32 724
17 июня 2018 в 8:00
Автор: Александр Чернухо. Фото: Александр Ружечка

Директор концертного агентства про убытки в $350 тысяч, мат на мероприятиях и цензуру Marilyn Manson

Автор: Александр Чернухо. Фото: Александр Ружечка

Как потерять $350 тыс. на фестивале с Kasabian в качестве хедлайнера? Или уговорить Marilyn Manson убрать шапку с перевернутыми крестами на выступлении во Дворце спорта? Концертный рынок Беларуси переживает не самые лучшие времена, чиновники обнаружили целый список групп с низким художественным уровнем, а мы говорим с руководителем крупного концертного агентства «Атом Интертейнмент» Андреем Алексеевым про кризис, мат на мероприятиях, провал с Depeche Mode и способы договориться с чиновниками.

Кто это?

Агентство «Атом Интертейнмент» в разные годы привозило в страну Rammstein, Лану дель Рей, Linkin Park, Kasabian, Depeche Mode, «Ленинград» и еще кучу артистов, которые при других обстоятельствах вряд ли оказались бы в Беларуси с рабочим визитом. В общем, есть чем гордиться.

Если лень читать полностью

«Большая часть белорусов вообще не знают, что такое Massive Attack»

— Как ваши дела? 

— Подшиваются дела.

— Я так понимаю, вы переформатировались? 

— В плане?

— С Запада на Восток. 

— Мы не переформатировались, переформатировался рынок. Сейчас на Западе нет предложений, которые подходят под рынок по деньгам и планам артистов.

— А что не так с рынком? 

— Он сужается, ценовая билетная политика уходит вниз, количество мероприятий сокращается, но фестивали у нас растут — это такой белорусский тренд, их все стали делать.

— Чем объяснить ценовое падение? 

— Возможностями людей. Они сейчас не готовы покупать дорогие развлечения и покупают дешевые.

— Но были и более тяжелые времена. 

— Дело в том, что структура потребления меняется. Плюс не нужно забывать, что мы живем в начале века, когда количество неопределенных факторов увеличивается. К тому же есть активное население и менее активное. Смена поколения предполагает разную культуру потребления. Тем, кому сейчас около 50, менее активны. А молодежи концерты и музыка в том числе менее интересны, чем поколению сорокалетних.

— Да ладно! Молодежь — это самая активная аудитория. 

— Согласен. Но она не готова платить деньги и тратит гораздо меньше, чем те люди, которым сейчас 30—45 лет.

— То есть сейчас вы делаете концерты для этой аудитории? 

— Не знаю. Я не могу так сказать: у нас структура совершенно разная. Как и любая бизнес-организация, мы решаем вопросы теми способами, которыми можем их решить. Мы стараемся выбирать исходя из возможностей рынка: у нас в пакете есть и молодежные проекты, и для взрослого поколения. Но ядро, которое мы пытаемся делать, это действительно аудитория 30—45 лет.

— Я сужу по последним крупным проектам… 

— А у нас в последнее время не было крупных проектов.

— Билан, Аллегрова, Николаев… 

— В этом году я никаких крупных проектов не видел. Это просто были концерты, которые мы делали. Ничего выдающегося, кроме Depeche Mode, я не вспомню. Хотя и рынок в целом после DM никем не удивил. Возможно, были какие-то проекты, которые планировались на весну-лето, но большинство из них как-то растворились сами по себе.

— Из-за чего? 

— В 2018 году нет как таковых крупных туров. Либо артисты, которые сейчас катаются вокруг, просто неподъемные для нашего рынка.

— Речь о Gorillaz и Massive Attack?

— Massive Attack — это дорогой проект, который, я думаю, сложно в рамках Беларуси отбить, потому что у группы довольно узкая целевая аудитория. Любой организатор концертов имеет собственные предпочтения в музыке. Я не скажу, что люблю Игоря Николаева, это часть бизнеса. Но если мы говорим про западных артистов, то на это накладываются расположенности к той или иной музыке. Я слушаю Massive Attack, но не думаю, что они бы здесь собрали аудиторию. И если вы знаете, Massive Attack и Gorillaz ездят по фестивалям. И уровень групп такого плана, к сожалению, Беларусь себе позволить не может: это должен быть сет хедлайнера, а фестиваль — стоить около $500 тысяч. Я не думаю, что Massive Attack в наших условиях может быть хедлайнером, потому что большая часть людей вообще не знает, что это такое.

