Антитунеядец. Белорус из деревни на Полесье мастерски делает лодки: «Если мужик с руками — он и в кризис не пропадет»

 
04 июля 2015 в 8:00
Источник: Николай Козлович. Фото: Алексей Матюшков
Источник: Николай Козлович. Фото: Алексей Матюшков

Назло кризису Onliner.by запустил цикл статей, в которых обычные белорусы рассказывают о том, как они смотрят на жизнь и чего от нее хотят. Наши герои — счастливые люди. Они увлечены, они не ноют и не просят помощи от государства, а создают свое благополучие сами. В этой серии проекта «Оптимисты» — история жителя белорусской глубинки, работящего мужика, который делает плоскодонки и знает в этом толк. Он не герой и не волшебник, но в его нормальности и заключается неуловимое волшебство, которое формирует из индивидуумов страну.

Павел Павлович стоит на берегу Мотольского озера и что-то пересчитывает. Озеро поросло камышом, кувшинками, или, как здесь говорят, делая акцент на букву «о», лопухами. Зеленое озеро, если хорошенько прищуриться, напоминает разливы Амазонки или реку Кинабатанган, где Павел Павлович никогда не был и вряд ли будет. Ему не нужна Амазония — на берегу, утопая в тине, стоят десятки привязанных к корягам плоскодонок. Флотилия Пал Палыча, известного на весь район умельца, его гордость и его хлеб. Почти все эти лодки сделал он.

 

Такие дворы, как у него, можно часто встретить в польских деревнях. Здесь автомобиль на починке, там стопка кирпичей, чуть дальше, за забором, мастерская под открытым небом. Это «живой» двор, рабочий, здесь не пьянствуют сутками, растрачивая жизнь на дешевое вино. В руках у Павловича всегда молоток, он с ним родился, с ним ест и спит. Молоток и топор ему, наверное, положат в гроб. Впрочем, это будет еще не скоро.

Павлу Павловичу 50 лет. Мы сидим в беседке, пьем чай. Он, посматривая на часы, говорит:

— Лодки делал мой батька. Делали после войны многие, но они с братом считались главными умельцами в округе. У нас вокруг болота, вода. Лодка была главным транспортом, самым удобным. И сено возили, и дрова. Сбивали плоты, сплавляли бревна по весне, когда вода большая. Потом спрос на лодки спал, а сейчас они снова в моде. Рыбаков, спиннингистов много стало. На надувной лодке по нашим водоемам особо не поплаваешь: то чарот, то кусты, пробьют днище — и все. А на деревянной — куда хочешь, туда и плыви.

Я смотрел за отцом, смотрел, помогал. Первую лодку сам сделал, когда его уже не было — и пошло. Заказы идут и идут. Сотню, может, за жизнь не сделал еще, но около того. Не хочу хвастаться, но народ знает: халтуры не выдаю.

***

Мастерская Павла Павловича — прямо во дворе. Говорит, надо бы навесом обнести на случай дождя, но руки не доходят. Он берет молоток, чтобы сшивать гвоздями днище, и рассказывает о том, как нужно делать лодки.

— Как быстро ты сделаешь и насколько качественно, зависит от материала. Раньше полости замазывали только смолой, а сейчас добавляешь и герметики, чтобы подольше держалось. Но технология осталась прежней.

Когда-то с отцом мы ехали в лес только зимой, в самый большой мороз, когда в дереве нет воды — оно тогда наиболее подходящее. Заготавливали колодки, дома их резали — вручную, пилой. Обрабатывали рубанком. Вот это было качество — долго такая «зимняя» лодка могла служить. А сейчас какие доски нашел, из тех и строишь.

— Сначала сшивается деревянное дно — я использую только гвозди, никаких шурупов, — продолжает мастер. — Потом вырезаешь борта: кому надо — из дерева, а кто хочет — из алюминия. Отец бросал деревянные борта в воду на две недели, чтобы вымокли хорошо, «обгинались» потом лучше, не лопались. А я придумал, как этот вопрос упростить: грею воду и обливаю борта кипятком. Так быстрее.

