«Не обязательно переживать страшные события, чтобы быть травмированным»

До того, как прийти к провокативной психологии, Наталья попробовала самые разные подходы: и гештальттерапию, и арт-терапию, и песочную терапию, и телесно-ориентированную терапию, и метафорические карты… Но в работе с травмой постоянно было ощущение: чего-то не хватает. Работа может длиться и 10 лет, а прогресс будет минимальным.

— Обычно, когда клиент приходит к психологу, они вместе начинают обсуждать проблему, анализировать ее. Но это все на уровне рацио. А психотравма живет еще и в теле. Многие знают о трех основных реакциях на стресс: бей, беги, замри. Например, если ребенка с раннего детства унижали, применяли физическое насилие, со временем он перестает сопротивляться — и внутри замирает. И в таком внутреннем оцепенении живет и во взрослом возрасте.

В моем авторском подходе мы погружаем клиентов в травмирующие события — с помощью тех самых триггеров, которые срабатывают как спусковой механизм. И человек начинает вспоминать и проживать ситуацию заново, но уже с другой реакцией. Бьет, кричит, плачет, проявляет другие яркие эмоции. Чувствует свою силу — и больше не замирает, — объясняет Наталья.

По словам психолога, если неподготовленный человек окажется под дверью кабинета в момент сеанса, происходящее может его сильно испугать.

Истошные крики и звуки борьбы — часть рабочей рутины.

Но специалист объясняет: крик крику рознь. Прокричаться в лесу — это тоже неплохо, но дает только временное облегчение. Другое дело, когда человек кричит в терапевтическом процессе.

Уточняем: к травматизации могут привести только страшные события — насилие, катастрофы, смерть близких?

— Совсем не обязательно. Есть такое понятие, как кумулятивная травма, или же травма накопления. Она растянута во времени. Если ребенка регулярно унижают, постоянно повторяют «Ты никто, и ничего из тебя не получится», то вырастает взрослый человек с низкой самооценкой. У него огромный страх ошибок, он не умеет отстаивать свои границы, легко ведется на манипуляции, у него проблемы в личной жизни и на работе. Каким бы талантливым он ни был, он не может заявить о себе, потому что боится критики. Пытается, но реагирует на привычные триггеры — и проваливается. Это тоже последствия психологической травмы, хотя, казалось бы, ничего «такого» в жизни и не происходило.

А бывает наоборот: человек сам признается, что он абьюзер. И его поведение — это тоже последствия травмы.

И все же: травма — это действительно про каждого человека?

Для ответа Наталья использует расхожую среди психологов фразу: «Если у вас были родители, вы травмированы. Если у вас не было родителей, вы тоже травмированы». Но уточняет: степень травматизации разная. У кого-то это серьезные травмы, а у кого-то — переживания, которые особо жить не мешают.

«Предложу клиенту лечь в гроб, но на кладбище уже не повезу»

Чтобы лучше разобраться в методике, немного погрузимся в историю. Создателем провокативной психотерапии считается американский психотерапевт Фрэнк Фаррелли. В 1974 году он выпустил книгу «Провокационная терапия». Его методика была основана на жестком юморе и вызывающих разговорах с клиентами.

— Вот пример из его работы. Приходит к нему девушка с большим лишним весом и говорит: «Мечтаю от него избавиться». А он ей в ответ: «Так отрежь ногу!» Последствия такой вербальной провокации могут быть очень серьезными. А если у клиента есть суицидальные риски? А если и без того низкая самооценка? А если он больше никогда не обратится за помощью?

В моем авторском подходе мы очень много внимания уделяем доверию между клиентом и терапевтом. К примеру, мы хотим вызвать всплеск агрессии. Обычно это нужно таким «замороженным-замороженным» клиентам. Их унижают на работе, оскорбляют в семье, возможно, они живут с абьюзерами, но все покорно терпят. Их даже по «скукоженной» осанке можно узнать.

