Это действительно просто байопик, без подвохов?

Формально — да. Фильм действительно много рассказывает про студенческие годы «отца атомной бомбы» Роберта Оппенгеймера, становление в научном мире, романы с коммунисткой Джин Тэтлок и женой Китти, знакомство с генералом Лесли Гровсом, руководство сверхсекретным Манхэттенским проектом и последующую опалу: во времена маккартизма физика подозревали в сливе данных о разработках ядерного оружия Советскому Союзу (хотя, как можно догадаться, это был лишь повод лишить засомневавшегося в собственных идеях ученого доступа к гостайнам). Последнему факту в «Оппенгеймере» уделено больше трети всего монструозного хронометража: именно через сцены допросов фильм преподносит много мелких подробностей о жизни и работе главного героя.

При этом Нолана меньше всего интересует дотошное воспроизведение фактов из «Википедии». Режиссер скорее пытается сквозь время залезть Оппенгеймеру в голову, показать историю с его субъективной точки зрения. А физик — тот еще ненадежный рассказчик, что лишний раз подтверждают постоянные развороты фильма в сторону метафизических абстракций и сюрреалистических видений. Герою снятся частицы, звезды и огонь, на допросах он вдруг оказывается голым (первая в фильмографии Нолана эротическая сцена — здесь эффектная метафора беззащитности перед идеологической махиной), а вместе с ужасом перед смертоносным оружием, которое он сам и создал, приходят хаотичные световые вспышки и жуткий гул в голове.

Хватает в картине и моментов, которые просто проходят по разряду академических анекдотов. Например, сцена, где Нильс Бор едва не съедает отравленное Оппенгеймером яблоко. А еще Эдвард Теллер, мажущийся солнцезащитным кремом перед испытанием бомбы. Или афористические диалоги с Альбертом Эйнштейном — нет никаких свидетельств того, что ученые хоть раз пересекались во времена разработки ядерного оружия.

Сам Нолан говорил, что ввел Эйнштейна в сюжет просто потому, что зрители отлично знают, кто это такой, — ну и наверняка слушать его будут внимательнее.

По задумке за объективную сторону должна отвечать та часть «Оппенгеймера», которая снята на черно-белую пленку. В ней в основном тоже показывают слушания и допросы, только за трибуной — Льюис Штраусс, чиновник из Комиссии по ядерной энергетике США. Но вскоре становится понятно, что и эта часть истории — всего лишь очередной субъективный взгляд человека, который в противовес рефлексирующему Оппенгеймеру доносит его с позиции власти и силы.

Все равно не очень похоже на привычное кино Нолана… Там вообще хоть что-нибудь есть от его приемов?

Еще как. В это трудно поверить, но «Оппенгеймер», будучи сухим историческим полотном, оказывается магнум опусом фантаста Нолана, гигантским сосудом для всех его предыдущих режиссерских фишек и наработок. И, пожалуй, самое главное: никогда раньше «гений» настолько явно не синхронизировался со своим героем. Оппенгеймер в фильме пытается обуздать неуловимые, непознаваемые вещи с помощью формул и экспериментов, сплетает внутри себя науку и эмоции. Нолан в своих блокбастерах при помощи чисто технических и инженерных средств кино, чаще других делая ставку на звук, монтаж, аналоговое изображение, всегда в конечном итоге рассуждал о любви, дружбе, смерти и памяти.

В «Оппенгеймере» режиссер исследует, как те же чувства и материи преломляются под светом чего-то несущего тотальное разрушение.

Как это заведено у Нолана, повествование в «Оппенгеймере» — не линейное. У фильма четыре таймлайна, они то разворачиваются параллельно, то самым неожиданным образом тасуются между собой: диалог из настоящего может оборваться почти что на полуслове, чтобы, например, через час возобновиться уже в совершенно другом контексте, который придал ему показанный в промежутке эпизод из прошлого. Вся сюжетная мозаика сложится целиком лишь ближе к концу — как в том же «Мементо» или «Доводе».

