Когда предлагают послушать рассказ о большом бизнесе, сразу ожидаешь в очередной раз услышать скучный перечень финансовых показателей или уже набившую оскомину историю успеха. Мы решили все изменить, потому что считаем, что большой бизнес — это не только графики, списки и рейтинги. На наш взгляд, это, скорее, история страны, в которой дело развивалось и росло, история человека, в голове которого родилась идея создать компанию, и теперь она у всех на слуху. А самое главное — это история того, как менялся мир вокруг нас, позволяющая предположить, какие изменения можно ждать в дальнейшем.
Читать на OnlínerМы открываем цикл интервью под рубрикой «Business-анамнез», в рамках которой крупные белорусские бизнесмены не только расскажут о становлении своего дела и себя в нем, но и выскажут личную точку зрения на существенные процессы, происходящие в стране и в мире. Мы постараемся вместе изучить подробности и суть происходящего, можно сказать, составив анамнез, и передадим вам самые интересные подробности разговора.
Первым нашим гостем стал бизнесмен Сергей Атрощенко — основатель известного не только в Беларуси, но и далеко за ее пределами бренда Serge.
— Как и в какой момент вы поняли, что не хотите работать «на дядю», какие первые шаги предприняли?
— Такого момента вообще не существовало. Зарабатывание денег для меня всегда было занятием совершенно естественным, это как почистить зубы. Даже если я работал на кого-то, выполнял свои обязанности так, как будто работал на себя. По сути, зарабатывать я стал вскоре после того, как начал ходить. В 3 года бабушка давала мне баночку: «Иди собирай колорадских жуков». Позже отправляла косить. В 10 лет я резал лозу и сдавал ее на мозырскую фабрику: принес тысячу таких прутиков — получи 4 рубля 50 копеек. Чуть позже начали с товарищами выделывать мех и продавать на Сторожевском рынке.
Когда развалился Советский Союз, я сразу зарегистрировался индивидуальным предпринимателем. Мне тогда был 21 год. Помню, как вели отчетность. В зеленую школьную тетрадку, прошитую и проштампованную, записывали от руки: купил то-то, продал за столько-то. Потом с этой тетрадочкой приходишь в налоговую и отчитываешься.
— Предприниматели, начинавшие работать в начале девяностых, вспоминают о шальных деньгах, которые можно было тогда заработать.
— Да, открылся стадион «Динамо», товары привозили из Турции и Польши, к торговым рядам буквально хлынули толпы покупателей. Бизнесмены говорили друг с другом так: «Какую тему ты сегодня открыл?» Потому что заниматься можно было буквально всем, все приносило прибыль. Купил вагон сырья — продал вагон сырья, купил компьютер — продал компьютер. Причем, если тебе доверяли, все это можно было сделать, даже не вкладывая свои деньги: взял товар без предоплаты, перепродал, деньги вернул, а маржу оставил в кармане.
— Помните анекдот про миллионера, который рассказывал, как создал свою финансовую империю? «Я купил яблоко, помыл и продал его на 5 центов дороже. Затем купил два яблока, потом еще пять и так далее. А потом умер мой дедушка и оставил мне в наследство $100 млн». А откуда появился ваш стартовый капитал?
— Для того чтобы начинать свое дело, не были нужны большие капиталовложения. На полушубок из кролика уходило 20 шкурок — ты покупаешь их, выделываешь и продаешь вдвое дороже. Работая на «Интеграле» оператором вакуумного напыления в 1989—1991 годах, я получал около 250 рублей. Продавая шкурки, можно было заработать 1500.
— Такие возможности сразу разделили общество?
— По сути, да — на тех, кто был готов трудиться и думать, как заработать, и тех, кто продолжал плыть по течению…
Способов заработать за месяц в пять раз больше, чем предлагали госпредприятия, было предостаточно.
— А как вы развивались дальше?
— В 1993-м купил несколько скорняжных машинок, арендовал небольшой цех, «квадратов» на 100. Мы шили шубы, параллельно торговали сырьем (это становилось все более выгодным делом). Потом к власти пришел Лукашенко и сказал: «Жулье-ворье, занимайтесь производством». Решил не рисковать и заняться чистым производством — шить нижнее белье: на него всегда есть спрос.
