20 лет назад мальчики и девочки не забивали себе рукава, не татуировали веки, скулы и даже кисти рук. Под кожу редко вгонялись цветные чернила. Мамы-папы-бабушки-дедушки четко ассоциировали татуировки с тюрьмой. Рисунки бились на съемных и не очень съемных квартирах самопальными машинками с «органами» из электробритв или кассетных плееров. Тигры, скорпионы, волки, бабочки — было достаточно однообразно, но романтично.
Читать на OnlínerДекорации салона «У Лисицы» — культового для белорусской татуировки места. Рассказывает его идейный вдохновитель Светлана Жигимонт.
— Честно, не было такого, чтобы я сидела-сидела у окна и вдруг захотела бить татуировки. Да, времена были голодные. Но я жизнь воспринимаю как игру и вызов. А девяностые предоставляли их сполна. И у меня не было сомнений, что я что-нибудь да заработаю.
Светлане тогда исполнилось 26.
— Я тусила по ночным клубам, развлекалась и балдела. Потом стала думать, что, наверное, пора что-то сделать в этой жизни. И вот как-то раз оказалась в одной интересной компании. Помню, я на кухне. Приходит один парень. А отсидел он много. Весь в мастях. Смотрю на него и спрашиваю: «Слушай, а тебе больно было?» — «Ну, да… Знаешь, но я так хочу себе что-то цветное, ну, так, что сил нет!» А сам сидит весь в синих чернилах.
Парню хотелось большого цветного дракона. Но сделать его было негде. Шел 1993 год.
— В общем, стала я думать, как бы войти в тему и заодно срубить бабла на татуировке. Тем более рисовать умела. Потом мы познакомились с Пашей Жигимонтом. Я донесла ему свою идею. Начали думать.
Как раз тогда Светлане досталась ее первая татуировочная машинка.
— Той машинкой я стала колупать себе змейку на стопе. Там мяса почти нет. Боль дикая. Запивала коньяком и делала. Но когда я много выпивала, было трудно все это рисовать. Игла все время заедала. Эту несчастную змейку я еле наколупала. Такая позорная получилась. Раза за три сделала — и это только контур. Я просто столько выпить не могла, чтобы все происходило быстрее. Можно было вколоть лидокаин, конечно. Но нормальных одноразовых шприцев в Минске еще не продавалось.
Было решено начинать бизнес. Для распространения информации дали объявление в газету «Ва-банк». Получилось удачно. Клиенты стали звонить почти что сразу.
— На самом деле я тогда еще толком ничего делать не умела. Ну, ковырнула себя пару раз. Попробовала, но не распробовала. Хорошо, что была наглая. Я ж художник, рисовать умею. А тут всего лишь смена материала. Был холст — стала кожа. Мне казалось, что все просто. Да, потом поняла свою ошибку. Но диких партаков все равно не била.
Квартира находилась на Карастояновой. Ее снимали специально под нужды татуировки.
— Кроме меня, был еще какой-то уголовник, который делал татуировки цветными чернилами, плюс мой знакомый Саша Шахлевич. С Сашей мы примерно в одно время начали. Работали параллельно. Он — на своем районе, я — на своем. Если не ошибаюсь, Саша бил недалеко от исполкома Минского района, там еще похоронное бюро недалеко… А! Ольшевского улица. Возможно, я кого-то и не знала. Но, грубо говоря, на город в начале девяностых было три мастера цветной татуировки. Это 1994 или 1995 год. Три, надо отметить, — это еще хорошо. В той же Москве специалистов было не много.
При этом публика была самая разная. На квартиру к Светлане приходили обычные девчонки, обычные бандиты, таможенники и даже один милиционер.
— Когда заработал наш официальный салон, принимали даже снайперов из КГБ. У силовиков были очень похожие запросы. В основном наносили им символ принадлежности к сообществу. А милиционер наш был полковником. По-моему, попросил тигра.
Первый клиент хотел что-то восточное. То ли иероглифы, то ли дракона. Забыть легко, потому что тематика заказов была не самая разнообразная.