Конечно, мы заранее проговариваем, что будет вербальная провокация, сам специалист так не думает и относится к клиенту хорошо. Иначе он действительно может воспринять все всерьез. И мы начинаем его провоцировать теми триггерами, с которыми они сталкивались в жизни. Возможно, называть как в детстве или теми же обидными словами, что и партнер. В этот момент очень важно, чтобы клиент дал ответ, иначе он окончательно смиряется. А когда все же противостоит, наконец чувствует свою силу. У Фаррелли процесс устроен иначе. Поэтому к классической провокативной терапии я себя вообще не отношу.

Не можем не спросить: насколько психотерапевта раздражает упоминание сериала «Триггер»?

— После выхода сериала ко мне приходило очень много клиентов с просьбой — как бы это вежливо сказать — «Размотай меня, как в кино! Чтобы размазало по полной». И приходилось объяснять, что это так не работает, необходимо бережное отношение. Те, кто о таком просит, обычно уже привыкли к насилию. Они знают, как в этом выжить и не реагировать даже на самые сильные триггеры. И идут в это с желанием показать: смотри, я все могу выдержать! Да хоть в гроб лягу без проблем, как в сериале.

А когда к ним проявляешь любовь, внимание, ласку, тут и вылезают эмоции. У меня в подходе провокативная терапия делится на ресурсную и кризисную. И вот во время ресурсной мы клиентов обнимаем, берем на ручки, как маленького ребенка, говорим ласковые слова. И это тоже провокация: людей, у которых никогда не было поддержки, она выводит в их травму.

Если возвращаться к сериалу, есть важные и интересные вещи, которые делает главный герой. Но очень много противопоказаний, того, что категорически нельзя делать с клиентами. Например, применять физическое насилие, психологическое насилие, вступать в сексуальные связи. Психика может быть полностью разбалансирована. Некоторые элементы использую и я, но в целом подход спорный. В реальной жизни действуют совершенно другие протоколы.

Если мы работаем с горем, со страхом собственной смерти, мы предлагаем клиенту лечь в сколоченный ящик, имитирующий гроб. Но для его стабилизации мы тут же используем ДПДГ. Я точно не повезу клиента на кладбище, чтобы закопать, и не буду подвешивать на кране. В сериале было и такое.

Так, один клиент попросил меня быть бережнее. Я уточнила, что это значит для него. И он попросил не бить его палкой (тоже подсмотрел этот эпизод в сериале), все остальное его вполне устраивало.

По словам Натальи, много психологов вдохновились сериалом и решили перейти в новое направление. И у этого процесса оказался ряд негативных последствий. По мнению специалиста, провокативный подход невозможен без знания кризисной психотерапии, а это не один год учебы. В своем центре будущих специалистов в провокативном подходе Наталья обучает на протяжении года.

— В руках неграмотного специалиста провокативная терапия — это просто чума. Они «разбирают» клиента и не могут его стабилизировать. Нужно же уметь не только вынуть травму, но и переработать ее. Это может удивить, но, на мой взгляд, провокативная терапия — один из самых бережных подходов. В нем очень много любви, заботы и внимания.

«Отсутствие воспоминаний — это звоночек»

Тем не менее такой тип психотерапии подойдет не всем. Есть список конкретных противопоказаний: биполярное расстройство, психические заболевания, высокий суицидальный риск, проблемы с сердечно-сосудистой системой, беременность, послеоперационный период, высокий уровень агрессии у пациента. В любом случае провокативная терапия не вводится сразу, точно не на первом сеансе. Важно сначала выстроить доверительные отношения и при необходимости провести психодиагностическое исследование.

Но и, помимо этого, нужно «сойтись» с психотерапевтом. Наталья объясняет: терапевт работает своей личностью. Она сама энергичный холерик, который нередко провоцирует клиентов своей раскрепощенностью или применяет в работе нецензурную лексику. Многим зажатым людям хочется зарядиться такой свободой. Но это не противоречит тому, что другим это категорически не подойдет. «В работе я не выше, чем клиент, я на уровне с ним», — объясняет Наталья.

