в скорой важна быстрота.

— Я люблю быстро и хорошо принимать своих больных и всегда слежу, чтобы их без промедления отправляли на обследование. Часто психую и ругаю медперсонал, тороплю людей. Потом уже извиняюсь и виню себя. Но они не обижаются, ведь я их люблю, — улыбается Абдул и говорит, что не контролирует себя только в работе. — Если бы мой отец был санитаром, и на него кричал бы.

«В Беларуси можно сделать платную медицину для алкоголиков и безработных»

Кажется, о своей профессии врач готов говорить часами. Мы встречаемся с ним после дежурства — не спал в течение полутора суток. Заметно уставший, Абдул рассказывает о медицине и своих пациентах с горящими глазами:

— Йеменскую медицину даже не могу сравнить с белорусской. Здесь она очень развита, в том числе технологически. А в Йемене все платно, это просто бизнес. Если есть деньги, тебя обследуют, не заплатишь — никто даже смотреть не будет. Да, врачи там богаты, но они не развиваются. Здесь ты идешь вперед, хотя и получаешь среднюю зарплату. Там никого не волнует состояние больного. Оперируешь — получишь деньги. Деньги — это главное. А здесь мы оперируем и лечим больных, не думая о деньгах.

Он говорит, что в Беларуси можно сделать платную медицину для алкоголиков и безработных. Государство тратит на этих людей очень много денег. Абдулу обидно.

— Мы работаем с сочетанными травмами — часто это результат падения с высоты после употребления алкоголя. Делаем компьютерную томографию шеи, грудной клетки, живота — проводим очень много обследований для людей, от которых государство ничего не получает. В палатах они ведут себя как дома, когда мы лечим и наблюдаем их. Стараемся, а им все равно… Для меня все пациенты одинаковые, лечу всех. Когда поступает человек, мне все равно, кто он, алкоголик или нет. Я стараюсь, но вижу, что он сам ничего не делает. Медсестра ухаживает за ним, санитар убирает. Через месяц или даже несколько дней этот алкоголик поступает ко мне с другой травмой: пошел домой и упал пьяный.

Есть у хирурга и постоянные клиенты — в основном нетрезвые бездомные.

— Выписываешь домой в 11—12 часов, а в 13 его обратно привозят. И потом ты не знаешь, отпускать его после лечения или нет. Он поступил с легкой черепно-мозговой травмой, пошел домой, упал — и привозят уже со средней степенью. Я его сейчас отправлю, и что с ним станет? По-хорошему надо класть его в палату. За алкоголиков мы очень сильно волнуемся и тратим на них много сил. За трезвого так не переживаешь: он обследовался и пошел. Недавно я думал: когда уже поступит кто-то трезвый? И за день был только один самостоятельный человек — беременная девушка (попала в аварию).

Наш герой рассказывает, что к нему поступают и трудоустроенные алкоголики, которые не хотят идти на работу и ради больничного наносят себе травмы. Чаще их привозят ночью в воскресенье или утром в понедельник.

— Могут себя ударить и уже знают, какие жалобы называть. Если человек поступает без показаний, надо заставлять, чтобы он платил. Бывают семьи, которые сплавляют бабушку в больницу — и «досвидос», больше не появляются. Несколько бабушек лежали у нас по три-четыре месяца. Она выздоравливает, скорая отвозит ее домой — никто не открывает. Тогда бабушку везут обратно к нам. И так несколько раз, — с сожалением говорит врач. — А этих алкоголиков я бы собрал куда-нибудь… (смеется. — Прим. Onliner) отдельно, короче! Другим людям не очень приятно находиться среди них. Я готов работать и с такими, но в специализированном отделении. Они воняют, могут быть с чесоткой. А другие должны это терпеть. Я могу пойти в другой кабинет и там принимать только этих алкоголиков.

Самый сложный момент для врачей — сообщить родственникам о смерти пациента

Последний раз Абдул видел свою семью в 2011 году. В Йемене постоянно неспокойно. Хотя и в Беларуси хирург нередко сталкивается со смертью.

— Мои пациенты падают на стройках и вообще с высоты, попадают в ДТП. И многие умирают. Самый неприятный момент для меня — сообщать семьям. Кто-то думает, что врачи этого не боятся. Но нет, боимся. И мы никогда не забываем этих людей, всегда стараемся помогать. Мы виним себя. И самый больной момент — когда умирают молодые. За одну смену бывает два-три летальных исхода, — огорченно говорит он.

Абдул говорит, что со временем врачи привыкают к этому — пытаются забывать и заниматься чем-то другим. Нужно отвлечься, но выходит не всегда.

— Некоторые умершие снятся и сейчас. Не могу забыть 25-летнего парня. Я сообщил его дяде, теще, жене. Потом приехал его папа: «Я такой и такой, хочу знать состояние своего сына». До сих пор не могу… Он пришел узнать состояние, а ты отдаешь документы и вещи его сына, — Абдулу тяжело говорить, но он продолжает. — Один парень недавно упал с третьего этажа, прооперировали. Его дедушка, жена, дети сидели и ждали. Состояние стабильное, стабильное, стабильное… Отходишь — уже умер. А что сказать? Ты пытаешься уйти от этого. Врачи стараются перебрасывать друг на друга именно сообщения родственникам. Я тоже. Мы работаем бригадой. Иногда я сообщаю, иногда прошу травматолога. И он меня. Это самая больная тема. Конечно, мы стараемся, чтобы не было летального исхода, чтобы не чувствовать себя виноватыми. Но так бывает.

