По словам Павла Моисеева, заместителя директора по организации противораковой борьбы РНПЦ онкологии и медицинской радиологии имени Александрова, нельзя сказать, сколько белорусов лечатся от рака прямо сейчас. Эту неуловимую статистику никто никогда не собирал просто потому, что невозможно отследить переменчивые потоки: каждый день десятки пациентов выписываются из больниц, а в масштабах страны это сотни людей. Кто-то узнает о своем диагнозе в эту минуту, другие готовятся к химиотерапии… Что мы знаем наверняка, так это то, что 126 691 человек успешно вылечился от рака в 2013 году (на сухом языке медицинской статистики это называется «стойкая ремиссия» — прожили после установления диагноза пять лет и больше), а в 2018-м — 159 318 человек. То есть тысячи людей, прошедших через опыт тяжелейшей болезни, счастливо живут рядом с нами. Да, количество новых случаев растет: если в 2013 году их было 44 010, то в 2018-м — уже 51 507; если в 2013-м на онкологическом учете состояли 249 903 человека, то в 2018-м — уже 306 669. Но во всем массиве цифр главное — то, что врачи умеют лечить, люди могут побеждать и побеждают болезнь, — и об этом пора говорить вслух.

---

«Нет такого человека, которого не пугает рак, и это нормально. Вопрос в том, что человек с этим страхом делает»

Тема нашего сегодняшнего разговора — разница между онкофобией, мнительностью, ипохондрией и здоровой настороженностью. Почему люди так боятся рака? Эмилия Бурачевская, экзистенциальный психолог, специалист в онкопсихологии, предлагает неожиданный взгляд на вещи: рак может стать причиной личностного роста, а нежелание заглянуть в тему онкологии — это проявление иллюзий о собственном всемогуществе и справедливости мира.

— Начнем с вещей несерьезных — с ипохондрии. Вот это вот: «Ой, кольнуло в боку — наверное, у меня рак. Или СПИД. Или вообще ракоСПИД».

— Чем страшнее болезнь, тем лучше для ипохондрика, конечно (улыбается. — Прим. Onliner).

— Почему люди так ведут себя? Чем это можно объяснить?

— Ипохондрия в бытовом понимании может быть избеганием каких-то проблем. Например, у человека затяжной конфликт в семье, а он убегает в заботу о своем здоровье, чтобы не решать проблемы в отношениях. Причем делает это неосознанно. Просто напряжение копится годами, и вместо того, чтобы искать реальную причину, человек ищет заболевание.

Может быть, это основание, чтобы не устраиваться на работу: «Я весь такой болезненный, куда мне еще трудиться?» Автор книги о великих ипохондриках, описывая депрессию и постоянные проблемы со здоровьем Шарлотты Бронте, пришел к выводу, что ее недомогание — это способ найти время для себя, убежать от семьи. Грубо говоря, карт-бланш: «Я занят, у меня уважительная причина. И вообще, что вы ко мне со своей фигней пристаете, у меня серьезное заболевание, я, возможно, умираю!» Это очень удобно. Но человек может не осознавать свою выгоду.

Ипохондрию может спровоцировать тяжелая болезнь или смерть близкого. Человек начинает находить у себя симптомы той же болезни — не обязательно, конечно, но как один из вариантов.

Если же говорить об ипохондрическом расстройстве в клиническом смысле (в МКБ-10 этот диагноз находится среди соматоформных расстройств), когда страх смерти становится постоянным, всепоглощающим, изматывающим страданием, то здесь силами психолога и собственными уже не справиться. Обращаться нужно к психотерапевту или психиатру (то есть к специалисту с медицинским образованием).

Как понять, реальная ипохондрия или нет? Например, если у человека что-то случилось с родственником, он начал подозревать у себя ту же болезнь, прошел обследование, выяснил, что здоров, и успокоился, это не ипохондрия. Но если прошло полгода, человек забросил работу, не может говорить ни о чем, кроме своей болезни, постоянно ходит по врачам, это психическое расстройство. Анализы идеальные, а «пациент» за свое: «Нет, они не так обследовали! Не в ту фазу луны, не в тот день, не теми препаратами, не в той клинике…» То есть когда идея становится навязчивой, сверхценной, вся жизнь подчинена ей, страдают все сферы, речь идет о клинической ипохондрии.

