Мы не просто так поставили два этих заведения рядом. Горькая практика показывает, что очень часто дорога из точки А прямиком или окольными путями ведет в точку Б. Жизнь человека в местах лишения свободы (возьмем на себя смелость отнести к ним и детские дома — мы уверены, что очень многие детдомовцы с нами согласятся) — сплошной непроглядный ужас. И дело тут не в отношении со стороны персонала учреждения (Вика, кстати, очень тепло отзывалась о руководстве и школы-интерната, где провела детство, и тюрьмы). Дело в том, что ситуация длительного ограничения свободы, отсутствия полноценного человеческого контакта уродует человека навсегда вне зависимости от комфортабельности «клетки».

Вы наверняка слышали истории про детдомовцев, которые «кошмарят» приемные семьи. Очень легко пожалеть ребенка, который живет без мамы и папы, намного сложнее — когда он ворует вещи, избивает сверстников и матерится на взрослых. Сегодня мы попытаемся посмотреть в бездну, о которой говорили выше, вместе с человеком, более четверти века посвятившим тому, чтобы сделать судьбы детей, попавших в трудное положение, чуть легче.

Кто это?

Наталья Поспелова — специалист по семейному неблагополучию, детско-родительским отношениям и устройству детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. Стаж работы в органах охраны детства Беларуси — 28 лет, из них 12 — в Национальном центре усыновления. Автор более 100 методических и публицистических работ по проблемам социального сиротства и семейного неблагополучия. Одна из основателей республиканского портала по поиску семей для детей-сирот и единственного в СНГ ежемесячного издания для замещающих родителей и специалистов органов опеки и попечительства — газеты «Домой!». Референт Белорусского общественного объединения замещающих семей «С надеждой». Год назад оставила работу в Министерстве образования.

Коротко. О чем тут речь

• О том, как терроризируют семью
• О том, почему интернат стал для нас нормой
• О том, чем на самом деле отличаются детдомовцы от остальных
• О том, почему лучшего варианта просто нет

Зачем нападать на семью, чтобы «выявить»?

— После долгого периода работы в системе охраны детства вы взглянули на нее со стороны. Понятно, что многое виделось и раньше, но все-таки какая, на ваш взгляд, сегодня самая системная в государстве проблема, связанная с защитой и воспитанием детей?

— Сейчас, несмотря на то что я в системе образования уже не работаю, возникает ощущение, что я сижу в ней еще глубже. Наверное, именно потому, что многие, обращаясь ко мне за помощью, говорят: раньше, когда вы работали в системе, рассказывать было как-то боязно.

Теперь о системной проблеме. Мне кажется, что сегодня, понимая безусловную и безмерную ценность ребенка, мы не доверяем естественной среде, где он «заводится» и «произрастает». Говоря «мы», я подразумеваю специалистов, которые призваны работать с семьей ребенка на основе совершенно простых исходных: уважения и доверия. Семья — это то, что может сделать ребенка счастливым или несчастным и травмированным на всю оставшуюся жизнь.

И если не исходить из принципов уважения и доверия, а пытаться работать репрессивными, ультимативными, диктаторскими, в конце концов, террористическими методами, ничего путного не получится.

— Что вы имеете в виду под термином «террористические методы»?

— Как что? Внезапное нападение на семью, чтобы выявить: а вдруг там уже пошло какое-то семейное неблагополучие? Весь мир идет по пути выстраивания нормальных взаимоотношений между людьми, которые важны для ребенка. У нас же сегодня имеет место некоторое противостояние. И оно выливается сейчас в такое: мы увидели синяк на руке мальчика и защитили его — изъяли из семьи.

Бдительные, ретивые и рьяные педагоги уже давно перегибают палку. Свежий пример — молодая мама получила гневное письмо из детского сада примерно следующего содержания: «Вы уже две недели не трудитесь, поэтому мы вынуждены проявить к вашей семье повышенное педагогическое внимание. Если вы не трудоустроитесь, возникнет экстремальная ситуация для ребенка, и мы будем ходатайствовать о включении вашей семьи в группу находящихся в социально опасном положении».