— Тогда были тигрики, дракончики, иероглифы, волк, медведь. Девочки били бабочек и виньеточки по телу. Ну и все.
До того в городе были востребованы татуировки иного рода. Зэки постоянно приходили в художественные вузы наводить справки. Правда, делали это более прошаренные ребята.
— Кольщики были более-менее всегда. Но это ребята, про которых Михаил Круг пел. Если требовалось что-то художественное и не синими чернилами, тогда уже надо было искать других людей. В Академии искусств всегда находились ребята, согласные нарисовать красивый эскиз и перевести его. Студенты делали это на свой страх и риск. Ну а как иначе? Денег нет, а жрать охота.
В их машинках использовались аккумуляторы из музыкальных плееров. Все обязательно промывалось водкой. Водка шла и внутрь как анестезия. Но в итоге она сжигала ткань, так что получалось еще больнее. Но хоть какой-то антисептик. В тюрьме использовали слюну.
На первых порах Светлана пробовала работать машинкой из электробритвы. Оттуда вынимался аккумулятор. Этот моторчик гонял иглу, сделанную из струны и заточенную на бруске. Вот и вся премудрость. Прилада была придумана в СССР. Использовалась моряками, солдатами и зэками.
— Первую татуировку я делала два дня. Объем? Ну, пачка сигарет. Сейчас такая делается за 40 минут. А тогда машинка не тянула.
В итоге Светлана быстро поняла, что так работать невозможно.
— Я тогда занимался зажигалками Zippo и ножами, — говорит Павел Жигимонт. — Периодически ездил в Москву. Там нашел ребят, которые плотно интересовались татуировкой. Обзвонил человек десять. Восемь меня послали со старта. Остались двое. Нашел в итоге одного парня модельной внешности по кличке Мистер Боль. Он и продал первую машинку.
Та машинка была сделана из полой ручки, которую в своем труде используют ювелиры. Ручка была основой. На нее вешался авиамодельный движочек. В аптеке покупалась и резалась система для переливания крови. Добавлялись струны. Из всего этого сочинялась татуировочная машинка.
— Супер была вещь. Легенькая, как шариковая ручка. Я ей работала очень долго. И на профессиональную переходила с большим трудом: она тяжелая, неудобная.
Машинка стоила $100. Но далеко не нынешних $100. На ту сотку можно было месяц жить. Краску покупали в «Канцтоварах». Правда, не минских, а московских. Перепродавали втридорога.
Первые татуировки стоили $30. Размер — примерно с сигаретную пачку.
— В Америке была фирмочка, которая предлагала следующую услугу, — говорит Павел. — Типа если вы эмигрировали и хотите помочь вашим бедным родственникам в Беларуси, то дайте нам денежку, за которую им соберут продуктовый набор. В то время, когда все было в дефиците, идея оказалась хорошей. На $12 я мог купить два пакета еды. Палка колбасы, два килограмма мяса, масло, сахар — все что хочешь. На две недели этого хватало. То есть 30 баксов — это серьезно. У меня одноклассник стал хирургом и тогда получал $20.
Почему татуировки мерились пачками сигарет?
— Не коробка́ми! Пачками. Коробка́ми всегда мерили коноплю. Мера приехала к нам из Москвы. Когда мы собрались открываться здесь, в российской столице уже два года работал первый у соседей салон татуировки «Три кита». Когда к нам начали приходить клиенты и спрашивать: «А сколько стоит тату размером со спичечный коробок?» — мы отвечали, что не торгуем коноплей.
На людей с татуировками в Минске реагировали по-всякому. Зрелое и пожилое население все это отрицало. Была четкая ассоциация с уголовными мастями или армейскими партаками. Молодежь, напротив, испытывала любопытство и желание. Но была проблема найти мастера, который бы все сделал хорошо. Ну, и боязнь.
— У меня приятель месяца за два до открытия нашего салона как-то снял девчонку, — вспоминает Павел. — Я к нему зашел поутру. И он стал передо мной хвастаться. Но не своей молодой и симпатичной девчонкой. Подвел меня к кровати, развернул ее спиной и говорит: «Смотри! У нее бабочка!»
