Кто это?

Виталий Феодосьевич Чернобрисов — «дедушка белорусского авангарда», художник и культурный гуру. Скульптор, педагог, общественный деятель. Член питерских творческих союзов, участник квартирных выставок в Ленинграде. Самоучка. Как и подобает истинному авангардисту, бросил школу после восьмого класса. Начал расписывать минские дома, подъезды и даже ограждения возле мусорок еще до того, как в Беларуси появилось само явление «граффити». Твердо стоит на позиции: «красота спасет мир». Подготовил к печати книгу об искусстве с одноименным названием, но не может найти спонсора на белорусском арт-рынке.

 

---

— Проходите, располагайтесь… У меня в квартире обстановка своеобразная, полубогемная. Здесь много артефактов. В моем понимании артефактов, конечно… Видите на стене «Кусты» и «Куклы»? Это для меня знаменитость номер один, питерский художник Игорь Иванов — один из генералов андеграунда, блестящий живописец, ходячая энциклопедия… Остальное — мое. Камешки и картинки — мои. Вот цыганская серия. Почему цыгане? Люблю их, и все! Они, конечно, жуликоватые, вороватые, таинственный народ, но поют прекрасно. Кармен, фламенко… А в русской культуре — это и Пушкин, и Аполлон Григорьев, которые с цыганами проводили время, и гитарная школа, театр «Ромэн»… Цыганщина внесла мощный вклад в культуру. Для меня цыган — образ свободного человека. Их женщины пластичны. Хоть и гадалки, а пластичные, живые.

Камни вызывают у меня такой же равноценный интерес, как и картинки. Я родился во Фрунзе, перед глазами Тянь-Шань. Я видел знаменитых половецких каменных баб в Киргизии, работы Брынкуша в Румынии. С тех пор у меня есть пристрастие к скульптуре. Как же объяснить это вам? Творчество — вообще дело темное, необъяснимое… В скульптуре я обожаю Египет и люблю наш отечественный «примитив» — половецкая скульптура, доисторическая — из неолита, палеолита. Потрясающе просто! Они же мастера были — пещерная живопись, пластика. Это у меня идеал, хотя я нигде не учился. Восемь классов образования, а потом — чур, чур! Потому что неинтересно было в школе. На свободу тянуло, в мир. Самостийность во мне превалировала.

Я член питерских организаций. Например, профессионального творческого союза «Товарищество „Свободная культура“» — общественной организации под международным покровительством. Такое только в Питере могло случиться, потому что это особый город и менталитет. Будучи внедренным в их ментальность, я спокойно живу в Минске. Здесь далеко не Питер, и все же… Амбиции у меня спокойные. Я не страдаю комплексом неполноценности из-за того, что я не член Союза художников. Никогда не было этого. Наоборот, еще со школы, в советское время, был в этом антагонизм. Ведь что такое образование? Это воспитание индивидуальности в массовом контексте. А мы за массовостью забыли человека…

— В своих интервью вы часто сравниваете Минск и Петербург. Чем эти два города отличаются для человека искусства?

— Разница есть, она очень большая, от этого никуда не денешься. Прямо скажу: не в нашу пользу. Но так нельзя ставить вопрос: где лучше, а где хуже? Все исторически производно. Там беды было много, здесь уйма горя, но они разные. Возьмем, например, репрессии в советское время. Да, они были общие. Но качественно разные. В Питере душили интеллигенцию: троцкисты, не троцкисты, поэты, Хармсы… А в Беларуси, пардон, все происходило по-другому. Национальный классовый состав был другим. Волны репрессий одна за другой, партийная борьба. Пограничная территория. Война. Все в костях. Спекулировать на этом не нужно, но помнить надо. Знать, кто мы, что мы, откуда мы… У Беларуси очень тяжелая история. В Минске в 1945 году осталось 60 000 человек — простой народ да партизаны. А интеллигенции уже и не было. Поэтому культуру начали делать очень «казенно». Ведь здесь партизанский край, военный, оборонный.

