Благотворительность — дело благородное, но даже здесь порой возникают непростые вопросы. Нужно ли оценивать мотив тех, кто жертвует деньги? Стоит ли осуждать тех, кто дает небольшие суммы даже при высоких доходах? И кто первый на очереди — больной ребенок или же голодный художник?
Читать на OnlínerВиктор Бабарико, 53 года, председатель правления ОАО «Белгазпромбанк». Банк выступает партнером благотворительного фонда «Шанс» с момента его основания, реализует проект «Арт-Беларусь», в рамках которого в страну возвращены шедевры всемирно известных художников — выходцев из Беларуси, организует ежегодный «Осенний салон с Белгазпромбанком», фестиваль «Теарт», ежегодную международную конференцию «Новая реальность: вызовы для Беларуси», поддерживает Брестский гандбольный клуб имени Мешкова и иные проекты в сфере благотворительности.
— Давайте в начале разговора разберемся с понятиями. Меценат — это человек, который добровольно жертвует свои средства без ожидания выгоды. Это ключевые вещи: добровольно, за свой счет и безвозмездно. Благотворитель — человек, который, давая деньги, имеет цель — формировать какое-то благо. Он приходит и говорит: «Для меня вот это — благо». И вкладывает. А спонсор — это поддерживающая история, когда один человек при помощи ресурсов помогает расти и развиваться чему-то.
К сожалению, мы утратили различия между этими понятиями. И поскольку у каждого свои категории, то мы друг друга и обзываем: «Вот ты хорош, потому что ты инвестируешь в образование, а ты плох, потому что инвестируешь в искусство, а тот вон вообще дурак — отдал деньги на спорт». Ребятки, все эти три понятия объединяет один момент. Никто этого не должен был делать. У нас нет ответственности и обязательств, чтобы быть спонсорами, благотворителями и меценатами.
Кем бы он ни был и чем бы ни располагал, у него такой обязанности нет. И если человек в этом направлении сделал хоть один шажок, неважно, в какой отрасли, на какую сумму, то ему нужно сказать спасибо.
С фондом «Шанс» мы как-то стали делать вечера для благотворителей, где от них не требуется ничего жертвовать, им просто говорят спасибо. Они не поверили. «Куда деньги нести, раз уж пригласили?» — спросили с ходу. Мы говорим: «Подождите, никуда ничего нести не нужно. Вы уже это сделали». И у нас на вечере были благотворители — бабушка, которая принесла по тем временам 1000 рублей, и бизнесмен, который пожертвовал $5000. Они сидели вместе. И я не знаю, кто сделал больше. Потому что и бабушка, и тот, кто дал $5 тысяч, могли этого не делать. Не важна сумма, а важно, что они это сделали.
— Но ведь бизнес должен получать какой-то профит. В нашем прагматичном мире ничего не происходит просто так. Есть определенный пиар, какой-то статус, который потом отражается на бизнесе. Ведь так?
— Безусловно, у каждого человека, который что-то делает, существует мотиватор. 100%. А теперь давайте подумаем, что важнее — мотиватор человека или результат его действий? Берем классическую историю помощи ребенку. Ему нужна какая-то сумма на лечение. Один человек пришел и говорит: «Я дам вам деньги на его лечение, но вы золотыми буквами напишите мое имя». Хорошо. Второй пришел и сказал: «Возьмите такую же сумму, но про меня не пишите. Я про себя подумал: блин, нагрешил, может, там зачтется». Третий пришел и сказал: «Я его родителей знаю, мне их жалко, поэтому и пришел». Я вам могу придумать много мотивов. И если мы будем обсуждать, у кого лучше мотивация, к чему это приведет? Правильно, ни к чему. Мне лично не очень интересно, какой мотив. Ребенку собрали деньги? Собрали.
Единственный страшный для меня вопрос: что, если это кровавые деньги? Вот если пришел и сказал: «Я человека убил ради этой тысячи. Бери и помоги этому ребенку».
— Вы откажете, если к вам придет такой человек?
— Не знаю. Честно, не знаю. И если бы такая ситуация была, то, вероятно, все-таки взял и отдал бы ребенку. Потому что нужно разделять историю, как он это получил, это ему отвечать, от истории больного ребенка. Ребенку, наверное, без разницы. Это на самом деле очень скользкий вопрос. И я на нем намеренно делаю акцент. Потому что мы в обсуждении этих вещей забываем про цель и пытаемся выяснить, кто это делал, почему, много или мало он сделал, и так далее. И аж купаемся в этом всем.
Вот у него есть вилла, а он дал тысячу. Сволочь. А у этого только велосипед, а он дал две. Вот молодец. Но, может, у этого велосипедиста денег больше, чем на виллу, ты же этого не знаешь.
Да и не о том мы говорим, ребята. Они не должны были этого делать, повторюсь. И в фокусе должен быть предмет или объект, куда мы эти деньги направляем. Это второй ключевой момент дискуссии.