И неожиданно задает встречный вопрос: «Вы к громкому крику нормально относитесь?» Получив наше одобрение на любые действия, психотерапевт начинает очень громко кричать. Да, прямо посреди разговора. Провокативная психотерапия работает именно так: никогда не знаешь, чего ожидать в следующую минуту. По крайней мере в этот момент становится понятно, почему офис центра находится в отдельно стоящем здании.

Предлагает психолог покричать и нашей журналистке. Сначала делать это довольно неловко, но через считаные секунды приходит удовольствие и чувство легкости. Спойлер: на следующий день голос пропал практически полностью, но это не вызвало никаких сожалений.

— Если терапевт отстраненно говорит «Хочется кричать — кричи», сделать это сложно. А если он начинает кричать вместе с клиентом, помогает ему бить бокс-партнера, то процесс идет куда эффективнее.

После такого крика уже ничего не страшно, поэтому в процессе разговора мы перемещаемся в кабинет, где собраны все основные триггеры. Начинаем погружаться в атмосферу с малого: надорванные деньги, небольшие гробики, скелеты, черепа. Дальше — больше: деревянный ящик, имитирующий гроб, ванна, спарринг-партнер, уже лишившийся головы… Более мелкие детали — наручники, игрушечный пистолет, веревки, фаллоимитаторы (нужны для работы с сексуальным насилием). В общем, не совсем то, чего ожидаешь от типичного кабинета психолога. На местонахождение намекает разве что скромно притаившийся в углу ящик с кинетическим песком.

— Это не значит, что все, что вы видите, мы используем по прямому назначению и регулярно приковываем клиентов наручниками к батарее. Часто достаточно того, чтобы триггер просто лежал на столе или находился в комнате. Что-то действует почти на всех, как тот же гроб, а что-то абсолютно индивидуально и вообще не вызывает эмоций у других людей.

Есть вытесненные детские воспоминания. Клиент говорит: «Я вообще не помню себя до 10—12 лет». И тут он замечает палку в углу комнаты или те же наручники на столе и вспоминает связанную с ними ситуацию. Травма становится видимой — и мы уже знаем, с чем работать.

Наталья показывает защитный костюм, который раньше надевала на себя, чтобы работать с подавленной агрессией клиентов. Но сейчас она так больше не делает: проявляет больше бережности к себе. На просьбу журналистки опробовать на ней один из самых мощных триггеров — гроб — отвечает отказом. Без предварительной подготовки такой эксперимент может плохо закончиться.

В качестве альтернативы терапевт предлагает выплеснуть накопившиеся эмоции на спарринг-партнера. Привести всю мотивационную речь Натальи здесь мы не можем: она оказалась очень экспрессивной — но действительно зарядила на схватку. Фото боксера, как в фантастических фильмах, автоматически заменилось на совсем другое лицо. Бить грушу хотелось еще и еще, но внутри это почему-то порождало чувство не ярости, а искреннего детского веселья.

В конце — долгие объятия с психологом и поток ободряющих и успокаивающих слов. Наталья предупреждает: даже после такой практикой части в течение дня можно почувствовать себя странно — это норма. Но подопытная никаких особых изменений не заметила.

«Выключать эмоции, как это часто делают те же врачи, нельзя»

Переходим к другому важному вопросу: что насчет сроков терапии? В сериале «исцеление» могло наступить и после одного сеанса.

— Да, действительно, в провокативной терапии процессы идут достаточно быстро. Но чем больше у человека травм и чем они длительнее, тем дольше терапия растянута во времени. Если это шоковая травма, например человек стал свидетелем катастрофы или попал в аварию, мы закрываем ее за несколько встреч. А если речь про постоянную травматизацию, здесь все очень индивидуально. Но в среднем работа с психотравмой занимает от двух до восьми месяцев (при ПТСР). Сроки зависят от частоты посещений, желательно не реже раза в неделю. В то же время в классической психотерапии работа с травмой может занять от года до десяти.

