Так Гридни стали непокоренной деревней, выжившей вопреки всему. В 2016 году журналисты Onlíner уже были здесь, общались с местными старожилами. Спустя восемь лет мы решили повторить маршрут и поговорить с теми, кто не боится ни цезия, ни стронция и продолжает жить под боком у Чернобыля.

Трагедия района: 35 выселенных деревень и солидный минус в населении

В конце апреля 1986 года небольшой райцентр Наровля жил своими заботами и хлопотами. Хлеборобы только-только закончили посевную, рабочие спешили на смену на «Красный мозырянин», у десятиклассников голова была забита другими проблемами: приближались экзамены…

Но вскоре жизнь кардинально изменилась. Наровлянский район оказался одним из самых пострадавших от катастрофы на ЧАЭС: население сократилось в семь раз, 36 деревень пришлось выселить, 700 квадратных километров земель отнесли к зонам отчуждения.

В память о них в центре Наровли установили памятник, символизирующий деревянный сруб. Мастер аккуратно и скрупулезно выписал названия всех эвакуированных деревень, выбив между Гамарней и Данилеевкой название Гридни. Никто тогда не знал, что эта деревня не захочет умирать.

Аисты не вернулись

Выехав из Наровли, мы двинули на юг и буквально через 10 минут повернули у агрогородка Вербовичи. Еще через пару километров по ровной дорожке наконец-то въехали в деревню Гридни. Мы прекрасно понимали, что за восемь лет после прошлой поездки деревня могла совсем измельчать, но все еще надеялись увидеть Александра Ковальчука или скромную Евгению Дубенок, стеснявшуюся позировать фотографу около дровника.

Мы осмотрелись. За прошедшие восемь лет облик деревни кардинально не изменился, разве что появился большой придорожный крест с крышей. А так на месте все тот же информационный стенд и деревянная остановка с расписанием двух автобусов. Неподалеку приклеен график приезда автолавок.

Никого не встретив, мы решили проехать по деревне. Дома то заканчивались, то вновь появлялись перед нами, но чаще всего мы видели одинокие столбы и засаженные соснами огромные деревенские просторы. Старые дома закопали и утрамбовали так ювелирно, что о них уже ничего не напоминает, кроме линий электропередач.

Гнездо, в котором когда-то жили аисты, теперь пустует.

В одном из ветхих домов мы все-таки наткнулись на признаки недавней жизни: у входа кто-то оставил сушиться черные носки и успешно про них забыл.

Уже в другом месте увидели старую бортницкую колоду — такой лет 70, не меньше.

Буквально через пару минут мы выехали на мост через речку Мытву. За ним стоит знак, предупреждающий об опасности, а дальше вперемежку с заброшенными деревнями разбросаны леса радиационно-экологического заповедника. Въезд туда строго запрещен.

«Поехали в Припять за колбасой, но нас не пустили»

Мы уже разочарованно поехали на выезд, как неожиданно у одной из хат увидели легковушку. У забора нас встретил мужчина в камуфляжной куртке.

— Старожилов в деревне уже не осталось, все поумирали. Вот буквально недавно по соседке 40 дней справляли… — говорит мужчина, представившийся Николаем — он родился в этой деревне, живет в Наровле и на малой родине бывает наездами. — Сейчас в Гриднях всего несколько человек: моя родная сестра и два мужика.

Конец апреля 1986-го мужчина помнит отчетливо. Тогда Николай приехал в гости к родителям. Стоял жаркий день, он сидел во дворе возле бани и увидел свою тетку. Та подошла к нему и сразу выпалила: «Чернобыль взорвался!»

— Ей об этом рассказал мой одноклассник, служивший в МЧС. Честно говоря, поначалу даже не поверили, — вспоминает Николай. — Через день решил попробовать съездить в Припять за колбасами: поскольку город был стратегического назначения, то и выбор продуктов там был очень хороший. Да и от нас до него всего 60 километров. Ну и когда собрались ехать, впервые увидели машины скорой помощи. Мы проехали 17 километров до деревни Тешков, а дальше нас не пустила милиция. Нам ничего не объяснили, и мы просто вернулись назад. После этого была демонстрация на 1 Мая…

Эвакуировать Гридни решили не сразу. Всех местных собрали в клубе и заявили, что деревню будут переселять. По словам Николая, жители уезжать не хотели, но им прямо сказали: если не согласны, выселять будут принудительно. Так многие временно оказались в Наровле и Ельском районе. Никуда не поехал лишь Александр Ковальчук — остался дома и следил за оставшейся в деревне скотиной.