— Почему все-таки не так много мы слышим о белорусских меценатах? Все громко обсуждали только Шакутина, который Ланской помог выступить на «Евровидении». Где свои Третьяковы и Ротшильды?
— А тут кроется третий ключевой момент. Меценатством и благотворительными проектами занимаются, как правило, люди состоятельные.
Уничтожив за 70 лет в СССР частную собственность и внедрив в сознание пренебрежение и постыдное отношение к богатству, мы породили довольно большой пласт людей, которые приходят и говорят: «Да, вот были времена Щукиных, Морозовых, Мамонтовых, а сейчас таких нет». Ребята, ни Мамонтов, ни Третьяков, ни любой другой меценат не были нищими. Более того, в их время считалось престижным быть купцом, фабриканты были достойны уважения. Сначала этих людей уважали за то, что они заработали, а потом еще больше уважали за то, что они правильно тратили заработанное.
У нас сначала не уважают за то, что ты заработал, а еще больше не уважают за то, что ты что-то отдаешь на благотворительность. И неважно, сколько будешь тратить — много или мало. Так позвольте, откуда сейчас появятся Мамонтовы и Третьяковы, если тогда было уважение, а сейчас — ненависть?
Мы не понимаем, что на самом деле законы пирамиды Маслоу никто не отменял. И гораздо больше вероятность того, что человек, поднимаясь после удовлетворения своих первичных потребностей, задумается, куда ему отдавать деньги.
Ведь с большей вероятностью человек превращается в преступника когда? Когда у него проблемы и он вынужден. Люди с более низким социальным статусом в этом случае представляют особую группу риска.
С благотворительностью обратная ситуация: люди с более высоким социальным статусом больше склонны к благотворительности. Мы можем не соглашаться, кричать, что это не так. Но весь предыдущий мир был построен именно таким образом.
— Опять же, современное искусство, особенно живопись, — вещь очень специфическая. Современные художники — это далеко не Рафаэль, да Винчи и Микеланджело. Если мы говорим о белорусских художниках, скульпторах, писателях — так тут и вовсе ситуация намного печальнее. Их вообще мало кто знает, и большинству они не очень интересны. Среднестатистический белорус скажет: так зачем в них вкладывать?
— Давайте посмотрим с другой стороны. Представьте, что, глядя на эти картины, люди духовно стали чуточку выше, они вдохновились и пожертвовали больше денег, в том числе и на этого ребенка. Может быть, эта история несколько иная? Может быть, как раз благодаря искусству идет прекрасное формирование нового социума. Ведь человек — это не только то, что он ест.
У нас в стратегии банка есть задача — формирование среднего класса. Однако не только с точки зрения доходов, но и с точки зрения интеллектуального и духовного развития. Для того чтобы мотивировать к благому делу человека, который поднялся на более высокую ступеньку пирамиды Маслоу, нужны не только слезливые истории ребенка. Человек сходил в театр на спектакль и увидел: «Да, беда, вот как люди страдают». Почитал замечательную книгу, побывал на выставке…
Таким образом вы формируете социум, где принципы добра, милосердия и красоты становятся основополагающими. И такой социум будет откликаться на беду. Это отложенный механизм благотворительности — он проявляется не сразу и имеет мультиплицированный эффект.
Если вы остановите людей, которые вышли из кинотеатра после просмотра трогательного фильма, то число откликнувшихся будет выше, чем в случае, когда вы обратитесь к людям, вышедшим после работы и погруженным в свои проблемы.
Конечно, необязательно хватать этого человека и сразу требовать с него. Нет. Он стал чуть лучше. И, может быть, завтра ему на глаза попадется какая-то история о том, что нужна помощь, и он поможет. Представьте, какого большого эффекта этим можно достичь.
Таким образом, сравнивать пожертвования на искусство и на лечение ребенка — некорректно. Это как тактика и стратегия. Все инвестиции в искусство, науку, образование и так далее — это стратегические инвестиции. А помощь детям, старикам, инвалидам — тактические. Вся беда состоит вот в чем. Если вы все время будете решать тактические задачи — вы все время будете проигрывать и никогда не сформируете правильную систему.
Мы тоже это прошли, сформировали «Шанс» (тактические задачи в начале его деятельности), потом были театральный проект «Теарт» и проект «Арт-Беларусь» (стратегия). Многие скажут: «Нужно реагировать здесь и сейчас». Да, нужно, но не стоит забывать про стратегию. У нее мультипликационный эффект.
Что до искусства, так ведь вы не будете спорить, что оно развивает людей. И это аксиома. Не нужно говорить, что голые женщины на картинах больше развивают, а человек с серпом меньше, или наоборот. У каждого свой зритель, и искусство мотивирует его и формирует другую социальную среду с чуть боле духовными людьми.