В Беларуси я живу с 1951 года. А в Питер в первый раз приехал после армии, в январе 1966 года. Вот в такое время, как сейчас. Город серенький был, блокада чувствовалась, ждановские репрессии, Ахматова… В Питере тогда народ бедноватый был, но у людей живые глаза! И потом, я жил напротив дома Достоевского. Одна остановка от Невского, самый центр. Маленькая комната в коммуналке, которую мой армейский друг — поэт Миша Зарайский — делил с мамой. Но что это было за время! Я начал знакомиться с представителями андеграунда. Там очень много вольных обществ, развита общественность — от бандитов до интеллигенции. Миша познакомил меня с Виктором Татарским… Пошли отношения интересные. В Минске такого не было. В Питере я начал знакомиться с авангардистами — не простыми участниками движения, а «генералами». Жил в мастерской у Игоря Синявина. Было круто! Прослойки, драки — на идейной почве, разумеется. А второй мэтр был — это Володя Овчинников. Я выставлялся у них, привозил свои работы, все дарил. Меня приглашали мощнейшие коллекционеры — Лев Борисович Каценельсон, Геннадий Гор, Сергей Липшиц… Когда я попал в такую среду, то многое понял четко. Сам момент посещения коллекции, когда ты видишь модернистов, наших, послевоенных — они подпольщики, потрясающие художники, школа Арефьева, андеграунд! — и ты можешь сидеть, спокойно аналитически смотреть на все это. К тому же твоя работа там тоже висит. И можно соотнести: кто ты есть по сравнению с именами? За это я благодарен Петербургу.

При этом в Питере я жить не хотел бы. Мне нравится Минск, здесь все родное. Здесь тихо. А в Питере прослойки разные, эта российская дифференциация: богатые-бедные. И климат там жуткий — много больных, сумасшедших, нищих. Сейчас город переиначивается, конечно. Большой вопрос, стоит ли там жить. А вот приезжать, как на экскурсию, нужно всем! Потому что это мировой центр культуры, он до сих пор существует, как бы ни старались его угробить еще с 1917 года.

— Тридцать лет вы руководили в Минске детской изостудией и первым в стране вместе с учениками начали расписывать стены домов. Это ваше решение вопроса: так приблизить искусство к простому человеку?

— А как еще можно это сделать в наших условиях? Вокруг хрущевки, хрущевки, хрущевки… А сейчас, оказывается, типовые хрущевки, да еще заросшие деревьями, — это хорошо, ведь им на смену приходят стеклянные небоскребы. Ну что это такое? Нью-Васюки всего лишь… И я думаю: дети вырастут, а что дальше? Каток серости, глобализация. Все усредняется. А человек же должен быть творцом. Поэтому у меня собрались молодые художники и организовалась «Артель». Я начал писать «Манифест» — как и положено, все-таки авангард. Наша цель была — эстетизация среды проживания своими руками. В Европе и Америке все расписано! В Китае тоже, в Индии! Арабский Восток весь кудрявый — архитектура и прочее, прочее. В Сербии даже надгробия расписаны. А мы — серенькая архитектура, и нам это шлепают и шлепают. Значит, идея была сделать что-то самим. Проект назвали «Благовест». Ходили по домоуправлениям, ЖЭСам. Взяли обыкновенную малярную краску и за четыре дня расписали стену домоуправления на улице Кедышко. Мусорку расписали. Вообще все изменилось, народ обалдел! На проспекте Независимости, 145 мы расписали длинный дом напротив Национальной библиотеки. Это первый был в стране дом, для которого власти подрядили художников заняться росписью. Я работал два месяца. Скажу я вам: это адская работа — стоять и расписывать подъезды, — хотя очень интересная. Я расписал в Минске и Гомеле немало домов и подъездов, даже школьные столовые и детские лагеря в деревнях. Вот, видите на фото мои витражи? Немного Рерихом отдают. А вообще, я выбрал старорусский стиль — гуси-лебеди, жар-птицы… Эскизы согласовывал с жильцами. Плюс в Гомеле начали шрифты вводить, тексты. «Слово о полку Игореве», цитаты Скорины, Симеона Полоцкого. У последнего великолепные стихи, афористические фразы — бери и расписывай вместо этих «Храните деньги в сберегательных кассах» или «Берегитесь пожара».

— Как вы думаете, это приблизило жильцов к высокому искусству? Они поняли, что витражи в их доме отдают Рерихом?

— Конечно, приблизило. Никто против никогда не был, только за. Правда, я не знаю, может быть, сейчас это все замазали краской. Но само явление было.

Пусть бы так делали постоянно: выходит на практику художник из училища и домик за домиком расписывает. Был бы виден результат, а художники могли бы получить денежку какую-то. Ведь если «отцы нации» хотят, чтобы народ был культурным, то надо работать. Куда, например, девают художников — выпускников вузов? Они уезжают за границу, там халтурят как скульпторы. Потому что здесь, в Беларуси, нет ни заработка, ни покупателей, ни арт-рынка. Это доказывает прошедшая осенью коммерческая выставка «Белгазпромбанка» «Осенний салон». Попытка есть, но арт-рынка нет. А мне начхать на арт-рынок, потому что я привык жить без всего. Жизнь и родители так научили меня, за что я им благодарен...

Я хочу сказать вот что: мы не успеваем стать на ноги. Органический процесс развития культуры пресекли в 1914—1917 годах. И мы до сих пор не очухались. Это если глобально ответить на ваш вопрос о высоком искусстве. И в Беларуси это чувствуется.

