Сегодня мы поговорим с директором Исследовательского центра ИПМ, членом Наблюдательного совета Банка развития Александром Чубриком о том, к каким последствиям может привести заморозка цен и насколько такая стратегия эффективна.

— Почему правительство вообще решилось на такую меру?

— Различные госорганы озаботились ростом цен еще в конце января — начале февраля. Об этом стали говорить профсоюзы, Комитет госконтроля начал проверять аптеки на предмет «обоснованности» повышения цен, МАРТ предложил аптекам воздержаться от их повышения... Причины беспокойства понятны: в последние месяцы инфляция начала ускоряться. В декабре 2019-го рост цен составил 4,7% к декабрю 2018-го, в январе 2021 года — уже 7,7% к январю 2020-го. Увеличение темпа инфляции на три процентных пункта — очевидный повод для беспокойства.

— Может ли такая заморозка быть эффективным инструментом? Является ли она признаком того, что все плохо и станет только хуже?

— На самом деле, говорить, что произошла катастрофа, будет неверно. Мы просто отвыкли от таких мер — само правительство давно от них отказалось, правда оставив себе возможность введения временного регулирования цен. В прошлом году, в марте, было принято похожее решение, так как случился скачок курса рубля, начался ажиотаж в ожидании возможного введения карантина (пандемия тогда еще только набирала обороты) и все стали активно закупаться, чтобы пересидеть карантин и пережить возможный дефицит. Ну а то, что дефицит — это второе «я» регулирования цен, белорусам объяснять не надо. В итоге заморозка была временной и поэтому не имела тяжелых последствий. По сути, это были меры, которые сбили негативный эффект ажиотажа.

— Давайте так: представьте, что вы чиновник, которому надо обосновать введение регулирования цен. Какие у вас будут аргументы?

— Хм… Я бы говорил примерно так. Смотрите: начало года, мы повысили НДС, девальвационные ожидания высокие из-за неопределенности по поводу внешнего долга, последних операций по переоформлению долга БМЗ и перенесению этих обязательств на бюджет, откладывания Нацбанком решения об изменении ставки рефинансирования на март. Поэтому, чтобы избежать ажиотажного повышения цен, мы вводим временное регулирование цен и в ближайшее время примем такие-то и такие-то меры для снижения необоснованных девальвационных и инфляционных ожиданий. После этого отменим регулирование. Просим отнестись с пониманием. Ваши вопросы, пожалуйста. Уфф…

— Звучит вполне убедительно!

— Не только звучит — в недавнем прошлом мы видели такие примеры. Вспомните конец декабря 2014 года. Тогда Нацбанк, вместо того чтобы отпустить курс валюты, ввел 30-процентный налог на валютные операции. Ситуация выглядела шокирующей: валютный рынок был парализован, на первый взгляд казалось, что это совершенно абсурдное, неверное решение. Но представим, что курс в тот момент отпустили в «свободное плавание» сразу — куда бы он улетел? Сколько людей потеряли бы деньги, скупая валюту по курсу, который затем отскочил бы к равновесным значениям, когда рынок успокоился бы?

Решение Нацбанка оказалось нетривиальным и в итоге весьма грамотным. Одномоментно заблокировав валютный рынок, Нацбанк выиграл время, чтобы комплексно подготовиться и провести «разъяснительную работу». Ограничения быстро сняли, рынок отреагировал относительно плавно, чего и требовалось достичь.

Почему тогда это сработало? Процесс требовал очень тонкой коммуникации, грамотной работы и стал успешным благодаря двум основным слагаемым. Первое — Нацбанк не только говорил, но и делал. Можно сказать, впервые за долгие годы он выполнил все озвученные планы по стабилизации ситуации. Второе — он уделил очень много времени построению коммуникации с обществом, с бизнесом. Привлекались эксперты, с ними обсуждались принимаемые меры, «наверху» не боялись отвечать на любые вопросы. После этого эксперты могли комментировать действия и планы Нацбанка, имея более полную информацию, что помогало восстановить доверие населения.