Специалисты могли бы простыми и доходчивыми словами сказать маме, что они волнуются за ее дочку, что переживают за непосещение детского садика, нежелание мамы получить услуги коррекционного педагога. Это типичный случай взаимного непонимания и взаимных подозрений, которые теперь выливаются в угрожающие письма и действия. Нарушена коммуникация. Не хотят специалисты полноценного диалога…

Самая большая ошибка нашей системы образования — подозревать семью во всех тяжких. И ведь делается все это не ради благополучия детей, а в большинстве своем для того, чтобы чиновник, прикрывшийся бумажечкой, правилом, инструкцией или отчетом, спал спокойно.

Интернат — это отвратительно, как ни крути

— Вам довелось поработать в системе защиты детей еще в советские времена. Она сильно отличалась от нынешней?

— В Советском Союзе на момент перестройки была очень сильно развита заменяющая семью социальная инфраструктура. Это и ясли на круглые сутки, и продленки, и дома ребенка, и школы-интернаты, куда любой родитель с легкостью мог бесплатно определить свое дитя безо всяких на то серьезных оснований… К услугам таких учреждений прибегали не только многодетные или неполные семьи. Среди моих знакомых немало людей, которые фактически выросли без родителей, хотя те, в свою очередь, были вполне успешными и благополучными с точки зрения социальных норм. Просто папа с мамой сдавали ребенка и забирали его домой в лучшем случае на выходные, а то и пару раз в месяц видели. Мама работала, папа служил, дети сидели в интернате.

И хоть для многих в то время такое положение вещей казалось нормальным, я отчетливо видела, что интернат как 30 лет назад, так и сейчас — это отвратительное явление. Вспомните историю Виктории Петрович, которая была опубликована у вас недавно. В ее интервью есть очень откровенное место — рассказ о том, как ее изнасиловали в 11 лет. А ведь школа-интернат в Жодино считалась во времена тех событий одной из самых лучших в стране, она гремела по всей Европе как заведение прогрессивное, с высококлассным педагогическим составом, обласканное зарубежными спонсорами. Видя эту школу, вы бы никогда не поверили, что в ней может такой ужас твориться…

— А часто ли подобное происходит? Любые истории, связанные с интернатами, детскими домами, очень тщательно маскируются от общества, которое, в свою очередь, с готовностью делает вид, что не замечает такие заведения…

— Никто не застрахован от подобного кошмара на сто процентов. Тем более что детский дом — это очень замкнутая социальная группа. И вами очень верно замечено: все эти процессы тщательно и аккуратно скрываются. И это совершенно неудивительно, ведь еще в советские времена скрыть подобное было целью для системы. Ведь как можно говорить о победе социализма при наличии только в Беларуси более двух десятков тысяч детей-сирот на начало перестройки? А ближе к концу девяностых эта цифра вообще выросла до 30 тысяч! (Сегодня речь вновь идет о 20 тысячах детей-сирот и оставшихся без попечения родителей.)

Все интернаты строились на задворках населенных пунктов — там они и остаются по сей день. Что скажут вам о своем географическом положении названия «Дулебский детский дом», «Терюхский детский дом» или «Медведовский детский дом»? Скорее всего, ничего, потому что расположены они были на глубокой периферии.

Именно поэтому с закрытием оставшихся детских домов сегодня возникли серьезные социальные проблемы, которые касаются уже не только детей (так, например, это произошло с Великолетчанским детским домом). Интернаты в маленьких населенных пунктах стали градообразующими, бюджетообразующими. Они дают людям единственную возможность получать зарплаты, и как сейчас с этим быть — большой вопрос.

Но при этом я хочу отметить один самый важный, на мой взгляд, качественный скачок во всей этой печальной истории. Если до перестройки преимущественным способом устройства и воспитания детей, оставшихся без попечения родителей, была их сдача в «учреждения», то после нее произошел государственный и общественный переворот во взгляде на проблему.

На первом месте сегодня стоит поиск возможности устроить осиротевшего к приемным родителям, опекунам или в дома семейного типа. Задача завтрашнего дня — создавать все условия для того, чтобы дети не теряли родные семьи. Вот такой путь, и по нему идут во всем мире.