— Сделал «носок», вырезал из бруска «пуху» — это передняя и задняя части лодки, соединил дно с бортами, покрасил. Готово! Гарантию даю 15 лет. Если лес хороший, то и все 30 прослужит. Весь процесс, если делать на совесть, занимает недели две. Но это я очень условно рассказал. Здесь много ювелирной работы: какие углы поставить, как вырезать правильно. Ко мне приезжал один, хотел научиться. Стоял, смотрел, спрашивает: «Что ты там за загогулины вырезаешь? Для красоты?» Отвечаю: вырезаю, чтобы лодка становилась правильно, держала равновесие. Этому так быстро не научишься.

Вот пример: там, где дуб соприкасается с железом и сосной, я подкладываю куски шинели, ищу их специально по людям. В дубе есть яды. Чтобы лодка дольше служила, и нужна прокладка, от них защищающая. Этому батька научил. Или возьмем весло. Казалось бы — что может быть проще? А тоже тонкостей хватает. В основном весла делаю из ясеня. Когда плывешь, его давить не надо, само тонет, что удобно. Еще нюанс. Если делаешь весло на пилораме, «ходить» нормально оно не будет. Надо колоть топором, потом рубанком, зачищать. Тоже кропотливый труд. А внизу, чтобы можно было отталкиваться, делаю из железа «рак».

***

Лодки у него заказывают и бизнесмены, и рыбаки, и владельцы агроусадеб. Если сделал сам, из своего материала, то продает Павел Павлович их за символичные для Беларуси $500.

— Сейчас лес стоит больших денег. На пилораму заедешь — отдай за колоду миллион. А мне надо две. Так и с другими материалами. Плюс времени столько потратишь… Только на одних лодках — точно не проживешь. Если бы поставить дело на поток, открыть производство, чтобы заказы шли постоянно, может быть, и можно было бы прожить.

— Правду говорят, что каждый «лодочник» мечтает сделать яхту?

— У меня много разных мечтаний. И сделал бы эту яхту легко. Только куда на ней плыть?

Павел Павлович — реалист, родные болота подсказывают ему, что можно, а чего нельзя, на чем заработаешь, а на чем прогоришь.

***

Феномен деревни Мотоль хорошо изучен: в 1555 году местечко получило право на самоуправление, обогнав в развитии и многие соседние населенные пункты покрупнее. Пережив колхозный строй, став агрогородком, Мотоль не утратил своей жизненной энергии, не разучился работать. Он все так же удивляет туристов, приезжающих на «Матольскiя прысмакi» да и просто посмотреть на дом первого президента Израиля Хаима Вейцмана, развитой инфраструктурой и бойкими жителями, в которых так много жизни и так мало нытья.

— Отец больше 30 лет был бригадиром рыболовецкой бригады. Родился с умелыми руками — у нас в нескольких поколениях столяры. А дед по матери — пчеловод, тоже хозяин. В Мотоле все хозяева, — говорит Павел Павлович. — Евреи здесь долго жили, многому научили. Мы издавна работали на себя. В Мотоле народ такой, что не пропадет.

Сам Павел Павлович, правда, в своей жизни помотался вдоволь.

— Я начал работать с деревом еще в армии. Делал двери из ящиков, в которых продукты приходили. Мне говорили: у тебя золотые руки! А я отвечал: да просто рубанок держать умею. Я и замки деревянные делаю по-старинному, и печки. Да все делаю — начинаю с фундамента, а заканчиваю дымоходом. В 90-х, когда было туго, поколесил достаточно. И за полярным кругом был, и перед полярным кругом. И шофером на нефтяных скважинах, и в Карелии на лесоповале. Сразу ездили бригадами. Но я не употребляю: как поедешь — вечно делают бригадиром и вечно я виноват. Они напьются, потеряют деньги, потом объясняй женам, что случилось. Начал ездить один. А теперь надоело — пора и якорь бросить.

