По собачьему лаю в нашу сторону мы понимаем, что нашли то, что искали. В 10 метрах от дороги среди деревьев виднеется забор из черного тента и пленки. Пару минут думаем, кто пойдет на разведку. Отправляют меня.

«Тут меня понимают». Мужчина два года живет в шалаше

«Такие авантюры редко когда заканчиваются трагедией», — подбадриваю я себя, опасаясь неумолкающего сторожевого пса. По лаю собака напоминает ту, что издает только звуки, но укусить навряд ли осмелится. Однако, увидев ее очертания, быстро смекаешь: она явно способна на большее.

То, что охраняет зверье, сложно назвать домом. Строение скорее напоминает гигантскую будку или строительный вагончик, но весь этот кусочек земли не лишен домашнего уюта: по всему двору разбросаны детские игрушки, а Микки-Маусов и вовсе подвесили за уши на всеобщее обозрение рядом с коврами и футбольными флагами. Входную дверь украшают искусственные цветы и растения, на фасаде, помимо тазика и полок, прибито несколько часов со стоячими стрелками. Под ногами кастрюли с намертво прилипшими макаронами да засыпанные снегом мешки.

Сквозь собачью сирену слышится человеческая речь: «Заходи!» Я отворяю тугую дверь и знакомлюсь с Васей. Ему 57 лет, на мусорке проводит все свое свободное время последние два года. Это прямо его стихия. По рассказам Васи можно снимать кино или сочинять очередной бестселлер: за плечами у него 18 лет тюрьмы, Афганистан, Чечня, Москва, четыре аварии, потеря жены и понимания детей, впереди — полная неясность и очередная зимовка в шалаше. От такой жизни до новой ходки один шаг.

В какой момент его судьба переломилась, он не знает, а знал бы, вряд ли бы сказал.

— Я из деревни под Гомелем. Жили мы нормально, было свое СТО (под СТО он имеет в виду гараж. — Прим. Onlíner), перебирал машины от болтика до болтика и красил еще. Есть дочка, и не одна, но они со мной не общаются. А жена у меня умерла четыре года назад. Родителей тоже нет — сирота, получается. — начинает Василий.

По его словам, в тюрьму он садился восемь раз, и каждый из них за мордобой (спустя пару минут статья меняется на убийство). Вообще, он рассказывает почти нереальные вещи: как за 24 часа доехал на велосипеде из Гомеля до Минска, как воевал и подорвался на мине и что в тюрьме ему забили все руки, но татуировки он покажет только за 20 рублей. Тогда я решаю найти лохотрон поприятнее.

В хижине он не один, а со своей спутницей, Натальей. Она немногословна, у нее трясутся руки, лицо грязное от копоти и практически отсутствуют зубы. О пристрастиях влюбленных говорят крепкий запах перегара и разбросанные повсюду бутылки из-под спиртного. На закуску сегодня конфеты. Остатки сладкого, как и другие продукты, скармливают собакам. Еду здесь предпочитают не закупать — все тянут с помойки.

— Покушать — у меня бочка макарон, банки с салом, печенье, мясо каждый день едим, колбасы, — продолжает Вася.

Новый год пара отметила не хуже нашего: были и елка, и мандарины, и гирлянда, и шампанское. Да, развлекательная программа тут однообразная: от скуки Вася спасается чтением книг и журналов, рисованием, игрой с собакой, но в основном водкой.

Воровать друг у друга, согласно неписаным законам свалки, не принято, отчего редкое барахло хранят прямо на улице, здесь же сушат одежду. Но понятное дело, что законы эти не работают — украсть могут прямо из-под ног, причем сделать это может даже сосед.

— Инструменты всегда ношу с собой. Все, что у меня есть, — дом, внутрянка, запчасти, одежда — я нашел на валу. Ничего себе не покупал. Единственное, печку подарили.

(Пока общаемся на улице, в доме от той самой печки загорится веник. Случись такое происшествие ночью — быть беде.)

— Умирают частенько здесь. Недели две назад женщина потерялась в лесу и замерзла. Ну а какие тут условия?

— Не думали устроиться на работу? Может, документы помочь восстановить?

— Документы у меня есть, но я не хочу. Здесь я свободный человек, захочу — пойду на работу, захочу — прогуляю. Тут меня понимают, разговаривают как с человеком. Рабочий график у меня такой: выхожу еще затемно и до восьми вечера могу на валу сидеть, а могу до трех. Как пойдет, мы же на себя работаем. Собираю стекло, цветмет, что попадется — 20—30 рублей в день выходит. Знакомая как-то нашла два перстня золотых, как гайки. Так ее обманули, она их за 200 рублей всего сдала, дура.

— Не гоняют местные власти?

— А кто будет работать, если нас выгонят? Милиция, бывает, захаживает, тут же много алиментщиков — их и забирают.

Они называют себя свободными

На противоположной стороне улицы еще один домик, снова пара. Женщина рассказывает, что судится с бывшим мужем за квартиру, однозначно права она, но он, гад такой, не пускает. На вопрос, почему не вызвала милицию и не выселила его, отвечает: а что они сделают? И лепит котлетки из найденного на свалке фарша. Жарит их здесь же, на костре, рядом уже кипит черный чайник. Это довольно простые и добродушные люди, но абсолютно закрытые и стеснительные. Сюда их привела нужда в деньгах и понимании.

— В прошлом году помер Володька, давление у него поднялось. А через день второй труп нашли. Хочешь выпить — ну приди ты на свою стоянку, но не так же.

— Не холодно в такую погоду? У вас же печки нет.

— Не холодно, мы спим под тремя одеялами, и собаки рядом.

«Шанхай» без прошлых героев

Оставляем ребят наедине с котлетками и плавно движемся к «Шанхаю» — это целая стоянка бомжей и мусорщиков. Здесь я уже был. Примерно год назад жители свалки хвастались своими доходами, но, увы, прошлых героев не осталось: кто сел, кто умер. Дома заселили новые постояльцы с абсолютно идентичным прошлым и схожими интересами.

Тех, кто живет здесь постоянно, днем застать практически невозможно: они дотемна бродят по валу в поисках легкой добычи. Собирают все, что можно продать, — на это и живут. Люди тут совершенно разные: есть и молодые женщины, и старики, и совсем юные парни. Если говорить о мужчинах, с которыми нам удалось поговорить, через одного тут прапорщики, майоры и лейтенанты, у многих из них тюремное прошлое.

«Роясь на свалке, заработал 2100 чистыми». Как зимуют мусорные короли в минус 18

Трудно сказать, сколько людей здесь проживает, как и то, кто первый сюда заселился, но, судя по хижинам, человек 40 насчитать можно.

Какого-то единства среди жильцов нет, каждый живет своим двором. Тут работает одно правило: никаких видеокамер. Здешние «работники» почему-то стыдятся своего образа жизни (да-да, они осведомлены про TikTok и светиться там не хотят). Второе — момент восприятия. Для здешних жителей мусор — это вещи, которые выбросили. Следовательно, вещи — это мусор, который оставили дома.

«Нет тут никакой мафии, бабушкины сказки», — тысячу раз говорил мне Виктор. Он на этой свалке и в окрестностях чуть ли не кино снимает, а ему и замечания не сделали. Отсутствие крыши и бандитов подтвердил и Вася. Но подозрительные личности сюда все же захаживают (не считая самих местных жителей). При нас подъезжал какой-то бус, к которому потянулись «прапорщики» с мешками проводки — скорее всего, для перепродажи или переплавки.

«Деньги не воняют, а руки можно вымыть»

Однако прежде, чем сдать медь, ее нужно выплавить, чем и занимается мужчина лет 50. На свалке он уже девять лет. Мусорная деревня строилась при нем, но своим жильем он так и не обзавелся — в пять часов на автобус — и домой, в Минск, к жене…

— Раньше я на заводе работал. На свалке уже девять лет. Вот тут, — говорит мужчина о проводах, которые вот-вот выпалит, — в деньгах 50 рублей. И это за три часа работы. Сейчас время тяжелое, зимой же нет строек, а так летом бы быстрее насобирал. Весной по 150—200 рублей в день зарабатываю — а где ты больше найдешь? Мешок бутылок рубль стоит — не вижу смысла стеклом заниматься. Максимум, помню, 380 рублей за день получал, тогда 36 килограммов меди сдал.

По словам мужчины, нередко в жаркие дни горит не только проводка, но и близлежащая территория, лес.

— Можете рассказать, как все это предприятие здесь зародилось?

— Все свалки закрыли, одну оставили — вот так все и появилось. Люди здесь работают, живут, питаются, стираются, моются и никому не мешают.

— А как жена относится к такой работе?

— Жене какая разница? Деньги не воняют, а руки всегда можно вымыть.

---

В лучшем случае цена спокойствия и ухода от пятидневки — одиночество. Люди здесь даже не думают что-то менять. На все наши предложения о помощи в трудоустройстве отвечают неоднозначно: «Подумаем…»

Хотим выразить благодарность Виктору, который ведет канал на YouTube о жизни жителей свалки, помогает им в быту, с теплыми вещами и просто поддерживает в них жизнь.

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро

Перепечатка текста и фотографий Onlíner без разрешения редакции запрещена. ng@onliner.by