— В то же время вам как-то удалось привезти Kasabian.

— Мы покупали группу по рыночной цене. Коллектив хороший, но не думаю, что он дал большое количество проданных билетов. Это было круто, но мы на том фестивале потеряли в районе $350 тыс. Все эти ошибки нас многому научили. Год или два мы никак не были связаны с фестивалями, а сейчас снова делаем мероприятие, в котором учли все прошлые недочеты. Ошибок было много, поэтому «Мост» и закрылся — там была изначально неправильная модель для нашего рынка. У Беларуси свой путь. У нас есть ограниченные ресурсы с точки зрения денег у населения и спонсоров, мы пока — довольно закрытая страна, в которой туризм только развивается. То есть мероприятие мы делаем в основном для жителей Беларуси. Да, я надеюсь, к нам будут приезжать поклонники из России и Украины. Но я не думаю, что пока мероприятие с бюджетом хотя бы $1 млн возможно в стране. Мы имеем ограниченную емкость рынка. Куча ограничительных нюансов, которые давят на организаторов мероприятий.

— Насколько легко в этой теме работать с белорусским бизнесом?  

— Переговоры могут идти от недели до пары месяцев. Моменты, в принципе, стандартизировались за 15 лет. Не до всех компаний мы добираемся. В целом основное — это бюджет и то, как им распоряжается отдел маркетинга компании. Конечно, в условиях конкуренции между мероприятиями большинство наших конкурентов готовы отдаваться просто так. Я считаю, что это не совсем правильно: это уменьшает рынок, качество мероприятий будет падать. Я могу привести пример электронных ивентов, которых было в какой-то момент очень много. В законодательство были внесены определенные изменения, а наши конкуренты были менее требовательны к условиям. В итоге неплохой кусок рынка превратился в то, с чего мы стартовали лет десять назад.

— Вы про Global Gathering? 

— В том числе. Там была куча всяких мероприятий, и рынок развивался. А теперь я понимаю, что он развился до того, что загнулся. В том числе из-за политики конкурентов, которые на рынке предлагают услуги задешево.

«На последнем концерте Depeche Mode мы потеряли шестизначную сумму в долларах»

— Вы говорили, что у каждого организатора есть свои музыкальные предпочтения. Я так понимаю, что Depeche Mode — это именно «ваш» проект. Мечта.

— Мечту свою я осуществил, когда мы привезли группу впервые. Наверное, в третий раз не стоило ее везти, но там в силу вступают другие законы жанра. Не буду объяснять, но есть нюансы.

— По слухам, коллектив озвучил для Беларуси сумму гораздо выше, чем для Западной Европы. 

— Вообще, у групп такого уровня фактически нет фиксированного гонорара. Собираются предложения, из которых они выбирают лучшие. Мы с точки зрения логистики располагаемся не очень плохо, а других преимуществ у нас нет. Я не знаю, сколько платили люди в других городах и странах. Но в Германии Depeche Mode собирают стадионы. Я не думаю, что концерт на стадионе стоит дешевле, чем в «Минск-Арене».

— Но цены на этот концерт в Минске были действительно очень высокими. 

— Да, я согласен. Возможно, цена была высокая. Но ничего с этим мы сделать не можем, потому что такие условия. В принципе, группы уровня Depeche Mode за меньшие деньги сюда никогда не приедут. Это еще одна причина, по которой в ближайшее время крупных артистов здесь ждать не стоит. Они хотят денег, а эти аппетиты выражаются в шестизначных суммах. Эти деньги, исходя из покупательской способности населения, платить не имеет никакого смысла. Мне концерт Depeche Mode может принести даже при хорошем раскладе намного меньше, чем какое-нибудь среднестатистическое мероприятие во Дворце Республики. Например, Дима Билан. Потому что уровень расходов отличается раз в 5—10, а риски приблизительно такие же. Я могу потерять, даже если очень сильно промахнусь, $20—30 тыс. А с концертом уровня Depeche Mode риски могут оцениваться в сотни тысяч. При этом прибыль крайне редко бывает выше $50—100 тыс. Плюс цена билета выше рыночной.

— Вспомните 17 июля прошлого года. Как вы узнали, что концерт Depeche Mode не состоится? 