— Молодежь уезжала куда подальше, а старики ведь не хотели. Мои родители жили в Наровле, где отцу и маме выделили домик. Уехав, они дождались, пока завершат дезактивацию, и вскоре начали возвращаться самостоятельно. Разрешения им никто не давал. Люди скучали, их тянуло на малую родину. Молодые назад не поехали — только старики.

Власти никак не могли понять возвращенцев: они стремились эвакуировать из загрязненной зоны максимальное количество людей, а тут кто-то самовольно начал возвращаться. Из-за этого жителей Гридней долго не могли легализовать в родной деревне. Позже вопрос с пропиской все-таки решили.

«Хозяйства были брошены — по зоне ходили коровы и полудикие свиньи»

Николай открывает дверь и впускает нас в дом. Раньше здесь жила его тетя, а сейчас он использует его как дачу и время от времени приезжает сюда с ночевкой. Ремонт не планирует: хочет сохранить аутентику, доставшуюся от предков. Мужчина не скрывает, что радиации не боялся и ко всей этой истории уже давно привык, но все равно просит внуков в деревню не привозить: мало ли.

Окрестности Гридней, несмотря на таблички — напоминалки о радиации, стали популярными среди рыбаков. Многие приезжают сюда половить огромных сомов.

Мы заходим в комнату и замечаем картины с зимними сюжетами — они остались на память от соседа, переехавшего жить в Ельский район.

Под самым потолком замечаем черно-белые фотографии. С них нам молчаливо улыбается родня нашего собеседника: бабушка Анна и дед Николай. Здесь же кадры с его свадьбы в соседних Вербовичах, присяга и встречи с близкими.

Наше внимание привлекает дед Николай с большими усами и Георгиевским крестом на груди: он, как оказалось, прошел Первую мировую и был награжден боевыми наградами.

А это уже родители нашего героя. Они, как и все, вернулись в деревню.

Мы возвращаем разговор к Гридням, и Николай описывает деревню как очень тихое и спокойное место. Людей здесь практически не бывает. Шумно становится только на Радуницу, когда все едут на кладбище. Из-за тишины звери так осмелели, что спокойно ходят по деревне. Николай даже видел неподалеку краснокнижную рысь.

— Одичавших собак, как это было раньше, уже нет?

— Давно уже нет. А в конце 1980-х председатель общества охотников и рыболовов собирал всех, и этих собак потом в зоне отстреливали. На территории их было много. Если в Гриднях выселяли спокойно, то в других деревнях человек что успел дома взять, то брал и быстро садился в автобус. Хозяйства были брошены. По зоне ходили коровы и даже полудикие свиньи.

«Наши родители пережили многое — они не боялись радиации»

Мы выходим из дома и вскоре заходим в другой двор. Из курятника, постукивая палочкой, к нам выходит Мария, сестра Николая. Во всех Гриднях ее двор кажется самым живым: хозяйка держит кур, из вольера отзывается овчарка по кличке Малыш. Тут должен быть и кот, но мы его так и  не увидели. Девять лет назад Мария переехала в деревню досматривать старого отца, однако после его смерти в Наровлю так и не вернулась.

— Ой, хлопцы, деревня у нас была красивая, приветливая, — присаживаясь в кресло у двери, говорит женщина. — У нас было принято, чтобы местные женились на местных. Пришлых было мало, и в Гриднях в основном жили Ковальчуки, Бондари и Бараши. Все жили дружно, один одного уважали. К нам на танцы приезжали отовсюду: из Наровли, Вербовичей, Конотопа, Карповичей, Дворища… Откуда только не приходили! Даже солдаты, приезжавшие в Наровлю заготавливать картошку, ехали гулять в Гридни.

