При резком выходе отсюда возможен срыв. Сегодня в центре «Центре здоровой молодежи» находятся 40 человек, которые борются с алкоголем и наркотиками. Сначала шесть месяцев приходится жить в доме вместе с сотрудниками: работа с психологами, группы взаимопомощи, восстановление морально-этических и семейных ценностей, спорт. Потом еще полгода ресоциализации, переезд в другую часть дома с послаблением в режиме. Там люди заново получают навыки самостоятельности.
— До 13 лет я была обычным ребенком: не гуляла, отлично училась, занималась танцами, играла на гитаре. Родители особо не контролировали меня: не было нужды. И тут мы с моей школьной подругой познакомились с алкоголем. Отец с мамой по выходным уезжали на дачу, а я на ночь уходила бухать. Уже тогда начала уходить в запои на пару-тройку дней. На одной из тусовок познакомилась с парнем, начали встречаться. И как бы я ни проводила время, он постоянно был странный, я не понимала, что с ним. Потом узнала, что он употребляет наркотики, бросал пару раз, были ремиссии, потом он начинал опять. Круговорот.
Я не понимала, почему ему наркотики важнее меня. Упросила его дать попробовать, хотела прочувствовать то же, что и он. Я жила установкой, что в жизни нужно все испытать на себе. Нанюхалась, когда была под алкоголем. Наутро ничего не помнила.
Рассказывали, что валялась на полу, кропали собирала. Мне захотелось еще — так и затянуло. Все было под контролем: я вела себя адекватно, не хотела есть, худела — видела одни плюсы. Могла остановиться в любой момент. А потом стала такой же, как друзья.
На экзамены в девятом классе я уже пришла под кайфом.
Мое предназначение — употреблять. Наркотики помогали мне все запоминать. После экзаменов решила отметить: сдала все золото и ушла на месяц из дому, не предупредив родителей, просто пропала. Делала закладки, месяц непрерывно употребляла соли. Я пробовала и другие виды наркотиков, но это по разу, они толком не заходили. Мы путешествовали по городам, на деньги от наркотиков иногда снимали квартиру, оставались у друзей или в притоне, подвале, подъезде. Под солями спать не хочется — я не спала месяц. Начались микросны (могла отключиться посреди улицы), от еды рвало, питалась одним сладким.
Маме звонили и говорили, что я у мусорки с бомжами валяюсь. А они с папой каждый вечер выходили на улицу с фонариками и искали меня, потому что дозвониться было нельзя. Если по новостям про труп говорили, то все, сразу думали, что я.
На меня завели уголовку: статья 328, 3-я часть — распространение. Похудела до 38 килограммов, к слову, сейчас вешу 60. Через три недели до меня смогла дозвониться тетя, которая сказала, что мама умирает и ее последнее желание — увидеть меня перед смертью и попрощаться. Поверила, решила вернуться.
Женя чуть ли не плачет, когда рассказывает мне это. В начале употребления ей казалось, что все круто и идет по плану. А то, что по утрам пила воду из-под горшков с цветами, — это было как будто не с ней.
— Тетя поклялась, что дома никого нет: мол, приду, попрощаюсь и уйду. В моем представлении так и было. А когда я вошла в квартиру, ворвался отец, начал меня бить, таскать за ноги, за волосы. Меня заперли, но через два дня я манипуляциями убедила их, что все поняла. Сбежала еще на пару дней. Они нашли, поймали, и началось тотальное наблюдение. Со мной за ручку ходили в туалет, наняли психолога, водили к священнику. Уголовное дело как-то замялось, его закрыли. Думала, посадят, но не было доказательств.
Я все лето сидела дома, убеждала родителей, что исправилась, но в душе было плохо, хотела употреблять. В конце лета меня постепенно стали выводить из дома. И тогда я начала контролируемо употреблять на страхе. Закапывала глаза каждые 10 минут, чтобы уменьшить зрачки. Пила кофе, чтобы не было запаха, ночами делала вид, что сплю. В сентябре у меня была передозировка, отравилась 5 граммами солей. Не помню, как попала домой.
Подсыпала наркотики родителям в чай: хотела, чтобы они стали как я. Психотропы достать не проблема: были друзья. Бабушка водила меня в школу и забирала оттуда. Я заучивала черные ходы, сбегала, употребляла. Как-то у папы от очередной моей передозировки поехала крыша: у него отнялась речь, он часами мог стучать в дверь, курить сигарету не той стороной, мог выйти на работу в одной рубашке.
В январе под кайфом я забеременела. Родители настояли на аборте.
И после этого я опять сбежала из дома. Круговорот, выбраться из которого нереально. Мама с папой отправили меня в санаторий, чтобы самим отдохнуть. Там не употребляла: не было возможности. Хотя очень хотелось. Потом хватило на три дня — погуляла с подругами и сорвалась. Мы были на какой-то даче с крысами, дерьмом — это притон. Начала употреблять все, что видела. Боялась возвращаться домой, опухла губа, горло было сожжено, не могла глотать. Соли выжигают все. Я грязная, вонючая. Позвонила своему парню, с которым мы уже год не общались, и попросила умыться у него. Увидела наркотики, думала, что от них полегчает, и употребила — не знаю что. Мне стало плохо, не могла ходить, я падала, все плыло. Меня нашел брат и привез домой.