— Я выезжал из гостиницы, где остановилась группа, на площадку. Мне позвонил мой партнер: «Джонатану плохо». Джонатан — это менеджер. У него и в прошлый раз были проблемы: он заблевал что-то там. В общем, ничего страшного вроде не случилось. Плохо и плохо — я поехал дальше. А оказалось, что так зашифровали проблемы с Дейвом.

Поверьте мне, нам было проще провести концерт и забыть это, как страшный сон. Мы, возможно, даже вернув деньги при несостоявшемся концерте летом, потеряли бы меньше, чем в итоге.

— Сколько вы потеряли? 

— М-м-м, много.

— Это шестизначная сумма? 

— Да, сотни тысяч долларов.

— Когда вы узнали о случившемся, как прошла оставшаяся часть вечера? 

— Часть вечера прошла в объяснениях с людьми, которые приехали на концерт из других государств, по поводу обмены билетов. А потом мы пошли с друзьями… В гостинице сидели.

На самом деле, это, возможно, неприятная ситуация, но в жизни есть вещи, через которые нужно проходить. Для меня это просто этап жизни — через такое проходит любой более-менее серьезный промоутер. Если посмотреть, в 2018 году в мире довольно большое количество концертов и туров отменялось. Куча артистов, которые по причинам проблем со здоровьем отменяли мероприятия. Это не совсем удачный год.

— Что на самом деле случилось с Гааном? 

— Я не знаю, не вникал в подробности, но у него на самом деле есть проблемы со здоровьем. Я знаю, что это было ЧП республиканского масштаба. Известно наверняка, что государственные службы на 99 процентов были уверены в том, что он не может выступать из-за проблем, не связанных с употреблением алкоголя и наркотиков. У человека был рак желудка и еще куча проблем, которые повлияли на его состояние.

Как я понял, в период бурной молодости у них концерты по другим причинам переносились довольно часто. Человека в туре не могли неделями найти: он пропадал в развлекательных заведениях. Там были другие проблемы.

— Эти другие проблемы случались с кем-нибудь из артистов, которых вы привозили? 

— У нас были такие товарищи, которых мы еле довозили и не знали об их состоянии. Такое случилось с одним диджеем, который летел к нам из Америки дня три и еле успел на выступление, потому что его периодически снимали с самолета в Германии. Было, но это разовые случаи. До того как подписывать договор, мы обозначаем, что артист не должен совершать никаких противоправных действий и требовать от нас вещей, которые мы ему предоставить не можем.

— В случае с Depeche Mode концерт застрахован не был. 

— Да, не был. И у нас нет как таковой культуры страховки мероприятий. Это делается в России некоторыми страховыми компаниями.

— Перенос концерта — это поблажка со стороны Depeche Mode? 

— Нет, это не поблажка. Это договоренность. Это мои управленческие ошибки. Первая была связана с тем, что вообще не нужно было везти группу. Это не имело никакого смысла. Вторая — нужно было просто отменять, а не переносить концерт.

— Еще один крупный ваш проект — это Linkin Park.

— На самом деле, это не сильно крупный проект. Но концерт был, можно себе записать в актив.

— То есть он окупился? 

— Нет. Мне кажется, что у нас были убытки. Но намного меньше, чем в случае с Depeche Mode.

— У вас был разговор с Беннингтоном?

— Я не помню. У нас было 5—10 минут поговорить перед концертом. Ничего особенного. Честно говоря, я не помню, о чем мы говорили, — о чем-то таком, скучном.

— Какие у вас были мысли, когда узнали о том, что его не стало? 

— Я не большой поклонник Linkin Park, но это была хорошая группа. Я не знаю, что сказать… С одной стороны, не надо лишать себя того, что ты не сам сделал: жизнь — это то, что дано человеку, это не личное достижение. С другой стороны, чтобы набраться смелости лишить себя жизни, нужно иметь определенную силу. Было жалко. Я понимаю, что у него был переходный возраст — мы с ним плюс-минус ровесники. Кризис среднего возраста в 30 и 40 лет — это немножко разные вещи. Я понимаю, что он немного потерялся в плане музыки: последний альбом Linkin Park сильно отличался от того, что группа делала раньше, и вызвал много критики. Внутренние противоречия плюс всякие вещества — возможно, это каким-то образом повлияло. Самоубийство — это слабость, но с другой стороны — сила, может быть, неправильно примененная. Это его бизнес-решение, и обсуждать его нет никакого смысла.

