Сегодня вы услышите много вещей, повергающих в шок. Некоторые заведения, о которых рассказывает героиня сюжета, уже закрылись, некоторые — еще работают. Бо́льшая часть «действующих лиц» ушла на пенсию или уволилась. И это история не из другого времени или параллельной вселенной — события, которые описывает наша собеседница, происходили в период с 2000 по 2014 год.

Вот лишь некоторые цитаты из этого монолога:

• От родителей нас забрали, когда я была совсем маленькой. Как рассказывал мой брат, который был старше меня на год, мамы и папы почти никогда не было дома. Чаще всего мы находились в квартире одни — брат, я и младшая сестра. Брат постоянно вылезал через окно попросить у кого-нибудь еды. Спали мы все обнявшись, чтобы согреться, в углу комнаты на ворохе старой одежды. Родителей могло не быть неделю. Брат вспоминал, что в это время кормил нас с сестрой кислым молоком и бураками.
• В этой истории, конечно, нет ничего хорошего. Но я рада, что мы остались живы. Я точно знаю, что врачи тогда диагностировали у моей сестры рахит.
• Видимо, кто-то из соседей уже не мог молчать. Нас всех троих забрали в один детский дом. Сестра сначала была в одной группе со мной, а потом нас разъединили.
• Первое воспоминание о детском доме — меня заставляют есть. Я вообще не воспринимала бо́льшую часть еды, особенно мясо, от которого сразу тошнило. Помню, что, когда мы плакали, нас просто отводили в душ и обдавали холодной водой. Мол, заткнитесь, чего вы здесь истерику устроили, мешаете нам работать.
• В детском доме у нас не было ничего своего. Книжки, игрушки — абсолютно все было общим. Даже когда ты получал подарок, он был заведомо не твой, ты это уже понимал. Например, на Новый год к нам приезжали американцы и дарили детям по большой красивой коробке с игрушками и вкусняшками. Ты увидел эту коробку и можешь потом о ней забыть. Спонсоры не знали, что это все у нас забирают.

• Когда мы приехали в детский дом, у нас с сестрой были длинные волосы. Спонсоры дарили нормальные резинки, чтобы заплетать их, но все эти резинки забирали. Мы использовали резинки от надувных шариков. Помню, что в конце недели нам эту резинку выдергивали вместе с волосами.
• Вспомнила еще один неприятный момент. Нередко, пожевав жвачку, педагог предлагал ее детям: кто хочет — берите. Я, наверное, была единственным ребенком, которому это было противно. Остальные с радостью бежали и брали.
• Я помню совсем мало хороших моментов в детском доме. У нас была добрая нянечка с длинной косой, мы ее очень любили. Но видимо, она не выдержала этого потока маленьких детей, которые постоянно на нее вешались, и решила уйти. Педагогу очень тяжело работать в системе, где надо иметь максимальную строгость, если ты немного прогибаешься под ребенка, пытаешься хотя бы поговорить с ним. Считается, что ребенок сядет на шею.
• Цель большинства педагогов в детском доме — отработать положенное время. Может быть, на детях они вымещают свои обиды на жизнь, в которой что-то не получилось.
• Мне предложили пройти тест, дали картинки, их надо было разложить в правильном порядке: пустое место, потом приходит зайчик, строит снеговика и втыкает ему морковку как нос. Я разложила иначе: был снеговик, пришел зайчик и его разрушил, а морковку съел. Для меня тогда это было совершенно логичное развитие событий.
• Все время, пока я была в детском доме, не было возможности общаться ни с сестрой, ни с братом. Помню, как приезжали навещать родители, от них пахло алкоголем. Они клялись, что заберут меня, говорили, что нас сильно любят. Я смотрела на все это как на предательство. Помню, как сидела и ждала родителей, но не потому, что сильно любила их, а потому, что понимала: это единственные близкие люди, которые у меня есть.