Родители отвезли на дачу отсыпаться. Оказывается, меня всю ночь искала милиция, отдел наркоконтроля. Из школы, как сказала мама, меня выгнали, в другие школы брать не хотели. Средний балл чудом остался 8,0.
Отец и мать пять дней откармливали меня, я кричала во сне, у меня были истерики. Жизнь не имела смысла. С парнем мы поссорились из-за наркотиков. Он до сих пор употребляет, самому остановиться невозможно. Я бы хотела ему помочь, но моего желания недостаточно. Помню, как мы плакали, хотели бросить. Сжигали, выбрасывали наркотики, раздирали руки до крови. Я хотела покончить жизнь самоубийством.
С парнем я в итоге рассталась, из школы выгнали, про меня пустили слухи, что я шлюха, говорили, что наркоманка и продаю наркотики, чмырили. Родители настояли на лечении. Выхода не было.
В центре я уже полгода. Вначале думала, что в «Дом-2» попала: куча сорокалетних мужиков, непонятно чем занимаются, матом не ругаются. Тридцать наркоманов в доме без наркотиков. Дичь полнейшая.
Стало легче, когда психолог сказал, что не я в этом виновата. Зависимость — это болезнь, ее нельзя вылечить. Она хроническая, прогрессирующая, но с ней можно жить. Главное, можно не употреблять. И я видела людей, которые после 10 лет зависимости улыбаются. У них есть семьи, и они счастливы. Почему я так не могу?
Изначально меня смутила комната с кучей икон, стеллажи с библейской литературой, пометка «Молитва» в расписании дня. Потом все домыслы развеял Дмитрий, консультант центра. Объяснил, что при лечении нужно во что-нибудь верить, это не обязательно вера в бога, если человек на нее не нацелен. Ты спокойно можешь не верить в то, что предлагаем мы, однако при изучении всех церковных книг человек к чему-то приходит. На полках стояла и художественная литература: «Мастер и Маргарита», например, однако центр относит ее к библейской. На досуге можно почитать «Дневник наркомана» — зависимые говорят, что написаны будто их мысли, что очень помогает в реабилитации.
Уйти даже не думала. Дверь у нас всегда открыта, не нравится — иди. А куда идти — без денег, телефона? Представляла себе: украду, допустим, шоколадки, перепродам их за 5 рублей, найду деньги на наркотики, употреблю. Опять же попаду в притон, и все начнется заново. Зачем?
Я окончила только 10 классов, в планах — экстерном сдать экзамены и поступить на преподавателя в пед. Из центра выходить не собираюсь, при резком выходе возможен срыв.
У меня много обиды и ненависти на папу с мамой. И свою вину я чувствую. Была идеальная семья, все ставили меня в пример.
Наркотики были хуже, чем убийство, мы даже не знали о них. Меня никогда не били. А потом щелчок — и все разрушилось. Обидно, что меня избивали. Под наркотиками боль не чувствуется, остается лишь гнев.
Такой семьи, какая была в детстве, уже не будет, все придется строить заново.
И родители не будут относиться ко мне так, как раньше. Теперь их дочь — наркоманка. Это я тут узнала все про зависимости, а они — нет. Я после звонков с ними впадала в истерику. Мама как-то сказала, что заморозила мне малину, чтобы, когда приехала, мы вместе поели. А меня эта фраза убила, я начала кричать: «Мама, какие ягоды, я вернусь и опять сбегу наркотики употреблять. Ты меня найдешь, а папа изобьет». Мать от этого начинает плакать, а мне еще хуже. Для меня дом — это ад. После этого ужаса сложно наладить отношения. Нужно время.
Я не жалею о своем прошлом, его не изменить. Впереди будущее.
Илья — из Латвии. Хотя у наркоманов нет национальности, и вместе с белорусами лечение проходят граждане России, Латвии, Азербайджана и Бельгии.
— Я наркоман. Мой стаж — 15 лет. У меня есть брат-близнец. Мы росли в деструктивной семье, отец был алкоголиком. Кодировался, когда я был маленький, 10 лет не пил. Сорвался.
Я хорошо учился в школе, помогал маме, меня ставили в пример брату. Мама не догадывалась, что мы с братом потихоньку стали употреблять, он изначально был в плохой компании. Попробовал марихуану. «Дурь» предлагали просто так, как сигареты. Я не стал отказываться. Употребил не потому, что меня «не понимали дома» или были трудные жизненные обстоятельства. Думал, что так становлюсь взрослее.