— Тем более что ничего иного, кроме «семейников» и рейтуз, советский легпром, казалось, не выпускал.
— Не стоит гипертрофировать. Конечно, с модельным рядом тогда были трудности, но, с другой стороны, белорусская легкая промышленность в СССР занимала значительное место, поэтому с квалифицированными кадрами проблем не возникало. Вопрос стоял только в грамотной организации производства, в отстройке бизнес-процессов, естественно, в новых подходах к дизайну и маркетингу. В итоге начинали мы с 15 швейных машинок и стольких же швей и постепенно доросли до штата в 700 человек.
Наверное, мы были одними из первых в Беларуси, кто озаботился тем, чтобы выстраивать собственный бренд. Исходили из понятия «колесо бренда», работая сначала над его физическими характеристиками (качеством материала и пошива), а после этого запускали маркетинговый посыл, что все белье — конструктивное, добавляли эмоциональные характеристики — в итоге получился сформированный бренд.
— Легко ли было конкурировать на старте?
— В Беларуси конкуренция в этом секторе всегда была высокой, потому что у нас, повторюсь еще раз, с советских времен осталось очень много швейных предприятий. И швейный бизнес, как показывает мировая практика, бурно развивается именно тогда, когда идет переход от плановой экономики к рыночной.
Поэтому надо выделяться со старта. Мы действительно были на слуху, много вкладывались в рекламу. Помню, в одном из первых наших роликов снялась легендарная гимнастка Женя Павлина, потом были несколько мисс Беларуси и множество других красивых девушек.
— Как изменилась ситуация на рынке за эти годы?
— Он стал намного более зарегулированным. И не секрет, что рынок всегда реагирует на такую зарегулированность: если в нем много бюрократии, то бизнес уходит в другие юрисдикции. Сейчас, в эпоху интернета многие проекты становятся экстерриториальными — ты можешь работать за компьютером в любой точке мира.
У нас, конечно, есть производство, мы привязаны к зданию и швейным станкам.
С другой стороны, если посмотреть на темпы автоматизации… Роботы в швейной отрасли долгое время не использовались, потому что там важна мелкая моторика рук. Однако не так давно в США презентовали роботов, которые шьют футболки, и это обходится дешевле, чем делают люди в странах Азии.
Если говорить о возможностях, мне кажется, что сейчас их стало еще больше. Я с удовольствием наблюдаю, как молодые ребята зарабатывают очень хорошие деньги, генерируя отличные идеи.
Также учитывайте, что в девяностые ни у кого по большому счету не было денег, так что неоткуда было взяться множеству крутых проектов. Все говорят о том, что в девяностые можно было заработать… Разве можно было в начале девяностых создать в Беларуси Wargaming и прийти к показателям, которых сегодня достигла эта компания? Для этого необходимы условия нынешнего времени. В то время, заработав $100 тыс., ты уже мог считать себя одним из топовых бизнесменов в стране.
— Лихие девяностые связаны еще и с расцветом криминалитета. Как часто вам приходилось сталкиваться с «братками»?
— В те времена буквально все предприниматели сталкивались с беспределом и со стороны криминалитета, и со стороны государства. По сути, бизнесмену приходилось решать все эти вопросы самостоятельно. Ту эпоху хорошо характеризует сериал «Бригада», сценарий которого был создан по книге «История, рассказанная сыну», написанной моим одноклассником.
Многое из того, что там описано, похоже на правду, с которой приходилось сталкиваться предпринимателям в Минске. Я всегда тренировался, с автором книги мы вместе занимались боксом, с одним из прототипов сидели за одной партой.
— Приходилось нелегко. Одно дело, когда ты едешь на деловую встречу и переживаешь, что можешь лишиться капитала, и совсем другое, когда есть опасения за свою жизнь.
— Время было такое. Ну что сказать (улыбается. — Прим. Onliner.by)…
Я же тренировался всю жизнь. Приходилось быть в форме, и я был готов ко всему.