А являются ли современные художники Рафаэлями и Шагалами, это мы узнаем только потом. Когда поддерживали Сутина, он тоже был маргинальным никому не интересным нищим художником.
Потому одинаково правильно жертвовать и на лечение детей, и на искусство, и на науку, и на культуру. И неважно, человек хочет украсить свой кабинет произведением искусства или указать, что именно он дал художнику деньги на картину.
— Такие жесты не вызывают у наших людей какого-то уважения, напротив, они порождают явный негатив и черную зависть...
— Да, у нас в головах есть барьер, что «публичным благотворителем быть стыдно». Это снова извращенное наследие СССР, когда понятия спонсорство, благотворительность и милосердие были прерогативой только государства. Страна пришла и сказала: «Я построила государство победившего справедливого социального устройства». А значит, частному милосердию и благотворительности нет места, ведь в правильной системе нет обездоленных, тех, кому нужно помогать. И вот итог — ненависть к состоятельным людям и отрицание самой формы благотворительности.
Но нужно понимать: если мы ненавидим состоятельных людей, которые вкладывают деньги в науку, искусство, литературу, то этого всего у нас не будет. И если все согласны ненавидеть, то зачем вспоминать про людей, которые когда-то создавали библиотеки или картинные галереи?
— Вы говорили про стратегию и тактику, почему у нас решаются больше тактические задачи — помощь детским домам, домам престарелых, инвалидам?
— Это проще всего. Пример. Есть директор, который хорошо владеет набором текста. Он нанимает секретаря, который эту работу делает плохо. И вот секретарь набрала ему договор с ошибками, помарками и так далее. Что делать директору? Здесь два варианта: сесть и самостоятельно сделать или же отправить сотрудника на обучение, нанять другого и потратить на это месяц. Какой путь правильней, а какой — легче? Да, набрать самому легче, но ведь это неправильно, когда обязанности секретаря выполняет директор. Вот и ответ на вопрос.
Легче и проще отвязаться, откупиться. Отстань, не формируй среду, где мне будет некомфортно. Не нужно формировать среду, когда ко мне придут и спросят: «Какую ты книгу последней читал или когда был в театре?», и мне стыдно будет сказать, что я книг не читаю, в театр не хожу. На тебе деньги — иди отсюда, а то мне некомфортно. Такая побуждающая к действиям среда как раз многим очень не нравится.
Тактика всегда меньше обязывает, она не побуждает к активным действиям и изменениям. Поэтому и очень не любят тех, кто занимается стратегическими вещами. На всех уровнях — и на уровне государства, и на уровне личного восприятия.
— Может быть, дело в другом. Проще жертвовать, когда у тебя тысячи долларов. Как недавно писали наши комментаторы: кто-то за школу 900 рублей в месяц платит, а кто-то за 300 выживает...
— Очень «крутое» оправдание: «Я не дал денег потому, что у меня их мало». Вот он богатый и не помогает. И это оправдывает меня, бедного, почему я не помогаю. Раз богатый дал тысячу долларов, а у меня денег нет, то я и не могу быть благотворителем. А были бы у меня деньги, уж я бы дал. А эти гады фабриканты зажрались, не жертвуют, хотя и средства есть. И как я хорошо себя на этой позиции чувствую. Ну просто песня. Я ведь такой праведный, но вот возможности нет.
И государству точно так же комфортно. Ведь в этом случае нет запроса. Люди не скажут: «Обождите-ка, государство, так и вы чего-то там старайтесь, прилагайте усилия». И люди не зададутся вопросом: «Если мы столько делаем, то куда налоги уходят?» Нет, такой ситуации не должно быть. Поэтому государство распоряжается: «Ты туда дал, ты — сюда, а самостоятельно — ни-ни, никаких систем не формируй». И всем хорошо.
А ведь при детальном рассмотрении оказывается, для того чтобы заниматься благотворительностью, богатым быть совсем необязательно, нужно просто желание.
— Есть ли шанс как-то изменить отношение к благотворительности в нашей стране?
— На мой взгляд, нужны две вещи. Первая — это четкое понимание, что есть благотворительность — то, что ты не должен был делать, но сделал. Также необходимо отойти от оценки размера, мотива, а поставить во главу угла цель и результат. Вторая — нужно четко понимать тактические и стратегические вещи. Их понять не очень сложно. И когда ты приходишь к пониманию, становится ужасно некомфортно. Ведь оказывается, что акт благотворительности зависит только от твоего желания. И выходит, что ты мог что-то сделать, но не сделал. Мог бы поднять этого котенка и отвезти в ветеринарную клинику, но не отвез, оправдав себя возмущением: «Куда смотрит государство!» или «Вот будь у меня машина — тут же бы посадил и отвез». Вот это самое важное чувство, которое нужно изменить. Возьми и отвези, пожертвуй, неважно сколько и чем, но сделай. И спасибо тебе!
Читайте также:
Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by