Хирург рассказывает, что родственники умерших часто винят врачей, но надо понимать: это большая потеря для человека. Он говорит, что медики стараются не допускать конфликта и объяснять все по-человечески. Даже если родственники кричат, нужно внимательно и спокойно слушать. Тем не менее немало и тех, кто говорит спасибо за усилия, понимая, к чему все шло.

— Но мы не ждем благодарности, мы просто делаем свою работу, — говорит Абдул. — Тех, кто жалуется и ругается, я быстро забываю. Думаю, так все врачи. Сколько было конфликтов, но я ни одного не помню.

Абдул рассказывает, что с некоторыми пациентами начинает дружить. Кто-то приходит после выписки к нему на работу просто поболтать («они для меня как родственники»).

— Некоторые люди очень уважают меня и постоянно улыбаются. Почему? Во-первых, язык, акцент. Кому-то прикольно и смешно со мной поговорить, а я и не обижаюсь. Меня иногда называют индусом, один алкоголик говорит на меня «командир» (смеется. — Прим. Onliner). Белорусам сложно обращаться ко мне по имени-отчеству. Называют по фамилии, просто «доктор» или «молодой человек». Это неудобство для пациентов — они стесняются, ведь у меня на бейдже очень длинные имя и отчество (Абдулфаттах Аль-Ауди. — Прим. Onliner). Поэтому я представляюсь как Абдул Абдулович или Абдул Григорьевич — меня так назвал один врач в ординатуре! Пациенты иногда звонят: «А можно Абдула Григорьевича?» — «У нас нет такого!» Но я говорю: называйте как хотите, мне все равно приятно, — смущенно улыбается он.

Но бывает и наоборот — неприятно. Иногда пациенты, особенно старшего возраста, не доверяют ему:

— Поговорят со мной и идут к врачу-белорусу спрашивать.

«Если я сейчас вернусь в Йемен, буду получать три минские зарплаты»

Сейчас в БСМП Абдул работает на полторы ставки. Обычный график у него с 8 до 16 часов плюс восемь суточных дежурств в месяц. Бывает, что за смену он принимает от 20 до 30 человек.

— Дают допнагрузку — никогда не отказываюсь, потому что люблю свою работу и мне скучно дома… иногда. Сейчас у меня по три дежурства в неделю. Я испытываю удовольствие, когда помогаю и спасаю.

За полторы ставки хирург зарабатывает до 1500 рублей в месяц. Абдулу не раз предлагали работу за границей — в Эмиратах и Бахрейне.

— Но я никогда не думал и не хочу, мне здесь хорошо. Если поедешь, это будет бизнес. Будешь зарабатывать в 10—20 раз больше, чем в Беларуси, но какое от этого удовольствие? Я что, поеду за деньги? Если я сейчас вернусь в Йемен, буду получать три минские зарплаты. Но стану бизнесменом, а не врачом зачем? Мои друзья поехали работать в Германию семейными врачами. Там страховая медицина, а в Беларуси мы помогаем бесплатно, за счет государства. И это благодарная работа. Если моей зарплаты будет хватать только на съемную квартиру и минимально поесть? Вообще не смотрю на зарплату. Я готов работать даже бесплатно, — он смущенно смеется и говорит, будто по секрету: — И я очень люблю Беларусь, уважаю государство. У вас очень спокойно и безопасно, в отличие от Йемена.

«Я у друзей на даче посадил себе картошку…»

Отношение людей в Беларуси Абдулу нравится, даже очень. А еще больше ему нравится наша сметана. Он говорит, что в Йемене такого продукта нет.

— Я постоянно ем сметану: утром, в обед и вечером. Могу взять просто черный хлеб и есть со сметаной. Куриное филе люблю, отбивные с сыром и яйцом. Драники нравится есть утром. У нас в буфете все покупают три-четыре драника, а я говорю: двенадцать штук! А недавно попробовал самогонку. Мне все говорили о ней, но я не понимал, что это. Но не понравилась, это не мое. Я люблю глинтвейн зимой, это очень романтично — когда падает первый снег.

Йеменцу очень нравятся белорусские деревни с козами, коровами, картошкой и тракторами.

— Я у друзей на даче посадил себе картошку, огурцы, морковь и салат. И еще цветы. Езжу сам и полю между работой. Как приезжаю в деревню, забываю обо всем. Если не поеду на море, то проведу отпуск там.

В будущем Абдул планирует купить себе землю в Беларуси, построить дом и посадить огород.

— Собираюсь здесь жить. Бывает, психану и скажу, что уеду, но это быстро проходит. Я работаю и хочу развиваться здесь. Пойду в аспирантуру на заочку, потом в докторантуру. Сейчас хочу хорошо разбираться в травмах живота, в будущем — знать и уметь все в своей области. Нужно много времени, но это возможно.

Читайте также:

• «Платите врачам больше, чем программистам, и они не будут уезжать». Медики-эмигранты об отечественном здравоохранении
• Доктор Олег Мазаник, который доставал из детей инородные предметы: «Если я не нужен, вы так и скажите»
• «Они для меня все свои, родные». История участковой медсестры, которая вырастила три поколения детей
• Монолог молодого врача из райцентра

Наш канал в «Яндекс.Дзен»

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!

Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. sk@onliner.by