Раньше было по две тренировки в день, сейчас тренируюсь ежедневно в более спокойном темпе: или боксерский зал, или «железо», или плавание.
— Представьте, что вам сейчас столько же, сколько было тогда, когда вы только начинали свою карьеру бизнесмена. Как бы вы стали строить ее сейчас? На какую сферу обратили бы внимание в первую очередь и какие модели ведения бизнеса вызвали бы у вас наибольший интерес?
— Мне очень нравятся современные технологии: искусственный интеллект, блокчейн, криптовалюты. В свое время я серьезно занимался медиабизнесом и сейчас с интересом наблюдаю, как интернет, победив традиционные СМИ, идет своей, особенной дорогой.
— Это какой?
— Отдельная тема для обсуждения. Например, можно поговорить о том, что сейчас наступает эпоха постправды — времени фейковых новостей, когда правду не прячут, а топят во лжи. Эмоционально окрашенные послания доносятся до целевой аудитории точечно, затрагивая больные вопросы, смотреть на которые беспристрастно очень сложно.
Если задуматься, происходящее может поменять мир вокруг нас намного глобальнее, чем это кажется на первый взгляд. Вспомните, когда развалился СССР, на территории постсоветских стран критиковали Фонд Сороса за то, что он финансирует оппозиционные СМИ, контролируя их «независимость». В те времена говорили: «Что вы лезете? У нас своя культура, свои традиции». Сейчас все с точностью до наоборот: США критикует Россию за то, что она манипулирует общественным мнением американцев через соцсети и другие каналы.
Все это так называемая медийная демократия. Читаю новости о том, что в скором времени ИИ будет фильтровать информационный поток, где фейковая новость, а где нет. Уже сегодня не так сложно создать ролик, в котором, например, Трамп может сказать то, чего на самом деле президент США никогда не говорил. Эти технологии кардинально поменяют наше мировоззрение, повлияют на политику, экономику, социум.
— И, возможно, приведут к хаосу?
— На самом деле история же так и движется — от порядка к хаосу, от авторитаризма к демократии и наоборот. Все говорят о том, что сейчас меняется парадигма бытия. Вспомните: когда мы жили в СССР, видели одну картину мира, где есть Ленин, Маркс, коллективная собственность, отсутствие частной собственности, загнивающий империализм, который доживает последние годы. А потом неожиданно эту, казалось бы, незыблемую картину бытия смяли, как лист бумаги, и показали нам совершенно новую — оказалось, что мы жили в какой-то сказочной стране, а мир-то совершенно другой!
И вот сейчас есть вероятность, что новые технологии приведут к тому, что уже реальность стран западного мира будет смята, как бумажный лист. Например, вдруг окажется, что у них не демократия, а медийная демократия, при которой на то, что выдается в информационное пространство, напрямую влияют толстосумы. Реальность же покажется нам через соцсети, а на них влиять уже не так просто.
— Ваша компания в последние годы прошла через достаточно серьезные испытания и выплыла, несмотря на кризис. С чем были связаны эти испытания, как удалось преодолеть их и какие у вас планы на ближайшее будущее?
— Все началось в конце 2014 года, когда стали обрушиваться цены на нефть, за ними пошла девальвация рубля, начали падать доходы населения. Все это значительно снижало конечный спрос, от которого напрямую зависит все. Это самый мощный кризис, который был в нашей новейшей истории.
Буквально недавно министр финансов озвучил, что за 2015—2016 годы правительство потратило на реструктуризацию долгов наших предприятий около $2 млрд. Это говорит о том, что кризис коснулся всех. И если одним государство подставило плечо и помогло, то другим пришлось выгребать самостоятельно. Обращались в правительство и мы, при этом шли не за деньгами, а просили дать нам отсрочку по налогам и возможность провести реструктуризацию нашего долга. Нам навстречу не пошли.
Но мы справились. В кризис отсекли все лишние издержки и сконцентрировались на прорывных направлениях. Реорганизовали предприятие. Сегодня мы работаем уверенно и рентабельно. Очень радует, что удается успешно заходить на высококонкурентные рынки Евросоюза. Все больший акцент делаем на работу в интернете.