Группу мы потеряли. Это к вопросу о том, что никто не знает, что будет завтра. Например, в Австралию долго и дорого лететь, но если есть возможность получить опыт, лучше ее использовать: потом не станешь жалеть, что однажды не воспользовался шансом. То же самое с концертами. Многие артисты, которые сюда приезжают, могут оказаться здесь один раз. Миллионы факторов могут на это повлиять, и артиста можно больше не увидеть. Иногда концертные воспоминания сильнее, чем те эмоции, которые испытываешь, когда слушаешь пластинки.

Бывает, что артист приезжает с концертом тогда, когда еще не добрался до суперзвездного статуса, а потом начинает стоить других денег и больше не добирается сюда. Так было с Ланой дель Рей. Куча факторов: деньги, графики, форс-мажоры.

«Корж по динамике продает столько, как „Ленинград“ три года назад по России»

— Что может вас заставить сотрудничать с белорусским артистом? 

— К чему вопрос? Мы не сотрудничаем.

Макс Корж и его концерт в «Минск-Арене».

— У меня в компании работает друг Макса, с которым они учились в одной школе. Он пришел к нам работать лет шесть назад — за два года до первой арены Коржа. Мы знали, что они как-то дружат, но тогда у Максима была другая политика: концерты он делал сам. А потом он через друга назначил встречу. Я так понимаю, что они не совсем были уверены в своих силах и подключили нас. Вот так у нас более-менее получилось. За последние полгода мы уже сделали ему несколько концертов и перевели его на более крупные площадки. По динамике и количеству проданных билетов он сейчас движется примерно как группа «Ленинград» года три назад в России. В принципе, он имеет хороший показатель. Его устраивают взаимоотношения с нашей компанией, поэтому мы с ним работаем. Я думаю, это связано с двумя вещами: у нас довольно качественные сервисы и при этом мы пытаемся, чтобы артист зарабатывал немножко больше денег с концертов.

— Сейчас такая же история будет с ЛСП? 

— Мы еще не знаем. Там другая история: это более молодой артист. Да, мы начали с ними сотрудничать, жизнь состоит из разных опытов. У ЛСП, я думаю, хорошее будущее, но у них продукт другой. Вопрос, что произойдет с ними в «Минск-Арене», — это пока непонятно. Для артистов это хороший контракт, а получится у нас совместно собрать арену или нет, я пока не знаю. Думаю, лето мы доживем и тогда начнем в этом направлении более плотно двигаться, и будет видно, чем это закончится. У них есть потенциал, но я не знаю, насколько они сейчас способны работать на больших площадках. У ЛСП были хорошие продажи в Falcon Club, но посмотрим, что будет дальше. Думаю, если соберем от шести до семи тысяч человек, это будет нормальный результат для нас и для группы.

Новое поколение артистов свою карьеру строит по другому принципу. Макса Коржа я уважаю. Он артист и говорит: «Корпоративы — нет». Он пытается для своих поклонников быть настоящим и не использовать бренды. Хотя рекламные контракты, думаю, ему предлагают постоянно, но он от них отказывается. Его задача — близко общаться со своими поклонниками, быть нормальным человеком и делать хорошие концерты, на которые будут приходить люди. У него концерты отличные, а 14 тысяч для Коржа не предел. Не многие артисты умеют держать аудиторию в несколько тысяч человек — это довольно сложная работа.

— То есть по ЛСП пока есть вопросы? 

— Нет, просто они находятся на начальной стадии. Если они смогут путь пройти быстрее, чем Максим, я буду только рад. Но пока я чудес не видел.

Я хочу сказать, что российские артисты находятся в очень «лайтовых» условиях. Не скажу, что они сильно работают и готовы жить в помойках и питаться объедками. В США бизнес жестче: никто не заботится об артисте. Если брать отношения организатора концерта и музыканта, то меня вообще не должно волновать, как он добирается, что он ест, где он спит. Я должен снять площадку, провести рекламную кампанию, и все. Есть вероятность, что артист еще что-то заработает, но не факт. Посмотрите историю Игги Попа: при безумном количестве работы он понимал, что ему жрать не за что, потому что на его концерты не приходило то количество публики, при котором он мог рассчитывать на гонорар. Там отбор жестче, поэтому и заработки другие. В этом бизнесе может зарабатывать только талантливый артист, который пройдет через все круги ада. Впрочем, это касается любой сферы деятельности.