• Когда мне исполнилось шесть лет, перевели в интернат. Нас привезли туда в парадной школьной одежде, даже дали с собой в дорогу какие-то ручки и карандаши. Я очень радовалась. Думала: наконец-то я буду учиться, узнавать что-то новое! Но оказалось, что этот интернат был для умственно отсталых детей. Меня туда отправили после «неправильно» пройденного теста, посчитали, что я умственно отсталая.
• Интернат готовил детей, которые в нем жили, к тому, чтобы они в дальнейшем работали в колхозах. Поэтому нас обучали копать и полоть, а вот читать, писать и считать учили очень слабо.
• Всех детей, которые приехали в интернат, очень коротко стригли. И мальчиков, и девочек. Для чего? Нам сказали: чтобы не было вшей. Если они появлялись, ничего страшного — просто стригли еще раз. Когда меня забрали в итальянскую семью на лето, моя итальянская мама пришла в ужас, увидев такую «прическу». Она удивлялась, как можно было так изуродовать человека.
• Когда я возвращалась из-за границы, воспитатели забирали все, что было в чемоданах, всю заграничную одежду. Помню, у нас был детский конкурс — «показ мод». Подаренную мне за границей одежду отдали другой, более покладистой девочке. Меня одели в интернатовское платье — балахон. Это очень задело, я попыталась требовать свои вещи обратно, воспитательница сказала мне: поедешь — тебе новое купят.
• К нашим вещам, привезенным из-за рубежа, у воспитателей был такой подход: вы все равно сломаете, а у моей доченьки это будет стоять долго. Одна из воспитательниц всегда забирала у нас подаренные игрушки — плюшевых мишек и пополняла ими коллекцию своей дочери.
• Мы жили так: все хорошее — в Италии, здесь ты должен слушаться, повиноваться и выживать. Возвращаясь обратно, дети долго не могли адаптироваться. Я разговаривала на итальянском больше, чем на русском. Скажу больше: я не понимала русский, мне он был не интересен. Меня так и прозвали — итальянка. А еще было очень сложно заново привыкать к еде.
• Считать и писать я научилась уже в другом интернате, в третьем классе. Туда меня перевели, когда все же стало понятно, что мне надо учиться в обычной школе.

• Мы очень часто выслушивали морали про то, какие наши родители сволочи, алкаши, наркоманы и проститутки, а мы — их дети, мало чем отличающиеся. Воспитатели говорили: «Мои родные дети растут в нищете, а вы — накормлены, одеты, по заграницам ездите». Нам постоянно напоминали, что государство нас всем обеспечивает, а мы его все равно не отблагодарим за это. Такие «лекции» могли продолжаться 40 минут, час… Я понимаю, что говорившая такое воспитательница просто обиженный на жизнь человек. Она хотела лучшего для своих детей и не видела в нас перспектив.
• Я часто плакала, психовала, протестовала, не соглашаясь с происходящим. Меня закрывали в темной комнате — чтобы успокоилась. Только тетя Оксана, которая вела у нас кружок, увидела во мне человека. Она начала брать меня к себе домой, и я с удивлением стала понимать, что в мире есть хорошие люди.
• Когда я выпустилась из школы, ощутила облегчение: поняла, что могу в принципе все, у меня никто не отберет то, что принадлежит мне, не будет показушных построений перед спонсорами, которым надо улыбаться и говорить, что все здорово. Я поняла, что впереди свобода, теперь можно самостоятельно управлять своей жизнью и говорить правду.
• Мама отсидела в тюрьме за уклонение от уплаты алиментов, вышла замуж и родила еще одного ребенка. Я прекратила общение с родственниками — мамой и братом. Сестра улетела в Италию, ее удочерили. С ней мы иногда поддерживаем контакт.
• Сейчас я живу в Минске со своим маленьким ребенком. У меня есть стабильная работа, но все же я нахожусь в поиске себя — думаю о том, как зарабатывать больше. В будущем я хотела бы открыть учебное заведение, чтобы обучать детей из интерната навыкам, которые могут помочь им в жизни.

Читайте также:

• Поглотят или спасут? Экономист про транснациональные корпорации и антиглобализм
• Экономист Александр Чубрик: для чего сдерживают цены и насколько это эффективно
• Чем грозят новые штаммы? Инфекционист о ситуации с коронавирусом

Новинки 2021 года уже в продаже. Велосипеды в Каталоге

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро

Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. nak@onliner.by