— К слову, об этом. Подавляющее большинство белорусских производителей, очевидно, упустили момент с интернет-маркетингом, немало до сих пор не чешутся, и лишь немногие лихорадочно наверстывают упущенное. Как оцениваете свою стратегию в этом направлении вы? Вовремя обратили внимание на тренд?
— Какие процессы сегодня происходят в Америке? Amazon просто убивает огромные сети гипермаркетов, которые находились в бизнесе по полвека. Число банкротств в ретейле побило исторические рекорды.
Я считаю, что мы не только среагировали вовремя, но и опережаем белорусский рынок в целом, находясь в числе лидеров.
Сейчас очень высокая конкуренция в онлайне, поэтому я не буду раскрывать все карты, но скажу вам, что процент онлайн-продаж у нас большой, и он растет, опережая темпы роста рынка в общем.
— Следующий вопрос — о конкуренции частных и государственных компаний…
— Существует статья 13 Конституции Беларуси, где четко прописано, что права у всех субъектов хозяйствования равны. И я хочу обратить ваше внимание на то, что успеха в переходе с плановой экономики на рыночную добивались страны, которые ставили вопрос создания независимого антимонопольного органа как приоритетный.
Поясню, чтобы было понятно, почему это вопрос номер один. Мы видим, сколько высасывает из бюджета неэффективный госсектор. Об этом даже недавно говорил президент: «Хватит перекладывать проблемы предприятий на бюджет». Естественно, чтобы этого не происходило, аппаратный вес руководителя антимонопольного органа должен быть не ниже, чем у премьер-министра и главы Администрации президента. То есть, с одной стороны, ему необходимо предоставить возможность отменять решения правительства по дотациям тому или иному предприятию (например, потому, что эти дотации потребуется проверить на соответствие конституции), а с другой — он должен обладать компетенциями, чтобы видеть, где эта помощь реально принесет пользу.
— Когда, на ваш взгляд, можно говорить о равных возможностях?
— Я считаю, что сейчас Министерство антимонопольного регулирования и торговли надо вывести из подчинения Совмина и подчинить напрямую президенту. Руководитель этого органа должен реально стать одной из ключевых фигур в стране.
За соблюдение Конституции у нас отвечают Генпрокуратура и Конституционный суд. Генпрокуратура сейчас готовит регулярные доклады о коррупции в стране. Я считаю, что было бы очень полезно, если бы она также готовила доклады, посвященные состоянию дел с соблюдением 13-й статьи Конституции. И надо рассмотреть, например, почему дотации не идут на поддержку какого-либо сектора в целом, а подпитывают только одно конкретное госпредприятие.
— Неужели это действительно одна из ключевых проблем?
— Попробую показать, как говорится, на пальцах. Я, как и многие другие владельцы частных предприятий, плачу людям зарплату, налоги. Потом из этих налогов, которые мы уплатили в бюджет, выделяют дотации нашим конкурентам. Они за счет этого повышают зарплату своим сотрудникам, потом просят еще денег, и еще, и еще…
Я уже говорил, что сумма, которую запланировали в республиканском бюджете на обслуживание госдолга, в полтора раза превышает совокупные расходы на здравоохранение и образование. Кто-то скажет, что госдолг у нас составляет «всего» 40% от ВВП, а в той же Америке — 100%. Но вы вспомните, что Америка по своим облигациям платит 2,8%, а мы свои евробонды выпускаем под 7,5%. Нам заимствованные деньги обходятся почти в три раза дороже!
Главный фактор, влияющий на то, дают ли тебе деньги, — это доверие. И сейчас, чтобы ставки по евробондам понизились, нам необходимо зарабатывать в первую очередь его. Делать это не так просто. Давайте поговорим о важном: каждая посадка бизнесмена в тюрьму — это косвенный удар по инвестиционному климату. Ухудшился инвестиционный климат — повысились ставки по евробондам. Повысились ставки — бо́льшая часть оплаченных мной и вами налогов уходит на содержание госдолга.