— Где же выход?.. Вы упоминали своего любимого скульптора-авангардиста Брынкуша, а он ведь был учеником Родена. В Париже сейчас любой желающий может зайти в музей Родена и полюбоваться его «Мыслителем» под открытым небом. Возможно ли такое в Минске?

— В Минске давно стоит без дела старый троллейбусный парк. Почему бы не сделать там музей скульптуры? Поставить бы туда Михаила Керзина и его учеников — Глебова, Бембеля и, ладно уж, Азгура.

Вы хотите от меня конкретных рецептов? Хорошо. Вот смотрите, в 70-е годы в Зеленом Луге в Минске было девять государственных детских изостудий, а сейчас — то ли одна, то ли ни одной вовсе. Если районные «отцы нации» озабочены досугом, чтобы детвора не стояла, не курила анашу — сделайте студии. Частные студии стали возникать, но они дорогие, не каждый пойдет. У меня до перестройки была политика открытых дверей — любой заходи!.. Так вот, нужно выработать предложение для Академии искусств: студентам-художникам, желающим работать с детьми, бесплатно предоставляется в пользование мастерская. А то сейчас: плати, плати! Мастерская ой-ей-ей сколько стоит, и она нужна студенту! Сделайте так — и девять студий будет открыто. Вот и весь рецепт.

Второе — вспомнить свои корни… Я против раскрасок. Например, гусь нарисован и остается только его раскрасить. Что это? Безобразие! Человек сразу делается рабом! Дитё должно по-своему гуся нарисовать. Он все равно будет похож, а даже если и не похож, надо соглашаться и развивать дальше. Но есть единственное исключение — это «Ветковская буквица», автор — Галина Нечаева, директор Ветковского музея под Гомелем. Вот за такую раскраску я голову отдам! Я переформатировал эту книгу, перевел на славянский образ и шрифт и издал 3000 экземпляров. Я консерватор, ретроград, но лучше старославянской буквицы ничего не придумано. Вот он, авангард, на котором сидели наши предки! Древняя символика. Если мы к этому вернемся, откажемся от большевистских заморочек, тогда опять вспомним про свои корни. Это один из рецептов.

Затем. Соединить в школе урок труда и искусства — вот где ход! Для Беларуси это традиционно ткачество, резьба по дереву, соломка… Девочки могут бульбяники делать и прочее, прочее.

Как педагог, который 30 лет возглавлял детскую изостудию, я много думаю о нашей системе преподавания. Я подготовил пособие для художников-педагогов и всех мам и пап — «Красота спасет мир». Авторы — всемирно известные, хотя в Минске мало кто о них слышал, за исключением разве что Уильяма Морриса. Перевел все за свои деньги — а они были в послеперестроечные годы, когда эстонцы скупали мои картины. Один из авторов моего сборника — Богуслав Ковач, специалист по сюрреализму, — пишет о том, почему с возрастом меняется знаковая система у детей: когда ребенок развивается, он повторяет весь пройденный путь человечества, и поэтому на определенном этапе рисунки похожи на наскальную живопись, иероглифы — якобы отклонение от нормы. А оказывается, это норма и есть. Тут мешать не нужно, а нужно поддерживать, и тогда будет ускоренный творческий рост. Человек не рабом станет в итоге, а будет мыслить и знать, кто он есть… Увы, в Минске у меня никак не получается со спонсорами, чтобы издать мою книгу. Тыкаюсь из одного министерства в другое, хотя она полностью готова к изданию. Это сумма мировой педагогики!…

Вы хотите от меня ответов? Как найти выход? Да я даже не знаю, чем кончится затея с моей книгой. Я же не Аллах или гуру какой-нибудь, который все знает… Идет техногенная глобализация. Машин на улице столько — не пройти к подъезду. А где человечек? Он все дальше и дальше. Один человечек в машине сидит. Эти города-монстры. Зачем вы их делаете, люди?.. Что будет через 20—30 лет с нашей машинной цивилизацией? Я, может быть, не доживу, а вы еще увидите эти чудеса. Поэтому я так пишу:

«Не успеваю сделать „селфи“,

В смартфон попался покемон,

И будет уничтожен он.

Но. Давайте трезво рассуждать:

Ну переловим покемонов, кого мы будем уловлять?

Опять с себя нам начинать?»

Графические планшеты в каталоге Onliner.by

Читайте так-же:

• Почему белоруски взваливают все на себя и тянут? Разговор о сильных женщинах
• «Весь Instagram в роженицах — просто какое-то безумие». Почему я не спешу заводить детей и считаю это нормальны
• «Понаехи» у нас в голове. Разговор о коренных минчанах и гостях столицы

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by