Биография

Сергей Борисович Журавель родился в Минске 1 июня 1954 года вместе с братом-близнецом. Они были удивительно похожи, но пути и судьбы очень разные. Отец и мать получили высшее образование, были связаны с сельским хозяйством. Детство Сергея было безоблачным и счастливым. Жили семьей на улице Калинина. Гуляли в парке Челюскинцев и Ботаническом саду.

В детстве мечтал быть летчиком. Летал во сне, а наяву представлял, что сидит за штурвалом самолета и делает петлю Нестерова. Когда заговаривал о полетах, ему напоминали: «У тебя фамилия Журавель. Это не случайно».

С профессией артиста определился сразу, хотя и понимал, что внешность у него неартистическая. Невысок. Не очень красив. Голос сильный, но с хрипотцой. Зато обаятельный и с темпераментом все в порядке. Это позволило стать ярким актером театра и кино. Одним из самых востребованных. Помимо ТЮЗа, Молодежного театра и театра им. Янки Купалы, много работал на радио. Вся реклама «Альфа-радио» говорила его голосом. Он руководил творческим отделом на FM-станции. Зачем нужно было связываться с радио? Журавель объяснял так:

— Я всегда много работал на радио. Мне это нравилось. В свое время у меня была не очень хорошая артикуляция. Когда я включал темперамент, то начинал забалтывать слова. Радио помогло мне понять и почувствовать слово. Это большая техническая работа. Меня стали приглашать на радиоспектакли. И вот Евгений Шерешевский, когда открылось «Радио Би-Эй», предложил мне этим заняться на постоянной основе. Сначала были какие-то юмористические программы, даже поэзия, а потом, поскольку нужно было делать рекламу, я постепенно переключился на нее.

Позже добавилась преподавательская работа в Институте культуры, где он вел курс актерского мастерства. В 1988 году в театре случилась большая пауза. Журавлю предложили сделать антрепризу, по сути, первую в Беларуси. Дали деньги — была такая студия «Арт». Сотворили спектакль, он назывался «Стон». Собрали соответствующую бригаду — монтировщики, осветители. Там играли два человека: Лоухина и Никитенко. Репетировали в каких-то подвалах, потом показывали на сцене клуба имени Дзержинского, даже сняли на телевидении.

Когда познакомился с Николаем Пинигиным, тот еще работал в театре Товстоногова в Санкт-Петербурге. А в Минске под него создали «Никола-театр». Журавель стал его актером. Он продолжал играть в Молодежном театре свои любимые роли. Это были Журден, Тартюф, Алханон в «Тойбеле и ее демон», Сальвадор Дали в «Его сны».

Очень гордился спектаклем «Его сны». За роль Сальвадора Дали театральные критики просто носили его на руках, особенно восхищаясь неузнаваемостью актера и широтой его диапазона.

Актер не стремился к внешнему сходству с художником. Но на тему характерной детали внешности Дали — закрученных вверх усов — развертывается целый пластический этюд. Проекция портрета Ницше вызывает у Дали не только мысли о Боге, но об усах — «трагической константе лица». С. Журавель, отбивая ритм испанского танца, пыжится, надувается, словно воздушный шар (нужно переплюнуть Ницше и Бретона во всем, даже в усах) и на наших глазах сам «перевоплощается» в жесткие, упругие, чванливые «усы». А потом актер вывозит гримерный столик и демонстрирует процесс наклеивания усов на лицо. Так, с помощью пластики, игры с предметами, резкого «отчуждения» роли и создается образ скандального художника ХХ века. Дали играет не только актер, но и сценография, режиссерские и пластические метафоры, между актером и ролью все время существует дистанция. Я бы назвала эту работу актера и режиссера «в поисках утраченного персонажа». Журавель не стремится передать «внутренний мир» героя. Он играет его отдельные проявления. Например, погружение в интуитивное состояние — это плавные «нырки» Дали-Журавля в мягких струнах рояля, словно в океане собственной картины, спроецированной на приподнятую деку. Бунт против аристократического салонного искусства Парижа — ироническая атака на белый рояль Дали — Дон Кихота, вооруженного боксерской булавой Фрейда и копьем бутафорского фаллического батона (звучит шально, но игра несовместимыми смыслами — язык этого спектакля).