— Возникает резонный вопрос: так что, не сажать? Бизнесмены — привилегированная каста?
— Знаю, что очень часто апеллируют к тому, что на Западе экономические преступления караются очень сурово.
Вы должны помнить, что у нас более двухсот тысяч правовых актов, многие из которых противоречат друг другу.
Необходимо создавать условия, при которых чиновники доверяют бизнесу, а бизнес — чиновникам в том, что мы совместно участвуем в законотворческом процессе. Тогда, естественно, совершая экономическое преступление, ты не только нарушаешь законодательство, но и преступаешь законы морали. А сейчас, пока закон не совершенен, пока высока вероятность, что его будут трактовать двояко, надо наказывать рублем. Но только за доказанные в суде правонарушения. Кстати, об этом, по сути, и говорит последний декрет президента.
— Да, вспоминая этот декрет, многие говорят о новом витке либерализации. В чем, на ваш взгляд, его основные отличия?
— Можно вспомнить много таких витков, но конкретно этот для меня особенный. Основное его отличие в том, что декрет является не декларацией о намерениях, которую, опять же, можно трактовать как угодно, а набором конкретных и понятных правил. После их принятия и подготовки всех дополнительных нормативных актов на эти позитивные юридические нормы начнет ссылаться бизнес.
Второй момент — на сегодня практически не осталось поля для маневров, которые позволили бы отказаться от озвученных реформ и взять еще денег в долг.
— Идея приватизации в нашей стране всегда воспринимается очень болезненно. Как относитесь к ней вы?
— Это хорошо изученный вопрос. Проблема заключается в ментальном коде, который был заложен нам во времена СССР: собственность должна быть общая, и все. Посмотрите, Ленин до сих пор в мавзолее лежит — значит, далеко не все поменялось. Я вижу, что молодое поколение видит в приватизации смысл и необходимость, вопрос только в готовности. И мы подходим к этому моменту.
Давайте я расскажу о том, что на чашах весов. Задолженность наших предприятий за последние десять лет выросла в два раза (при этом выручка за 2017 год примерно такая же, как за 2007-й), и сейчас избыточный долг по кредитам и займам составляет около $15 млрд. Если взять среднюю ставку обслуживания этого долга, то окажется, что ежегодно предприятия должны отдавать кредиторам около миллиарда долларов сверх того, что они могут себе позволить. Многие сделать это не в состоянии и просят помощи у государства. Это цена ничегонеделания. Можно держать на аппарате искусственного дыхания трупы и платить дальше, наблюдая, как они медленно гниют. Можно девальвировать рубль и значительно снизить издержки по заработной плате, но это мало кому понравится. И наконец…
Можно провести приватизацию и привлечь инвесторов, которые примут долги на себя.
— Какие предприятия обречены? Как понять, что необходимо приватизировать в первую очередь?
— Надо смотреть на отчетность компаний. Когда мы говорим о коррупции, посредничестве и так далее, всегда есть универсальный критерий оценки: берем любую отрасль, открываем данные по публичным компаниям в Европе и Америке, смотрим показатели по чистой прибыли, рентабельности капитала, долговой нагрузке и ряду других критериев. Сравниваем и видим, кто из руководителей предприятий и министров работает хорошо, а кто — плохо.
— Как вы оцениваете жизнестойкость белорусского рынка? Насколько мы готовы к конкуренции с Россией, Украиной, странами Евросоюза и Китаем?
— Мы готовы очень слабо. У многих белорусских компаний, которые сегодня не предпринимают никаких усилий, чтобы перестроиться под новые реалии рынка, осталось полтора-два года. У нас производительность труда во многих отраслях в разы ниже, чем в Евросоюзе. Модернизация минимизирует ручной труд. При этом десять лет назад удельный вес зарплаты у нас составлял 16% от выручки, сейчас — 20%. Во всем мире происходит с точностью до наоборот: предприятие модернизируют и ставят роботов, которым не надо платить зарплату. То есть позитивного эффекта от модернизации у нас, по сути, и не было!
Читайте также:
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!
Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by