А как красиво пели у нас хлопцы! Я как замуж выходила, на свадьбу приехал кубанец, супруг сестры моего мужа. Наши как запели, так он сразу сказал: «А углы от такого пения не разойдутся?» На Кубани, как известно, тоже поют красиво, но у нас его удивили. Деревня была гостеприимная. Как только человек заходил в дом, его не выпускали, пока не поест. Ну а потом случился Чернобыль…

На тот момент Мария работала в отделе статистики местного райисполкома, и ее вместе с коллегами отправили на перепись жителей, которых нужно было выселять из загрязненных районов. Женщина вспоминает те события и не может сдержать эмоций, смахивая слезы.

— Мне хорошо запомнилась одна бабушка. Она сидела в сельсовете в Головчицах в самом уголке. В руках держала по-старинному связанный пучок с одеждой и всем самым необходимым. Когда перевозили скот, ее корова спрыгнула из машины и побежала в лес, и бабка пошла искать ту корову. До вечера искала, и какими судьбами ее доставили в сельсовет, мне не известно, но в деревне Головчицы всех расселили, и для нее места не было. Она там и расплакалась, но председатель сельсовета согласилась принять ее у себя дома.

Ну а потом начали вывозить детей. Что было, это страх господний! Сначала завезли в Светлогорск, потом отправили в Гродненскую область, в санаторий «Бригантина» в Озерах. Там они все лето и провели.

Мария уверена, что выселять Гридни не планировали, но осенью 1986 года очередь дошла и до ее деревни. К тому времени в районе многих уже эвакуировали, и местные, как считает собеседница, к подобному были готовы.

— Но они немного пожили в других местах и начали возвращаться, занимать свои дома. Почему? Во-первых, люди очень хотели домой, а во-вторых, принимали их не везде хорошо. В магазин зайти было невозможно: чернобыльцами называли. Знаю случай, когда одна сестра у себя другую с детьми не приняла. Некоторые люди считали их заразными. Так что приживаться людям из нашей деревни за ее пределами было непросто. Тем более, как я уже говорила, между собой все дружили, и хотелось назад. Это сейчас все заросло, а какие здесь были сады и урожаи! Не могли люди смириться с отъездом, поэтому их потянуло назад.

Ну а в какой-то момент местным разрешили возвращаться официально. И те, кто жил в Ельском и Мозырском районах, приехали, вновь завели коров. Не вернулись только те, кто уехал очень далеко. Одна семья, к примеру, перебралась в Магнитогорск, кто-то остался в Минске.

— Если послушать местных, может показаться, что радиацию здесь многие не боялись и не воспринимали всерьез.

— Наше поколение больше паникеры, чем наши родители. Они особо не боялись. Я тоже. Возможно, не боялись, потому что пережили страшную войну — радиация им казалась невидимой. Тут особо не нагнетали, что от этого излучения человек может болеть. Ну и не стоит забывать, что это были люди преклонного возраста.

Мария говорит, что сейчас может спокойно вернуться в Наровлю: у нее там квартира, но женщина никуда из родных Гридней уезжать не хочет.

— Я досматривала отца, потом тетку и жену дяди. А теперь, скажу вам честно, мне нужно ехать в квартиру, но я туда не хочу. Во-первых, я тут выхожу во двор — вокруг красивая весна, все цветет! Ну а во-вторых, привыкла я к этой тишине, а в городе на первом этаже все слышно. Вот и не хочу. Но, наверное, придется… А так из всей нашей деревни среди старожилов осталась лишь одна женщина — Надежда Шарухо. Ей больше 90 лет, живет она в деревне Калиничи. Тут осталось всего несколько человек.

Правильно это или неправильно, но мне кажется так: деревню невозможно забыть. Мне кажется, я хоть и жила в Наровле, но как будто никогда отсюда и не уезжала.

Мы выходим и на обратном пути останавливаемся у небольшого кладбища у самой дороги на райцентр. Под крестами с повязанными ручниками и черными памятниками лежит практически вся деревня Гридни. О возвращенцах, конечно, можно говорить по-разному, но не наше дело осуждать и порицать их. Да, они не чувствовали опасности, лезли под самую зону отчуждения, но все равно добились своего: всегда и везде быть вместе. И в деревне, и на сельском погосте.

— Все хотят быть здесь, на малой родине. Мало кого из наших хоронят вдали от дома, — сказала на прощание Мария Леонидовна.

Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро

Перепечатка текста и фотографий Onlíner без разрешения редакции запрещена. ga@onliner.by