— А как выглядит, условно говоря, «здоровая настороженность»? Каждый год делать маммографию — это тревожное состояние или, наоборот, зрелое, ответственное поведение?

— Есть здоровая тревожность. Вообще, функция страха — охранительная. Это базовая эмоция, одна из самых древних. Страх появился в жизни человека эволюционным путем для того, чтобы в ситуации неизвестности Homo sapiens мог избегать опасностей: хищников, врагов, теперь вот болезней… На физиологическом уровне страх — это выброс адреналина, концентрация внимания, повышенная возбудимость, которые помогают справиться с чем-то.

Так что страх можно использовать «с плюсом». Испугался человек за свое здоровье, подумал: «Так, мне уже 40 лет. Что там предлагают врачи?» А врачи предлагают провериться на самые распространенные заболевания для каждого возраста. Где можно обследоваться? Узнал, прошел скрининг, результаты хорошие — это и есть здоровая охранительная функция страха. То, что сохраняет человека живым.

На самом деле у нас очень часто в ипохондрики записывают тех, кто реально обеспокоен своим здоровьем. Например, вспомним Анджелину Джоли, которая удалила молочные железы, яичники и фаллопиевы трубы. Было очень много обсуждений и возмущений на этот счет. В Беларуси женщина с удаленными репродуктивными органами боится стать «недочеловеком» — часто под влиянием детоцентрированного общества. Если женщина не может родить ребенка, она теряет смысл своей жизни. Поэтому считается, что нужно сохранять все до последнего. Да, конечно нужно, но в границах здравого смысла. У Анджелины Джоли была неблагоприятная генетическая наследственность, врачи провели обследования и установили, что вероятность заболевания — около 80%. Зачем с такой тяжелой генетикой рисковать? Я считаю, что ее решение было абсолютно обоснованным и правильным.

— Это как раз и есть взрослость, ответственность, признание реальности?

— Да. Признание того, что мы не будем вечно молодыми, что с возрастом повышается риск наследственных заболеваний, мутации клеток. В таком смысле это и есть здоровое отношение к себе, а не канцерофобия. Канцерофобия — это когда у человека все хорошо, а он упорно ищет онкологию там, где ее нет. Врачи говорят: «Да у вас все в порядке, идите уже домой!» Но нет, он настаивает на все новых и новых обследованиях. Вот это канцерофобия.

— Можно ли сказать, что мы живем в обществе, где сильна онкофобия?

— Пока еще да. Очень много мифов, связанных с онкологией, стыда, вины. Считается, что онкологию ты «заслужил», сделал в этой жизни что-то такое — и вот тебе кара. Кроме того, до сих пор, в XXI веке, некоторые считают, что рак заразен. Представляете, есть такие люди!

Еще один миф — рак неизлечим, это приговор. В сознании у нас откладывается, что если поставили диагноз «онкология», то ты уже не жилец, остались считаные месяцы. На самом деле это не так.

Иногда люди после лечения забывают о раке, живут потом еще по 40—50 лет и умирают вообще от другого. Но из-за нашего отношения в обществе те, кто пережил онкологию и спокойно живет дальше, стараются не рассказывать об этом. Во-первых, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Во-вторых, чтобы не сглазить: страх рецидива часто очень сильный. Люди обычно не знают, что в их окружении большой процент тех, кто перенес онкологию, вернулся на работу, к обычной жизни — и живет счастливо.

— Да, действительно, онкологию не принято афишировать. Люди часто носят парики, рисуют брови и делают вид, что у них «все окей». Очень редкие белорусы и белоруски обладают смелостью публично сказать о своем диагнозе, выложить в Instagram фото с лысой головой. Почему так? Стыдно болеть раком?