«Все, что касалось Die Antwoord, было сделано непрофессионально»

— Нужно ли концерт ЛСП маркировать отметкой «18+»? 

— Я думаю, что это очень спорный вопрос. Я считаю, что не нужно. Эта группа и концерты тех артистов, которые в последнее время отменялись, рассчитаны на более молодую аудиторию. Их 18-летние, в принципе, не слушают — это будут случайно попавшие на мероприятие люди. Соответственно, если ставить «18+», тогда лучше сразу запретить группу в стране. С другой стороны, любая работа — творчество, идеология, политика — состоит из системы компромиссов и договоренностей, которые должны понимать обе стороны. Если мы говорим о том, что творчество группы интересно фактически детям с еще не сформированными ориентирами, то артист, понимая, что он является кумиром и богом, не должен превращать свои выступления в пропаганду наркотиков. Из песни слова не выкинешь, но если ты кумир, надо нести людям что-то положительное. Я понимаю, что есть разные стили музыки, но, например, ЛСП нормально вышли из этой ситуации и какие-то слова в песнях заменили.

Кода аудитория подрастет, а это произойдет через 5—6 лет, тогда, конечно, можно поменять формат и перейти на «18+» и сказать: «Мы детьми не занимаемся, наша аудитория подросла. Мы теперь будем петь так, как пели первоначально». Да, многие вообще не понимают, что завтра будут делать. Но если артист осознает, что этим делом будет заниматься всю жизнь и это его призвание, он должен отдавать себе отчет: писать пластинки можно как угодно, но если на концерте дети, законодательство страны должно соблюдаться. Поверьте, в США с артистами при несоблюдении законов никто не церемонится. Они отправлялись с концерта прямиком в полицейский участок. Что-то попадало в новости и помогало сформировать дополнительный пиар.

«Ленинград» в эту историю вообще нельзя мешать. Когда появилась группа, все люди, которые ее слушали, были совершеннолетними. Там молодой аудитории в принципе никогда не было. Для детей однозначно нужно условие: замена матерных слов и отсутствие пропаганды наркотиков, курения и так далее. Либо пишите музыку для взрослых, которые отдают отчет собственным действиям, либо меняйте слова.

— Это фактически самоцензура.

— С одной стороны, да. Я люблю современную музыку, но плохо отношусь к наркотикам и считаю, что это разрушает психику. Даже если это пойдет в ущерб творчеству, я считаю, что это лучше убрать. Если ты поешь для детей и пропагандируешь наркотики, то лучше бы не пел. Запрещать концерт — это, конечно, неправильно, но я бы, по-хорошему, это тоже не разрешал.

— Есть нюанс. В ответе идеологов организаторам концерта Die Antwoord отмечается недопустимость использования ненормативной лексики в общественном месте. Был ли у вас похожий разговор по поводу концертов «Ленинграда»? 

— Я не знаю, что по этому поводу сказать. Мое мнение: все, что касалось Die Antwoord, было сделано непрофессионально. Например, я к вам приду и скажу: «Мне надо, чтобы вы разместили статью». Грубо говоря, она нужна мне, а вам она вообще не сдалась. И вы мне скажете: «Слушайте, отстаньте от меня». А статья, может быть, касается какой-нибудь душещипательной темы вроде благотворительности, но не вписывается в вашу концепцию. Я вместо того, чтобы найти какие-то пути взаимодействия, пойду на другой портал и скажу: «Я пришел с благими намерениями и хотел помочь инвалиду, а меня редакция издания послала и написала ответ!» Я, конечно, создам себе хороший пиар, наверное, про меня напишет другое издание…

Думается, государство просто приперли к стенке. Я не знаю, как там строилась коммуникация, но, вообще, это тонкая работа. «Ленинград» — это не такой сложный проект. В России, например, есть такие не очень хорошие общественные организации, которые занимаются срывами концертов. Они таким образом пытаются зарабатывать деньги. На нас было заведено два дела. Мол, мы пострадали, верните деньги, заплатите компенсацию. Юрист группы эти вопросы решил, и оба иска были отклонены. Вообще, группа в своих песнях никого не оскорбляет.

Что касается Die Antwoord, это неправильно проведенная коммуникация с органами власти, а это всегда заканчивается вот так. Я думаю, что мы бы эти вопросы решили. У нас были гораздо более серьезные проблемы с концертом Marilyn Manson. Это была сатанистская история, несмотря на шоу. Если вы знаете, у нас церковь имеет довольно большую силу. Я не помню, что это была за история. То ли анонимки… Мы услышали то, что попросили поменять в программе власти, и сказали артисту: «Вот это окей, но шапку с перевернутыми крестами использовать нельзя. Пожалуйста, поменяйте программу, чтобы концерт состоялся».