Эффект у всех бывает разный, но в основном он такой же, как от легкого алкоголя: становится веселее. Усиливаются все чувства. Если ты голоден, ты будешь хотеть есть так, как будто не ел неделю, а поев, испытаешь огромное наслаждение. Если ты хочешь пить, будешь счастлив стакану воды.
Все идеи, даже самые глупые, кажутся гениальными. Я их записывал, а потом удивлялся своим записям.
Мама настояла, чтобы я пошел учиться в мед. Учеба с самого начала не заладилась, я обозлился на маму: пойти на врача — это было ее решение. В 19 лет бросил и пошел работать на завод. Стал злоупотреблять алкоголем и травой — как и все на заводе.
Через время мне предлагали поехать на заработки в Великобританию. Работал в Бирмингеме через агентство, всем русскоговорящим снимали дом. А там как? Все пьют, курят, нюхают — легкая версия притона. Там подсел на кокаин. Постоянно нюхал, курил, и в какой-то момент у меня просто растворился зуб.
Потом переехал в Лондон. Тут уже начал колоться — спонтанно. Шел с коллегами по улице, нам предложили — а я что? Я согласился. Как ни странно, мне понравилось. Этот приход возбуждения дал мне первый шаг, чтобы я решил: буду колоться.
Все средства уходили на наркотики. Бывало, что какие-то деньги мог отправить матери, но в основном все тратилось на психотропы. За несколько лет я даже футболки себе не купил, все на наркотики. В 2011-м познакомился с героином. Получилось как всегда: новая работа. Мне было плохо, хотелось снять напряжение, и я подумал: ничего, разик уколюсь, только разик, и все, потом не буду.
На самом деле коварство этого заболевания заключается в том, что обманывал не я, а оно меня.
Начались проблемы с работой. Если раньше я заставлял себя силой, мог прийти под психотропами, то тут не мог встать с кровати, пока не уколюсь. Потерял несколько работ. Каждый раз думал, что справлюсь сам: с понедельника, с первого числа.
Я узнал про таблетки — блокираторы, которые помогли бы мне избавиться от тяги.
Я постоянно обманывал брата, говорил: «Я завяжу, надо просто взять себя в руки, мне еще немного времени нужно». Уже в центре я понял, что признаться в проблеме, в наличии болезни — первый реабилитационный шаг. Иллюзия контроля взяла власть. Как только появлялись деньги, я начинал колоться. Бросал, снова начинал. Заложил какому-то словаку за 100 фунтов стерлингов свой паспорт.
В притоне дали употребить метамфетамин, я смешал его с крэком. От сильных дозировок отравился. Лицо желтое, как лимон, моча черная. К врачу решил не идти, думал, что само пройдет. На пятые сутки ничего не проходило, уже хотел сходить к врачу, но не было сил.
С братом уже не общался. Он понимал, что со мной творилось что-то не то. Когда ты зависимый, от тебя отворачиваются все, как бы сильно тебя ни любили. Но тут звонок в дверь — входят отец с братом. А отец просто так не приехал бы, он алкоголик, диабетик. Я понял: спасать меня пришли. А я же без паспорта, думал, когда деньги будут, выкуплю. Брат пошел разбираться и вернул мой паспорт — кое-как уехали обратно в Латвию.
Прилетел домой — мама отправила лечиться. А я весь желтый, я ж не знал, что печень не болит. Меня в инфекционную больницу отправили. Долгое время не могли понять, что со мной. Оказалось, когда я проходил программу замещения наркотиков, мне сделали две прививки от гепатита, третью не успели: уехал. Из-за этого у меня развился острый токсический гепатит. Три недели лежал под капельницами, давали транквилизаторы — кое-как перекантовался без наркотиков.
После больницы убедил маму, что справлюсь сам: в больнице же месяц не кололся. Просьбы матери о лечении сильно били по самооценке. Через пару дней я ушел в запой, пил постоянно. Сдал телефон в ломбард, пропадал неделями, до меня никто не мог дозвониться. Мама обижалась, плакала. Опять устроился на работу, сократили, опять подсел на наркотики.
Мама отвезла меня в центр на восемь дней, я побыл там, вернулся — все сначала: работа, увольнение, передозировки.
Думал, что все наркоманы — друзья. А сейчас эти люди — всего лишь бывшие соупотребители. Как только я начал путь выздоровления, все куда-то исчезли.
И тут мама сказала: «Илья, либо ты уходишь из квартиры, либо мы даем тебе шанс вылечиться». Тогда я очень обозлился, поехал лечиться только для того, чтобы они успокоились, а я-то знал: выйду и опять сорвусь. Ехал на два месяца, у меня даже был куплен билет обратно в Ригу. А потом мама за меня решила, что я остаюсь на полный срок.
Сейчас узнал, каково это — быть трезвым. Я бываю обидчивым, радостным, злым, грустным, а раньше все гасил наркотиками. Кажется, я начинаю жить.
Библиотека Onliner: лучшие материалы и циклы статей
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!
Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. nak@onliner.by