К хаотичным играм с ходом повествования Нолан к тому же придумал изящную рифму: происходящее в разных таймлайнах «Оппенгеймера» буквально имитирует принцип действия атомной бомбы. В первой половине фильма множество людей собирается ради одной цели — пожалуйста, вот вам синтез частиц; во второй эти же люди предают, доносят и не пожимают друг другу руки — это распад.

Если уж продолжать сравнения с предыдущими работами Нолана, то в «Оппенгеймере» запросто можно обнаружить отголоски не только сумасбродно-фантастического «Престижа» (наука — это магия, последствия которой могут сделать ее черной), но и даже трилогии «Темный рыцарь». «Американский Прометей» Оппенгеймер для Нолана — вполне супергеройская фигура, причем такая же трагичная и раздираемая противоречиями, как Брюс Уэйн. Свой Альфред у него тоже есть — это, как можно догадаться, все тот же Эйнштейн, которому принадлежат все смысловые панчлайны в духе майклкейновского «некоторые просто хотят наблюдать, как горит мир».

Ну а мемы про то, что постановщик превратил фильм в кинокомиксный кроссовер, только с физиками, уже пару недель как гуляют по соцсетям.

Это правда: каждое появление значимой личности, будь то Нильс Бор, Эдвард Теллер, Исидор Раби или Ханс Бете, сопровождается нагнетанием микросаспенса и эпичным разворотом в камеру — почти как в блокбастерах DC.

Было много разговоров про ядерный взрыв, воссозданный без компьютерной графики. Ну как, стоило оно вообще того?

Если коротко — очень даже. Реконструкция первого в истории испытания атомной бомбы под кодовым названием «Тринити» — кульминационный и самый эффектный момент «Оппенгеймера». А еще самый тихий: команда фильма учла тот факт, что вспышка света после взрыва доходит до наблюдателя быстрее, чем звук, поэтому зрителя на какое-то время тоже оставляют в оглушающей тишине. И уже после этого мир вокруг Оппенгеймера принимается трещать и расслаиваться: ученого накрывает кошмарное осознание того, что он только что поставил планету на порог уничтожения и постучал в дверь — а убежать уже не сможет.

Аналоговый подход Нолана гораздо лучше помогает раскрыть чувства героя: банально, само по себе понимание, что все, что разворачивается на экране, — это по-настоящему, усиливает ощущение достижения точки невозврата для всего человечества.

Разумеется, ради этого эффекта никто не устраивал настоящий полноразмерный взрыв — все было снято на миниатюре с использованием бензина, пропана, магния и алюминиевой смеси. Но тем не менее испытания «Тринити» — пожалуй, самая страшная сцена из тех, что можно увидеть в кино в этом году, и никакая компьютерная графика ее такой бы не сделала.

Вся остальная часть фильма — по сути, просто монотонные разговоры в кабинетах. Не скучно на все это смотреть три часа?

На самом деле, «Оппенгеймер» ритмично настроен как одна большая кульминация, бесконечная подготовка к какому-то очень значимому событию, и едва ли не в каждое мгновение картины есть ощущение, что это самое событие наступит с минуты на минуту. Чувство постоянной эмоциональной возвышенности поддерживает непрекращающийся саундтрек — справедливо будет сказать, что тревожные струнные Людвига Йоранссона делают добрую половину картины, «Оппенгеймера» просто невозможно представить отдельно от них.

Выстраивание напряжения за счет перманентного фонового звучания — прием, который Нолан уже использовал в «Дюнкерке», еще одном своем триллере про события Второй мировой. Оказывается, такой подход может работать и в полуторачасовом массовочном экшене, и в трехчасовой разговорной драме. Да, «Оппенгеймера» при этом все еще можно назвать фильмом тяжеловесным, перегруженным и изнуряющим — но точно не скучным.

Есть ли в «Оппенгеймере» сцена после титров?

Да, и мы в ней живем.

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро

Перепечатка текста и фотографий Onlíner без разрешения редакции запрещена. ng@onliner.by