Сохранить можно каждую семью, столкнувшуюся с трудностями и желающую их преодолеть. Семья несовершеннолетних родителей, семья родителей, ограниченных по здоровью, некоторые другие категории семей — необязательно изымать оттуда детей, чтобы «спасти» их. Необходимо научиться и развить услуги таким семьям, которые помогут им самим сохранить ребенка. Уже сегодня число родителей, лишаемых родительских прав, существенно меньше, чем 10—15 лет назад, когда по 5—6 тысяч детей ежегодно изымались из родных семей. В 2017 году таких детей оказалось «всего лишь» порядка 2 тысяч…

В 2019 году мы отпразднуем 20-летие со дня создания в Беларуси института приемной семьи и 30-летие с создания в Беларуси первых детских домов семейного типа. А еще более 9 тысяч детей живут в семьях опекунов. Я не скажу, что все прошло безукоризненно, что это позволило решить все вопросы. Были и есть проблемы роста, случаи непонимания, глубокого разочарования и выгорания взрослых, профессионально воспитывающих детей с особенной судьбой. Но именно благодаря им количество интернатных учреждений в стране снизилось с 90 до 30. Это огромное достижение. Через систему замещающих семей, среди которых и семьи усыновителей, прошло значительное число детей. И не просто прошло — они выросли в семейной заботе и теперь в подавляющем большинстве умеют передать эту заботу своим детям. А это, на самом деле, главное, ради чего все затевалось: чтобы остановить конвейер, когда выросший в детдоме, став взрослым, сам отказывался от воспитания своих детей.

Исчерпан кредит доверия к взрослым

— Чем, на ваш взгляд, отличается ребенок, живший в детском доме, от того, кому в жизни повезло больше?

— У ребенка из детдома все на месте: есть уши, ноги руки, голова… И в общем-то, по сравнению с основной массой сверстников различий не много. Может быть, он немного особенный, задумчивый, потому что пережил горе… Может, чуточку нелюдимый… Но ведь это все легко исправить! Как решать проблему? Очевидно как! Взять за руку, погладить по голове… А он в ответ взглянет на тебя проникновенно: «Не ты ли мой папа/мама?»

Все это, конечно, полная лабуда. Но если не задумываться, в той или иной степени она сидит в голове у большинства.

Для начала скажу сухо, по факту, а потом попробую расшифровать, в чем отличие. Итак: дети из детдома отличаются практически полностью отсутствующим кредитом доверия к взрослым. У кого-то его вообще нет и быть уже не может. Кому-то сложно его сформировать, но шанс еще есть.

Представьте себе: ребенок рождается и сразу кричит. Почему он это делает? А потому, что ему страшно, он был вырван из комфортных условий. Поддержка находится очень быстро в виде внимательной, теплой и ласковой мамы. Ребенок успокаивается, но оперативная память у него поначалу невелика, всего 5—7 минут, поэтому он проверяет наличие маминой поддержки максимально часто. Ребенок держит маму «на поводке», формируя с ней привязанность, проверяя, можно ли ей верить, надежная ли она, безопасно ли с ней.

А теперь давайте рассмотрим иную ситуацию. Маленький ребенок кричит, но в ответ никто не приходит. Он кричит вновь — и опять тишина. И так в пятый, десятый раз… А потом приходит чужая тетя, которая раздражена криком, и даже если она очень будет стараться держать себя в руках, то ребенок почувствует, что контакта нет — и как в таких обстоятельствах можно доверять?

Если нет доверия, нет и ощущения безопасности. Весь мир представляет из себя потенциальную угрозу, и все силы у живущего в детдоме направляются не на то, чтобы развиваться, познавать мир и удивляться ему, а на выживание. Когда мы приходили забирать маленьких детей из совсем уж запущенных семей, я с ужасом видела, как у пятимесячных малышей вся спина была в волдырях, кожа оставалась на пеленке. И они лежали тихо-тихо! Потому что понимали: надо выжить, крикнешь — может еще и прилететь.

Вот чем отличаются выросшие в детдоме. И причина того, что их развитие порой отстает от детей, у которых в семье все комфортно, не в плохой генетике, а в том, что у них нет сил и нет для кого развиваться. Они умные благодаря своему житейскому опыту, поэтому продолжают борьбу за существование круглые сутки, расходуя на нее все силы психики.

Как вы понимаете, такие травмы не вылечишь, погладив по голове. Не уверена, можно ли их вообще полностью вылечить.