— Здесь не только стыд, а еще и вина. Мол, ты подставляешь близких, когда заболеваешь: они вынуждены о тебе заботиться, их жизнь меняется. Родителям, детям, мужьям, женам, друзьям тоже приходится переживать происходящее, как-то справляться с этим. Они проживают те же психологические стадии, что и сам пациент.

Здесь и страх показаться слабым, беспомощным, и нежелание вызывать нездоровый повышенный интерес к себе или унижающую жалость. А еще можно нарваться на советы типа «Главное, не переживай, это пустяки, все будет хорошо», «Я тут знаю одну бабку, так она травками тебя сейчас на ноги быстро поставит», «Главное, пей побольше соды / ешь лимоны / обтирайся холодной водой» или «А я же тебе говорила, что не надо курить, вот, допрыгался!». Поэтому иногда люди предпочитают скрывать свой диагноз даже от самых близких.

Опасения, что другие не смогут принять и поддержать, очень сильны. Я работала с женщиной, которая, узнав о предстоящей операции по удалению репродуктивных органов, подала на развод, даже не сообщив мужу о диагнозе. Она решила, что теперь, когда больше не сможет родить, она не нужна ему «такая». И не хотела, чтобы муж видел ее с последствиями химиотерапии. К счастью, удалось убедить ее рассказать о болезни. Страхи оказались напрасными, мужчина проявил себя как очень заботливый и поддерживающий в этой трудной ситуации, их отношения выдержали испытание.

На самом деле причин очень много… Это в том числе стандарты красоты в обществе. Ну как это женщина — и без бровей? Или без волос? «Это же некрасиво!». У нас все ориентировано только на один формат: ты должен быть молодой, безупречно красивый, стройный, с гладкой кожей, с густыми волосами. Малейшие отклонения от этой модели порицаются.

— Вы согласны с тем, что тема онкологии — это табу? Почему?

— Да. Потому что это, вообще-то, невесело. Тема онкологии табуирована, потому что она связана со страхом смерти. Правда в том, что табуирована не столько сама тема онкологии, сколько тема смерти. Это вызывает очень много тревоги, напряжения, тяжелых эмоций.

Люди, которые не сталкивались с этим заболеванием, боятся сглазить: мол, в эту тему пойдешь — и с тобой что-то случится. Психолог Жан Пиаже, исследуя детскую психику и возрастное развитие интеллекта, ввел термин «детский реализм». Маленькому ребенку кажется, что, когда он закрывает глаза, мир становится на паузу — перестает существовать. Он не видит ничего — и его не видят. Открывает глаза — мир тут же «возвращается», все его видят. Человек, который делает вид, что онкологии не существует, похож на такого ребенка.

Боятся, естественно, все. Ну нет такого человека, которого не пугает рак, и это нормально. Вопрос в том, что человек с этим страхом делает. Любо он реагирует по-детски, закрывая глаза и думая, что вопрос с онкологией исчезнет: «Я ее не вижу — ее нет». Либо он реагирует по-взрослому, выбирая вариант реально смотреть на вещи — признать, что болезни существуют, разобраться со своим отношением к смерти, задуматься: «В чем смысл моей жизни, что я успел?» Как правило, боятся те, кто живет ожиданием: «Вот-вот и я начну жить… Как конец? Я же еще и не начинал!»

Если не закрывать глаза, а признать как факт, что никто из нас не вечен, что договориться не получится, что времени не вагон с бесконечностью, и строить свою жизнь, исходя из этого, наполнять ее смыслом, страх смерти сыграет позитивную роль.

Убегание от темы рака, нежелание сталкиваться с ней — это ведь еще и детское ощущение всемогущества. Мол, я могу все контролировать. По большому счету есть две идеи (о них писал Ялом), которые помогают человеку справиться со страхом смерти. Это идея своей исключительности («Да, это все есть, но с кем-то другим, где-то там, далеко. Только не со мной. Я смогу избежать этого») и идея о справедливости высших сил («Я буду хорошо вести себя, правильно питаться и заслужу отсутствие болезни. Сделаю что-то, чтобы со мной этого не случилось»). Другими словами, идея о своем всемогуществе и вера в то, что где-то есть высшая сила, которую можно попросить и которая откликнется, что где-то есть спасение.