Поэтому любая чувствительная мера требует правильной, открытой коммуникации и подтверждения слов делом.

— Были ли еще примеры, когда регулирование цен достигало своей цели?

— Увы, регулирование цен сталкивается с непреложными экономическими законами. Мы на своей шкуре не раз прочувствовали, что чаще такая стратегия приводит к полностью противоположным результатам. Хотите подтверждения? Далеко ходить не надо. Фактически эпоха самой высокой инфляции в Беларуси (1999 год и пара-тройка лет до и после) была напрямую связана с тотальным регулированием цен, когда были введены предельные индексы их повышения, касающиеся буквально всего, а не какого-то круга позиций. И что на выходе? В 1999 году при лимитах на повышение цен в 2—3% в месяц итоговая инфляция составила в среднем 11% в месяц, то есть в 4—5 раз превысила «предельно допустимую».

В те годы Нацбанк печатал деньги в промышленных масштабах, не повышать цены означало разрушить бизнес. Поэтому компании — и частные, и государственные — искали способы обойти регулирование цен. Например, вводились ограничения на рост цены на сметану 25-процентной жирности, расфасованную в пакеты по полкилограмма, — и сразу на прилавках появилась сметана с жирностью 21, 23, 26%, упакованная в баночки, бутылочки, коробочки и прочее. Был хлеб «Нарочанский» — стал «Нарочанский любимый», «Нарочанский новый» и подобные. И так с каждой позицией. Да, в теории можно попытаться перекрыть такие лазейки, но тогда возникнет дефицит, сметаны в магазинах вообще не будет, а на черном рынке ее начнут продавать втридорога.

С лекарствами обойти запреты сложнее, поэтому при регулировании цен на них может возникнуть дефицит конкретных препаратов — кто в этом случае окажется крайним? Но даже в этом случае поставщики будут пытаться обойти правила, например регистрируя препараты как БАДы, новые торговые марки и так далее. Можно даже ожидать, что Минздрав пойдет навстречу поставщикам, потому что ему потом придется отвечать за последствия такого «регулирования».

— По какому сценарию, на ваш взгляд, пойдет нынешнее сдерживание цен?

— Как бы ни хотелось, чтобы нынешняя заморозка оказалась похожей на умное решение Нацбанка в декабре 2014-го, пока что я не вижу нужных для этого компонентов. Я не вижу готовности озвучивать реальные причины возникающих проблем, цельного, хорошо аргументированного плана по их решению, который был бы вынесен на рассмотрение общества. Вместо коммуникации мы сталкиваемся с разговорами про борьбу со «спекулянтами», но эта риторика не убеждает никого: она потеряла актуальность уже в начале двухтысячных. При отсутствии очень конкретной информации большинство населения и бизнес будут ориентироваться на худший сценарий.

Всегда есть соблазн выбрать простое решение. Сложное решение — это решение комплексное, оно направлено на устранение причины, а не на работу с последствиями. Почему растут цены? Или денежно-кредитная политика слишком мягкая, или ситуация с внешним долгом страны настолько сложная, что мало кто верит в стабильность национальной валюты и все ожидают девальвации. Или же риторика по отношению к людям и бизнесу враждебная, и они предпочитают перевести безналичные рубли в наличную валюту. Такие причины устранить непросто, боле того, если ты начнешь их устранять, то могут обнажиться другие проблемы, которые тоже потребуют сложных решений. И когда прикасаться к этому вороху страшно, человек зажмуривается и говорит: а пусть цены не растут! К сожалению, такое редко срабатывает даже в сказках.

Читайте также:

• Хирург Сергей Мармыш: ваша смерть может спасти чью-то жизнь
• Налоги повысили частному бизнесу, а платить будем мы с вами. Как государство латает дыры в бюджете
• Как Польшу перевернула «женская забастовка». Разговор с польским политологом

Портативный аккумуляторный компрессор Xiaomi для велосипеда и не только за 111 р.

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро

Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. nak@onliner.by