Почему в провокативной психотерапии работа идет гораздо быстрее? Когда мы погружаем клиента в травмирующее событие, терапевт все время «находится» с ним — поддерживает, сопровождает. И человек проживает ситуацию уже по-другому, выражает боль через тело, и, главное, у него происходит обучение новому опыту.

Кстати, в такой эмоциональной работе приходится думать и о собственной безопасности. Для тяжелых случаев Наталья приглашает на помощь коллег-мужчин: в приступе агрессии поведение клиентов может быть непредсказуемым. Сейчас терапевт проводит не больше четырех сеансов в неделю, в то время как раньше могла брать и по 20—30. Свои индивидуальные консультации Наталья называет дорогими и, чтобы помогать большему числу людей, ведет более доступные терапевтические группы. Сама Наталья уже много лет в личной терапии: каким бы ни был опыт, выдерживать постоянное соприкосновение с тяжелыми случаями сексуального и физического насилия, инцестов, горевания нелегко.

— При этом выключать эмоции, как это часто делают те же врачи, нельзя. Должен быть высокий уровень эмпатии и включенности. Многие меня боятся в работе (смеется. — Прим. Onlíner), но в обычной жизни я совсем другая.

Психотерапевт предупреждает, что и клиентам не всегда становится легче сразу же. После сеанса уровень боли может повыситься. Три дня может проявляться психосоматика, наблюдаться наплыв воспоминаний из прошлого — это часть проработки. Кстати, длятся сессии не привычный час, а не меньше двух. Без стабилизации психики, сколько бы времени на это ни ушло, из кабинета никого не отпускают. Плюс Наталья признается, что всегда на связи с клиентами.

— Многие терапевты боятся зависимости и держат дистанцию. Но в терапии травмы зависимость — это абсолютно нормально. Человек может быть настолько разрушен изнутри, что терапевт остается единственным поддерживающим его лицом. И нет, это не значит, что слияние должно быть вечным, это этап. Как только клиент находит в себе внутреннюю силу, происходит сепарация. В очень длительной терапии риски зависимости куда выше.

По словам Натальи, обычно клиенты приходят вовсе не со своим главным запросом, а с чем-то более «безопасным» — например, с жалобой на низкую самооценку. А дальше по цепочке начинает раскручиваться, что к ней привели унижения, физическое или сексуальное насилие. И оказывается, что низкая самооценка — это не основная проблема, а только симптом.

Результаты проработки могут быть самыми неожиданными. Например, Наталья утверждает, что у одной из ее последних клиенток в 7 раз увеличился доход.

— Она масштабировала свое дело, стала больше делегировать и наконец разрешила себе зарабатывать. Поборола психологические установки, которыми ее кормили с детства, и перестала проигрывать родительские сценарии. Просто разрешила себе жить.

— А в целом психологическую травму можно преодолеть полностью?

— Мое мнение как специалиста: полностью психологические травмы не закрываются, но меняются модели поведения. Человек уже не включается на привычные триггеры — у него другие телесные и эмоциональные реакции. И травма не влияет на его жизнь, но она остается в качестве опыта: вырезать ее, как опухоль, нельзя.

Есть еще такая штука, как посттравматический рост. Я часто спрашиваю у клиентов: «Что дала вам травма?» Они смотрят на меня большими глазами: как она могла что-то дать, кроме негатива? Но на самом деле мы можем становиться более чувствительными и эмпатичными, сильными, находить выход из любой ситуации, да и в целом по-другому ощущать мир и ценность жизни. Это и есть посттравматический рост. Очень рекомендую прочитать на эту тему книгу психолога Виктора Франкла «Сказать жизни „Да!“», которую он написал после освобождения из концлагеря. Очень сильная вещь.

Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро

Перепечатка текста и фотографий Onlíner без разрешения редакции запрещена. ga@onliner.by