Эти две идеи помогают человеку жить спокойно. В конце концов, совершенно ни к чему каждый день думать о смерти. Чем страшен рак или даже мысль о том, что опухоль могут найти? Он рушит вот эти охранительные иллюзии: получается, ты можешь не быть исключительным, — это раз. И два: нет никакой высшей справедливости, никакого ангела-хранителя, который тебя от всего уберегает. Базовые иллюзии о справедливости, доброте мира и людей, собственной везучести, удачливости, неуязвимости помогают человеку жить. Это нормально. Мы все живем с ними, ничего плохого в этом нет — иначе мы бы просто с ума сошли от тревоги. Но в момент, когда мы сталкиваемся с несовершенством мира, оказывается, что есть смертельные болезни, и не где-то там, а прямо здесь, прямо со мной — эти иллюзии рассыпаются как карточный домик. Человек, который один раз эту травму пережил, потерял иллюзии, он уже никогда не будет таким, как прежде.

— Правда ли, что, как ни странно, качество жизни многих людей улучшается после того, как они переживают рак?

— Улучшается по той простой причине, что многие вещи, которые тревожили тебя до этого, перестают быть важными. Становится ясно, насколько мелкими были эти проблемы! Они просто исчезают.

Многих диагноз «онкология» освобождает от необходимости общаться с людьми, которые им не нравятся. Становится жалко тратить свою жизнь не на тех людей, не на то занятие, не на ту работу… Ценность жизни очень сильно повышается.

Получив такой опыт, пройдя через травму болезни и тяжесть лечения, многие люди находят смысл в том, чтобы помогать другим. Как Ирина Жихар — создательница центра поддержки онкопациентов «Во имя жизни» (oncopatient.by). Ее жизнь — блестящий пример силы и жизненной энергии!

Важный момент: качество жизни не улучшается автоматически. Оно может улучшиться, если человек переосмыслил свои отношения с миром, с жизнью и смертью. Тогда появляется свобода не делать то, что принято, то, что хотят другие, то, что противоречит собственным ценностям. Как я замечала, человек начинает больше времени тратить на простые вещи: прогулки с собакой, общение с детьми, с близкими, с друзьями, с природой. Многие начинают заниматься тем, о чем давно мечтали, но не хватало времени: рисовать, вышивать, сажать цветы, столярничать, путешествовать и так далее. Есть, правда, люди, у которых это выражается в желании бессмертия: оставить после себя что-то глобальное, сделать невероятный проект, написать книгу… Некоторые используют работу как защитный механизм: уходят в нее с головой, лишь бы не думать о конечности своей жизни.

Человек может очень много лет прожить после того, как у него диагностировали рак. И только от него самого зависит, как он проведет эти годы: страдая, в слезах и ужасе — или осмысленно и наслаждаясь каждым моментом. Пора разорвать в сознании людей дурацкую связку «рак = смерть». Это уже давно не так.

---

«Канцерофобия приводит к тому, что пациенты буквально прячутся от медиков»

Олег Мазаник, хирург-отоларинголог, руководитель операционного блока медицинского центра «Лодэ», сталкивается с раковыми опухолями чаще, чем ему хотелось бы. С Олегом мы говорим об извечной белорусской привычке откладывать визит к врачу до последнего и банальных, казалось бы, болезнях горла, которые могут привести к предопухолевому состоянию.

— Как вы считаете, в нашем обществе сильна онкофобия?

— Все мы живем в современном мире. Откройте новостные порталы: медицинская тема — одна из основных. Люди читают. Журналисты пишут. Медики комментируют. Поэтому, конечно, люди знают, что такое онкология. Все прекрасно понимают, что рак — это опасно. Правда заключается в том, что онкология сейчас стоит на втором месте среди причин смертности. В стареющих странах, к которым относится и наша, она будет плавно выходить на первую позицию. Но причина не только в истинном росте количества больных, но и в развитии диагностики. Медицина не стоит на месте, скрининговые методики улучшаются. Белорусы получили возможность выявлять рак на ранних стадиях.

Поэтому люди, мягко говоря, насторожены. Онкофобия широко распространена. Мое мнение: страх нужно переводить в настороженность. Бояться не надо, и пугать не надо. Но надо быть наготове. «Онконастороженность» — это термин, который в своей практике применяем мы, доктора. Каждый врач, который выходит на первичный контакт с пациентом, — неважно, в какой сфере, — обязательно во время обследования проводит онкологический осмотр: нет ли визуальных форм онкозаболевания?

Бояться опухоли не надо. Потому что выявление онкологии на ранней стадии — это практически гарантия успеха. Наша медицина может очень хорошо лечить заболевание на первых стадиях.

— Есть такая злая шутка: мол, мы все когда-нибудь умрем от рака, просто не все до него доживут. А есть в этом доля правды? Может быть, в Средние века люди тоже умирали бы от онкологии в 120 лет, но просто не успевали, потому что гибли, скажем, от холеры в 30?

— С биологической точки зрения это близко к истине. От чего умирает человек? От того, что отказывают определенные органы — например, сердце. Рак же чаще всего поражает человека, у которого накопились «поломки» в иммунной системе, в защите, а это происходит с годами. Онкологические патологические клетки, которые в норме образуются у каждого из нас в гигантских количествах каждый день и уничтожаются организмом, в какой-то момент перестают уничтожаться. Поэтому логично, что люди в возрасте будут чаще болеть онкологическими заболеваниями.

Но сравнивать со Средними веками вообще нельзя. Это бессмысленно. Потому что причина смертности и в ранние века, и в XIX столетии, и в начале XX века — это в основном инфекционные заболевания. Медицина гордится тем, что достигла здесь приличного прогресса. От инфекций люди гибнут в редких, казуистических случаях. По крайней мере в нашей стране.

— Вам, как лору, часто приходится иметь дело со злокачественными новообразованиями?

— Да. Бывает онкология и в полости носа, и в придаточных пазухах, и в органах слуха, и в глотке… В моей специализации хорошо, что бóльшая часть заболеваний имеют визуальную локализацию — их можно увидеть глазом. В этом смысле врачам-отоларингологам повезло: выявить болезнь можно на ранних стадиях.

Каждый пациент, который приходит к лор-врачу с жалобой на снижение слуха или длительное неопределенное ощущение в глотке, словно инородное тело или ком в горле, обязательно проходит через процедуру исключения онкозаболевания. Чаще всего эти симптомы — свидетельства банальных хронических заболеваний. Но бывает и иначе. Поэтому хорошо, что пациенты приходят.

— Какие еще симптомы должны насторожить человека?

— Обязательно нужно обратиться к лор-врачу пациентам с охриплостью голоса. Это очень важно. Потому что опухоли гортани не болят. Они влияют прежде всего на функцию голосообразования — голос меняется. Потом они могут влиять на дыхательную функцию — появляется одышка. Но при этом ничего не болит. Поэтому я настоятельно советую всем пациентам с такими симптомами сходить на консультацию к отоларингологу.

Обязательно должны настораживать пациента регулярные носовые кровотечения. Это может быть признаком опухоли. Длительно затрудненное носовое дыхание тоже может быть свидетельством новообразования. Одностороннее поражение органа слуха — не острое, а именно длительное или рецидивирующее — тоже всегда настораживает врачей. Практически любая длительно беспокоящая пациента нарастающая жалоба — повод прийти к лор-врачу, чтобы разобраться, это банальное заболевание вроде фарингита или объемный процесс.

— А если все симптомы налицо и давно бы уже пора показаться врачу, а человек все не идет — что это за история? Хваленая белорусская безответственность? Мол, я не буду отвечать за свое здоровье, пусть оно там само как-нибудь рассосется, высшие силы мне в помощь?

— Причин на самом деле много. Во-первых, есть люди, которые боятся врачей. Канцерофобия приводит к тому, что пациенты буквально прячутся от медиков. Во-вторых, многие не доверяют врачам. В последние десятилетия отношение к медикам в обществе изменилось — не мне вам об этом говорить, сами знаете. Есть определенный скепсис, недоверие. И в-третьих, неверие в возможность успешного лечения. Онкологи могут и должны очень много рассказать о возможностях излечения. Своевременное выявление онкозаболевания на ранних стадиях — сегодня это практически гарантия излечения, я уже говорил. Конечно, бывают разные опухоли, и «злые» в том числе. Но все-таки в большинстве своем ранние стадии успешно лечатся.

Поэтому ждать, что «само рассосется» или «авось пронесет», — это не вариант. Ну не всех проносит. Очень важно лечить хронические заболевания вовремя. Вот, казалось бы, какая может быть связь между обычным тонзиллитом и раковой опухолью? А дело в том, что существуют предопухолевые процессы. Например, лейкоплакия в глотке — доброкачественное перерождение слизистой оболочки. Хронические воспалительные заболевания глотки, те же тонзиллит, ларингит — это предопухолевые заболевания, их надо лечить.

— Вам когда-нибудь приходилось говорить пациенту «Извините, у вас рак»? Как сообщить такую новость?

— Мне повезло, я все-таки не онколог. Но мне приходилось отправлять достаточно много пациентов к онкологам.

Советская медицина была устроена по принципу полного патернализма. Врач был словно священник, отец — личность с непререкаемым авторитетом, к которой обращались и которой безусловно доверяли. Тогда было принято скрывать от больного, что у него рак. Считалось, что это щадит психику пациента. Может быть, это и имело рациональное объяснение, не знаю…

Современная западная медицина в демократических обществах ушла от этого. Сегодня медики — конечно, в мягкой форме — все-таки говорят пациенту правду. Думаю, это нормально. Пациент имеет полное право обладать информацией о своем здоровье и принять решение, что делать с этим дальше. Понятно, мы не говорим о детях и так далее. Мы говорим о взрослых дееспособных людях. Каждый человек имеет право знать правду и запланировать свою жизнь так, чтобы успеть сделать важные вещи.

Поэтому, когда у врача есть абсолютная, стопроцентная уверенность, что это онкология, нужно говорить правду. Этим обычно занимаются онкологи. Что говорю пациентам я? Например: «У вас есть некое новообразование, которое может быть злокачественным. Есть данные в пользу злокачественности процесса. Вам нужно обратиться к онкологу». Люди не падают в обморок, когда им такое говорят, воспринимают адекватно.

— Что вы думаете о популярной сегодня психосоматике и поп-психологии? Когда пациенты решают: «Все понятно, у меня рак гортани из-за обиды на маму, надо избавиться от этой обиды — и болезнь пройдет. А на химиотерапию ходить не буду».

— Когда пациенты ищут причины, это нормально. Это исконные вопросы «Кто виноват?» и «Что делать?». Человек пытается реабилитировать себя, может быть, переложить ответственность на внешние силы. Все, что помогает пациенту облегчить свое психологическое состояние, сосуществовать с диагнозом, — это окей. Если человеку хочется найти простую причину, он ее находит. Хочется обвинить кого-то — обвиняет. Все это нормально и хорошо при условии, что оно не мешает правильно и грамотно лечиться. Я, честно говоря, не представляю, где найдутся люди, которые будут рассуждать так: «Избавлюсь от обиды — рак сам пройдет, а на химиотерапию не пойду». Это же абсурд.

А сама по себе психология, психотерапия — это прекрасно, это супер. Она позволяет человеку справиться с ситуацией. Психосоматика действительно существует. Любое заболевание всегда имеет психологическую составляющую.

---

Истории своей болезни и победы над раком присылайте на shumitskaya@gmail.com.

Библиотека Onliner: лучшие материалы и циклы статей

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!

Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. nak@onliner.by