— Как на это отреагировал артист? 

— Ему было сказано просто: есть законы страны, в которую вы приезжаете работать. Если бы вы в США нарушили закон, с вами бы не церемонились. Там государство вообще ни с кем ни на какие темы не разговаривает. Там жесткая система, здесь она более «лайтовая». На самом деле, мы Мэнсона, наверное, немножко испугали — не знаю, доедет группа до нас или нет, но они сказали, что это был незабываемый опыт. С другой стороны, концерт состоялся.

— А чем напугали?

— Мы сказали, что если артист не выполнит условия, то мы не можем гарантировать, что власти не отреагируют в соответствии с действующим законодательством. Они могут просто попасть в тюрьму или еще что-нибудь. Мы, конечно же, преувеличили, но вопрос в чем… Есть договоренности. Никакой политики, никаких призывов. Если мы чувствуем, что может быть что-то такое, то довольно жестко разговариваем с администрацией групп и артистами. Но такие моменты случаются либо с молодыми, либо с белорусскими артистами. Если мы понимаем, что могут быть проблемы, то просто не работаем с такими группами. Мы занимаемся бизнесом.

Ограничения «18+», нецензурная лексика и так далее — это тонкие вещи, это творчество, и там нельзя все грести под одну гребенку. Фактически каждый кейс имеет совершенно разные возможности для решения. Некоторые, наверное, не имеют, но в любом случае это взаимодействие и коммуникация. Я считаю так: деньги любят тишину и договоренности тоже. Если что-то не получается решить, значит, были неправильные подходы. Нужно слышать противоположную сторону и думать, каким образом можно решить вопрос. В случае с Marilyn Manson у нас не было вариантов. Если бы не договорились, мы бы потеряли деньги.

— Были ли случаи, когда вы не получали гастрольное удостоверение? 

— Мы ничего такого за последнее время не делали. У меня есть один вопрос, который я бы хотел обсудить, но пока не доходят до этого руки. Это не бизнес, а мероприятие чисто для развлечения, поэтому пока не в приоритете. Я объясню: если есть какие-то спорные моменты, например, группа Slayer… Я не скажу, что большой поклонник, но у них есть определенные тексты песен. Я вижу, что могут быть проблемы, и задаю вопрос — это сделать всегда можно: есть группа, есть вот такие проблемы, скажите, пожалуйста, как вы к этому относитесь и насколько возможно получить разрешение? Получаешь ответ и думаешь, что с этим делать. У нас нет задачи выставить некомпетентными управление культуры и людей, которые отвечают за принятие решения. Есть правила и законы, и мы на этом иногда теряем: есть люди, которые не думают и сразу идут, получают удостоверение и уводят у нас артиста. Мы понимали, что не сможем получить разрешение, а кто-то получал.

— А по поводу группы Slayer у вас был разговор? 

— Мы просто спросили мнение, и нам ответили: нежелательно. А нежелательно…

— …значит, что шансов мало? 

— Не то что шансов мало. За что бороться? За группу, у которой встречаются сатанистские вещи? Я не считаю, что это проект, который можно повесить себе на грудь и сказать: «Я сделал Slayer».

Это не значит, что другие организаторы не могут попытаться привезти эту группу. Просто желания нет ни у кого. У меня никогда не стояло задачи воевать с государством. Налоги платить — да, сотрудничать — да, помогать — да, а воевать и выставлять дураками… Я сам этого не люблю и не люблю, когда так поступают другие и говорят: «А почему этим можно, а этим нельзя?» Любое решение субъективно. Есть куча нюансов, которые могут либо усугублять, либо нивелировать риски и опасности. Я верю в то, что потенциально можно сделать любой концерт. Вопрос в том, каким образом организатор договорится с государством и артистом. И найдут ли все стороны общий язык.

— Сложная схема…

— Слушайте, этот бизнес выглядит идиотическим. К сожалению, многие вещи там невозможно запрограммировать, и они могут меняться по щелчку. Кто-то умер, кто-то забухал… Это бизнес постоянных состояний неопределенности.

Наушники в каталоге Onliner.by 

Читайте также: