Художника не видели?

Вообще-то, мы искали Ляшкевича с месяц. Раньше куда ни пойди в Гомеле — везде он со своею экспозицией. И вдруг город опустел. Сперва не могли понять: вроде все на месте, но чего-то не хватает. Потом догадались, забегали. Стали обыскивать места обычной дислокации.

На Киевском спуске — нет. У пиццерии на Советской — нет. В бане, куда он ходил по четвергам, — нет. В камерах хранения пусто. На модных бьеннале в России— не видать. На SMS не отвечает (звонки он изначально не признает).

— Да что-то не приходил… — хозяйка вокзального магазинчика выглядывает из-за прилавка, чтобы лишний раз осмотреть зал ожидания. — Не, если б был, мы бы его услышали. Вон там, перед телевизором обычно сидит.

Добровольцы, которые в меру сил поддерживали и курировали не приспособленного для этой вселенной художника, виртуально разводят руками: мы уж не в Беларуси, никак не поможем. Но тоже переживают.

Когда мы потеряли надежду — звонок: Ляшкевич, у которого сложные отношения с электроникой, таки прочитал сообщение. Цел (почти), отозвался.

Самый известный бомж

Кто это вообще? Чего мы переполошились?

Про странного художника Валерия Ляшкевича сказано и показано много. Это бездомный человек, который много лет является частью гомельского ландшафта. Без него это получился бы какой-то другой город.

Десятки лет зимой и летом в одних и тех же сандалиях художник ежедневно расставлял и развешивал свои рисунки в центре города. Его импровизированные выставки на кустах, тротуарах и у стенок были странной и увлекательной альтернативой «официальным» экспозициям. Когда кто-то останавливался посмотреть (а это были все), Ляшкевич принимался подробно рассказывать про рисунок, на котором каждый штрих (и отсутствие штриха) наполнен тысячей смыслов. Многие гомельчане никогда в жизни не различат Моне и Мане, не назовут ни одного «протокольного» художника — но по шелесту бумаги узнают Ляшкевича.

Он прочел все книги на свете (ну или по крайней мере в местном магазине «Букинист»), может говорить долго и не нудно, пока у слушателя не вывалятся глаза от удивления. Таким образом Ляшкевич прочитал бесплатную искусствоведческую лекцию едва не каждому жителю города. Ясно, что мы недолго проживем без этих лекций.

Ляшкевич — личность противоречивая. Он не умеет нормально преследовать личную выгоду, не поддается координации, не интересуется дешевыми перформансами. Он сам по себе перформанс. Какие-то рисунки продавал за «сколько дадите», какие-то дарил понравившимся прохожим, а какие-то не отдавал и за сотни евро, держал цену. На такие работы тоже находились покупатели.

Художник-бомж упорно не помещается в рамки профессиональных сообществ, не умеет быть внутри чего-то. Добрые люди пытались его продвигать, устраивали выставки в Минске и Питере. Его работы попадали в престижные музеи и частные коллекции… Картины оставались там — а сам Ляшкевич все равно вываливался из этих форматов.

Садился на скамейку в парке, бросал толпе воробьев по одной семечке и с ласковой улыбкой смотрел за бурлением жизни.

Нормального жилья у Валерия Ляшкевича нет с незапамятных времен. Он периодически говорит, что хотел бы обрести собственную «хатку, откуда никто не погонит», но этим рассказам уже много лет. Не складывается с жильем.

Надо понимать, что в таком положении дел трудно кого-то упрекнуть. Город вообще относится к Ляшкевичу на удивление бережно — насколько он сам это позволяет. Злой формалист давно навел бы «парадачак» на месте всех этих кустарниковых выставок. Только не в Гомеле.

Неспособность Ляшкевича жить под крышей, похоже, является некоей его легендарной особенностью. Существует былина про то, как один из бывших начальников областного управления культуры даже селил художника у себя в квартире, пока решался вопрос с комнатой, — лишь бы не спал на скамейках. Да куда там…

30 лет спал сидя

Поразительно, но сегодня у 71-летнего Валерия Ляшкевича есть почти настоящая комната — помогли снять те самые добровольцы, которые опекают художника. Но мы все равно встречаемся с ним на вокзале.

— А на вокзал вы зачем ходите? Квартира-то оплачена, — для нас это резонный вопрос, но наши резоны художнику не подходят.

Он рассказывает про электронику, с помощью которой его там «жучат» какие-то люди, про нестерпимый зуд, который начинается, когда они включают свои устройства. Поэтому оставаться в квартире не вариант.

С собой в огромной сумке он носит то, что опасается оставить дома: это некоторые рисунки, документы, лекарства.