Печки, говорит наш герой, делать выгоднее, чем лодки

Работа в Мотоле есть — и колбасные цеха, и рыбокоптильня. Но зарплаты как везде, по 2—2,5 миллиона. А мне всегда хотелось работать на себя. Пускай даже денег не заработаю, но мне от этого удовольствие. Вот сейчас племяннику лодку делаю. Разве я с него возьму? Не в деньгах смысл.

Я свою жизнь вижу так: хочется, чтобы меня помнили. Как моего батьку. Ты сейчас любого в Мотоле спроси, он скажет: Павел тот был добрейшей души человек. Помогал людям бескорыстно. И за это его помнят. Его даже Машеров ценил. У нас есть парк перед Споровским заказником, так он там на вертолет садился, когда в Брест летел. А до этого звонил председателю: зови Павла, пусть уху готовит. Отец был мастером в этом. Прилетал Машеров, садился, уха уже варилась. И к ухе было что, конечно.

Был случай, уже перед его смертью. Строили дом. Уже закончили, надо было в дверь врезать замок. Батька подходит и говорит: не будет у нас замка, эту хату мы строим для друзей, чтобы двери никогда не закрывались. До сих пор помню эти слова! И другие помнят. Оставить о себе память — вот что сложнее всего. А то живет человек, делает что-то тихонько, помирает, а сказать о нем нечего. И зачем тогда жил?

***

Павел Павлович говорит, что не представляет себе, как можно жить где-либо еще — в Минске, Бресте, Москве. Остаться в городе он мог легко, но не захотел.

— Ко мне часто приезжают в гости минчане. Я в Раубичах несколько лет проработал, дома помогал строить, завел знакомых. Были как-то бизнесмены крутые, дайверы. Завез их на болота, оставил. На следующий день звонит один и кричит в трубку: «Меня разбудили журавли!» Мол, весь мир объездил, но такой красоты нигде не встречал. И еще одни коммерсанты были. Отвез их на лодке, построил шалаш, как мы когда-то в детстве делали. Сварил ухи, посидели, уснули. Утро. Смотрю, в 10 часов не встают. В 11 не встают. В три часа не встают — мне уже боязно стало, что такое. Потом проснулись — улыбаются, тут воздух, мол, пьянит лучше водки. Оно и правда так. Трав много, воздух чистейший, такого больше нигде не найдешь.

А какая у нас рыбалка! Осенью в озере щука стоит — бери не хочу. Рыбаков тыща, едут из Бреста, Пинска и Минска. Самая большая щука, что я поймал на спиннинг, была 10 700. Пас щупака три дня. Он хотел меня надуть, а я — его. Я выиграл: он схватил блесну, юркнул торпедой под лодку, потом вынырнул — я засунул руку в пасть, так и вытащил. Только кожу на руке снес. Зато весь Мотоль потом пришел посмотреть на рыбу.

И зачем мне отсюда уезжать?..

***

Жил себе трудяга-оптимист, работал, а потом вышел тот самый декрет. По идее, в тунеядцы Павла Павловича записать не должны: у него приусадебное хозяйство. Да и сам по себе он классический антитунеядец — работает день и ночь, олицетворяет все те черты, которые должен иметь (и когда-то имел) нормальный белорусский мужик. Что от этого получает государство? В финансовом плане ничего, в ментальном — всё: уверенного в себе гражданина. А чтобы государство не придиралось, Павел Павлович станет ремесленником.

— Везде сейчас сложно. И по Мотолю, и вокруг зарплаты — по 2,5 миллиона. Но если ты с руками, ты не пропадешь. Руки у мужика должны расти из правильного места. Отец мне говорил: научишься топор держать — будешь жить не тужить. А сейчас в городах мужики пошли такие, что и гвоздь забить не могут. Ноют, жалуются на жизнь… А что толку жаловаться? Кто слушать будет? Работай, крутись. Я так считаю.

Хотите стать героем рубрики? Пишите на адрес nak@onliner.by!

Проект «Оптимисты»:

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. vv@onliner.by