А ребенок, выросший в полноценной семье, по факту извлекает из своего комфортного окружения всего несколько банальных уроков. Вот только они формируют все его будущее и звучат так: «Жить — это классно, потому что все вокруг обо мне заботятся. Мир совсем не страшный, ему можно доверять, его можно и нужно исследовать, экспериментировать с ним и „прогибать“ под себя».

Лучшего варианта просто не существует

— Вика Петрович призналась, что угадывает детдомовских и бывших зэков на улице практически со стопроцентной точностью. А вы узнаете? И если да, то по каким признакам?

— Да, всегда узнаю. У многих ребят есть специфическая моторная неловкость, угловатость, особенные способы реагировать на «страшно», «больно», «весело». Такие люди как будто всегда ждут удара. Ярче это проявляется у девушек, чуть слабее — у парней. Но полностью искоренить устоявшиеся детдомовские признаки, особенно если ребенок провел в интернате значительную часть детства, уже вряд ли удастся. Эти люди росли со стратегиями «бояться», «замереть», напрягающими все мышцы, держащими их в постоянном тонусе, и это очень заметно. Ребятам с детдомовским прошлым очень сложно расслабиться. Но не хочу обобщать. И примеров жизненных много. Есть звездочки в каждом интернатном учреждении: и конкурсы красоты выигрывают, и таланты проявляют, и серьезных результатов в спорте и искусстве достигают. Отрадно за таких детей. Интернатовская среда тоже дает ребенку какой-то шанс. И не все прямо одинаково угловаты и с особенностями в развитии. Дети разные, и судьбы у них тоже разные. И приспосабливаются к жизни они тоже по-разному.

Хрестоматийный пример отличий: с игровой лесенки свалились 5-летний домашний и детдомовский ребенок. Реакция домашнего — в плач, в крик, в поиски мамы: «Пожале-е-ей! Подуй на коленку-у-у!» Реакция ребенка из детдома — улыбка до ушей: «Ай, ничего не случилось, так, ерунда». Медленно, сначала не чувствуя небольшой боли, дети перестают чувствовать многое другое: эмоции другого человека, свою внутреннюю боль… Чувства отмораживаются. А чего тут плакать, это может не понравиться взрослому. И на коленку он не подует: нет этой обязанности в функционале…

— В качестве заключения: можете ли вы сейчас назвать хотя бы один универсальный рецепт, руководство к действию, которое улучшило бы ситуацию с детьми, оставшимися без опеки родителей, наверняка? Ведь наши чиновники сегодня ищут именно такие, гарантированные на 100% рецепты…

— Идеального алгоритма действий просто не может быть. Работа в системе охраны детства — это всегда выбор меньшего зла. За три десятка лет я поняла: ты никогда не ищешь лучший вариант, ты его уже профукал. Ты мог бы оставить ребенка в семье при удачном стечении обстоятельств, при наличии у тебя ресурсов помощи, организовав межведомственное взаимодействие… Но не срослось. И вот ты сидишь и выбираешь, куда устроить этого несчастного маленького человека.

А вообще, работа с семьей — это очень дорого, затратно, и результат ее приходит не сразу. Наверное, этот факт и укрепляет мнение, что неблагополучной семье нельзя помочь: уговоры, угрозы и беседы не помогают, работать и жить нормально родители не хотят… На самом деле нужно посмотреть на эту проблему с другой стороны: мы просто пока еще не научились помогать семье именно так, как нужно и как было бы достаточно. Теории и практике социальной защиты детства надо развиваться именно в эту сторону.

Не нужно ждать молниеносных результатов. Семейное неблагополучие развивается десятками лет, в тяжелых случаях речь может идти о кросс-поколенном способе передачи модели семейного неблагополучия: это известные всем случаи, когда в семействах и прабабка пила-гуляла, детей своих по чужим рукам разбрасывала, и бабушка, и мама, и теперь дочь с внучкой повторяют семейный сценарий. Все это требует большой концентрации усилий специалистов по преодолению сложившихся и годами укрепившихся моделей отношений людей к жизни. Надо просто много работать и знать.

Читайте также:

• «В Германии мужчину посчитают недееспособным, если он сам не готовит, а в Беларуси это нормально». Разговор об эмансипации
• Сооснователь EPAM Леонид Лознер: мечтаем об университете мирового класса, который расположится в Беларуси
• Семейный психолог: «Развод — это не позор». Разговор о том, зачем пары ходят на психотерапию

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by