Отправляемся в хранилище ценностей — камеры хранения, расположенные на подвальном этаже. Ляшкевич с трудом двигается по лестнице: больные ноги.

— 30 лет спать сидя — вот оно и сказалось, — объясняет сам.

Ляшкевич кроме того, что бомж, еще и гражданин России. Это создает сложности при лечении: говорит, кроме экстренной помощи, за все надо платить. Как бы то ни было, в вокзальном медпункте регулярно бинтовали ему кровоточащие ноги.

Помимо этого, он уже почти не слышит. Что, впрочем, не мешает непрерывно вести по пути громкую просветительскую работу.

«Лесвічка», «плошча», «камеры захоўвання», «падваконнік»

Подвал с невыносимо красивыми винтажными камерами хранения — одно из мест, где работает Валерий Ляшкевич.

Здесь же, регулярно оплачивая услугу, Ляшкевич хранит свое богатство — чтобы не пропало. Ну не в квартире же… Всюду с собой (нельзя нигде оставить!) последние $100, вырученные за картину, и российский паспорт.

У него есть интересная манера: на обороте каждого рисунка имеются разной длины списки — «лесвічка», «плошча», «камеры захоўвання», «падваконнік» и так далее. Оказывается, это места, где рисовал. Никто больше так не делает. Да никому и в голову бы не пришло.

Классика — Дон Кихот и Санчо Панса. Такие рисунки разошлись по сотням гомельских квартир и когда-нибудь будут стоить сто тысяч миллионов. На интернет-аукционах уже можно встретить эти работы. Эта вариация на тему Пикассо, похоже, вышла из-под контроля. Валерий Ляшкевич минут 30 расшифровывает мне, что значит каждый завиток, разрыв в солнечном диске, форма луча, положение копья или «клякса» под брюхом Росинанта.

Черт, не уверен, что испанец знал, в какие глубины проник, создавая прототип. Ляшкевич будто читает мои мысли:

— Мне как-то друг сказал: «Валера, Пикассо, конечно, гений, но не до такой же степени».

Сам художник, похоже, не особо любит официозные выставки. Говорит, там все ходят с умным видом, боятся быть необразованными, задавать простые вопросы, когда куратор рассказывает что-то по бумажке.

В отдельной папке сложено то, что сам Ляшкевич называет шедеврами. Он не кокетничает, а совершенно точно знает цену этим работам и не отдаст дешевле. Ждет ценителя — и тот наверняка где-то существует, но есть кое-какие сложности.

Этот вернисаж в подвале привлекает совершенно особую публику. Дедушка в щегольской шапке с минуту смотрит ошеломленный — и наконец резюмирует: «Надо еще написать полотно про подвиг народа».

Да тут все про это.

Эпоха уличных экспозиций закончена (?)

Ляшкевич говорит, что больше не будет появляться со своими «выставками» на улицах. Нет здоровья, нет сил. Больше не будет лекций, теорий, «Дон Кихотов» за «сколько не жалко», его громкого голоса в парке.

Или будет?..

Дмитрий — из тех людей, которые пытаются поддерживать гомельского художника:

— У него серьезные проблемы с ногами, для лечения нужны деньги, а их он может выручить только от продажи картин. Я купил что смог, но и сам сейчас на мели. Впереди зима, и, если он вернется на вокзал, это может плохо кончиться.

Фокус в том, что помочь ему не так-то просто. Материальными благами Валерий Ляшкевич не особо интересуется. Как бы то ни было, лучший способ поддержать необычного человека — купить работу.

Как купить?

Пока существует один способ: искать художника на гомельском вокзале, идти с ним в винтажные камеры хранения, выслушать ряд лекций, выбрать и унести работу. Такой квест, конечно, повышает ценность приобретения. Это уже приключение.

Для тех, кто не может купить, а хочет просто помочь, есть реквизиты в фан-группе (не очень живой).

---

Ляшкевич — это то немногое, что пока осталось от настоящего Гомеля. Как знаменитые резные наличники (когда-то были), каменная дорожка к реке (уничтожена, заменена плиткой), картины в витринах «Старого универмага» (исчезли), надпись «Палац піонераў» (именно так) на дворце (больше нет), скульптуры у 3-й школы (потрачены)…

---

P. S. Глубокой ночью Валерий Ляшкевич перезвонил: по соседству снова «включили электронику», жить невозможно, наверное, придется уйти с этой квартиры. Вот что ты будешь делать?

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро

Перепечатка текста и фотографий Onlíner без разрешения редакции запрещена. ng@onliner.by