— От ребят на районе можно было огрести за что угодно, не только за татуировку. Пугалок хватало. Типа сделаешь себе волка, а его имеют право носить только определенные категории людей. Старшие говорили: «От тюрьмы не зарекайся, а то еще попадешь», — говорит Павел.
На самом деле реформировался не только старый уклад, но и воровская среда.
— Тюремная татуировка — это строго регламентированные вещи. Конечно, если человек набьет себе три купола на воле и станет пальцы раскидывать, а потом на зоне окажется, что он первоходок, то огребет по полной. Но это касается только тюрьмы. Мы же говорим о художественной татуировке.
— Года до 2010-го люди стремались и спрашивали, нет ли у тату тюремного значения. В «нулевых» еще работали стереотипы. У нас даже на рецепции висел плакат: «Волк означает волка, лиса — лису, крест — креста, петух — петуха!» — смеется Светлана.
Стоял 1995 год. Павел и Светлана собирались делать бизнес на тату-салоне.
— Знаете, с таким же успехом в то время в Беларуси можно было попробовать открыть публичный дом или казино без бандитов. Но мы все это легализовали. И когда открывали салон, набирали в него исключительно художников с образованием.
Ты с татуировкой, я с татуировкой — давай дружить. Такого, чтобы люди объединялись по интересам, в девяностых не было. Разве что иногда проводились конкурсы татуировки во время вечеринок.
— Позже начались конвенции и фестивали. На моей памяти в Беларуси прошли десять первых тату-конвенций. Такое чувство, что каждый мастер проводил такие фестивали. Это было смешно.
Белорусская татуировка стала повариативнее только в середине 2000-х.
— Раньше одну кошку здесь могли делать по шесть штук за день. Мы же с постсоветского пространства, люди очень привыкли быть одинаковыми. Когда сюда заходил мужчина в годах, наши мастера начинали делать ставки: волк или скорпион? Других вариантов особо не было. Авантюр почти не происходило. Только к десятым годам это вошло в широкий обиход.
— Исключения случались редко, — делится опытом Светлана. — Был мужик, которому я забивала лысину мелкими точечками. Помню клиента с двумя шрамами на щеках. Надо было их скрыть. Как-то пришел мужчина, спрашивает: «Сколько стоит минималка?» Узнал. Говорит: «Набейте мне на руке простой крестик. Полоска на полоске. Малюсенький». — «Так, может, как-то украсим?» — «Нет. Простой крест». — «Зачем? Поделитесь». — «Я богу пообещал, что брошу пить. А это мне зарубка. Буду видеть, может, появится шанс, что реально брошу». Пришел через год. Спросили его, как дела. Сказал, что бросил.
Первое полностью официальное помещение салона «У Лисицы» — кабинет в клиническом центре пластической хирургии.
— Только-только получили кабинет, взяли старое, списанное стоматологическое кресло, — рассказывает Павел. — Первое апреля. И тут приходит человек. Респектабельный дядечка, холеный, с брюликом в ухе, на пальчике перстенек. Начинает: «У вас салон». — «У нас салон». И вежливо так: «А не могли бы вы мне свастику набить?..»
— Бог шельму метит, — подхватывает Светлана. — Хочет человек пометить себя чем-то страшным — его дело. Благо у нас теперь свастика запрещена к нанесению. Что меня конкретно подбешивает из негласно не запрещенного — это сатанинские вещи. Никогда бы не взялась.
Изображения на лице, белках глаз и подобные ветеранам белорусской татуировки не нравятся.
— Нет-нет-нет. Я с отвращением к этому отношусь. Это что-то психическое, в моем представлении. В девяностых, «нулевых» по всем салонам Москвы и Минска была распространено мнение, что уважающий себя татуировщик не наносит изображения на кисти рук, лицо и даже шею. Потом Тарантино снял «От заката до рассвета» — позволительная татуировка заползла на шею. А потом люди пошли во все тяжкие. Но я до сих пор не поддерживаю. Ну, лицо — это лицо. Но ничего не попишешь. Рэп сделал свое дело.
Косметика по уходу за лицом в каталоге Onliner.by
Читайте также:
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!
Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by