«Его сны» — почти моноспектакль. Но актеру удается «заполнить» сцену разными персонажами, неживыми предметами, картинами С. Дали. Мы видим и разные маски самого художника. Высокомерный мэтр, вещающий свету «дневник одного гения», снимает шапку Мономаха и превращается в страдальца Дали из воспоминаний, который сомневается и бунтует против всего. Мы следим за Дали, охваченным сумасшедшей ревностью к лирической щедрости Лорки или живописным выстрелам Пикассо, — и за Дали, влюбленным в Галу; за Дали — аристократом и неудачным сыном. Образ создается не традиционным способом, а с помощью монтажа осколков, оставленных временем масок. Перед зрителями разворачивается разорванное, застывшее, странное пространство души, где равноправно существуют культ усов, воодушевленность сюрреализмом, мысли о Боге.

Кинематограф

Фильмов было великое множество. Особенно сериалов. Самые интересные работы сам Журавель считал в следующих кинокартинах: «Там, вдали, за рекой…» (реж. М. Ильенко), «Задача с тремя неизвестными» (реж. Б. Шадурский), «Ботанический сад» (реж. В. Гостюхин), «Зорка Венера» (реж. М. Касымова), «Каменская» (реж. Ю. Мороз), «Отель исполнения желаний» (реж. И. Васильева), «Небо и земля» (реж В. Сергеев), «Скульптор смерти» (реж. А. Петрас), «Тень самурая» (реж. И. Четвериков), «Масакра» (реж. А. Кудиненко), «Робин Гуды с белорусскими именами», «Дастиш Фантастиш» (реж. А. Кананович). В некоторых не самых удачных фильмах его персонаж — словно проблеск яркого таланта среди свинцово-темных туч лицемерной посредственности. Этот актер в подобных фильмах вынужден становиться режиссером собственных ролей. Поскольку именно в актерстве растворена вся целостность его жизни.

Мысли Журавля о творчестве

Когда Николай Пинигин вернулся из Санкт-Петербурга в Минск, он предложил Сергею уйти из Молодежного театра в Купаловский, который он к тому времени возглавил. «Молодежка» не хотела отпускать своего главного артиста. Труппа предложила Журавлю стать главным режиссером, помня, что режиссерские навыки и способности у него есть. Вот что он ответил:

— Нет. Честно скажу — я себя как руководитель плохо чувствую. По сравнению со сценой. И главное — мне это не надо. Не люблю этим заниматься, я не администратор. И даже на радио, хотя моя должность и звучит как «руководитель», я занимаюсь творческим делом, и у меня под началом совсем небольшое количество людей.

Конечно, своим мнением могу влиять на какой-то ход событий. И режиссерский опыт, кстати, у меня есть. Но нет. В главные режиссеры не пойду. Я прежде всего артист.

И дальше:

— Театр — это отдушина. Есть конкретные спектакли, в которых мне пока интересно играть. Но и радио меня тоже привлекает. Правда, и там и там сейчас не самые лучшие времена. Иногда это больше двадцати спектаклей в месяц. Причем роли такие, где надо выкладываться. Плюс ответственная работа на радио, плюс постоянные съемки, плюс преподавание.

Прихожу на спектакль больной и уставший, выхожу на сцену — и как какой-то штырь в меня вставляется. Не знаю, что это такое. Как сказал один актер: «Сцена лечит». Меня она лечит от всего. Но ведь, собственно, смысл выхода на сцену в том, чтобы выложиться. А иначе — зачем идти в актеры?

Чего я боюсь всегда — опасности повторения. Когда много ролей, она есть.

Я помню чувство остро переживаемого счастья, когда увидел свою фамилию в списках поступивших в институт: я к этому стремился, и это — случилось! Ведь для театра, с точки зрения фактуры, внешности (маленький, дохленький, юный), я не очень-то подходил. Мне говорили: брось ты, не поступишь. Я не бросил.

Мне посчастливилось пообщаться с самыми интересными личностями нашего времени. Это Някрошюс, человек-явление в театральном мире. Еще в 25-летнем возрасте посмотрел его «Дядю Ваню» и был сражен мироощущением этого режиссера, его пронзительным прочтением Чехова. Я бы хотел понять этого человека изнутри, что невозможно: нужно быть Някрошюсом. Да и не хочу я у него ничего спрашивать, только могу сказать: спасибо, что ты есть!

Вот бы сыграть в его спектакле…

Когда случается плохое настроение, если совсем невмоготу, обращаюсь внутрь себя, но это бывает нечасто. Как правило, просто смиряюсь с ним: плохое и плохое, ну и ладно, пройдет. Проходит! Я его не контролирую — проживаю. Если на душе мрачно, а впереди вечерний спектакль, прихожу в театр еще раньше, чем обычно. Плохое настроение моя актерская профессия перед спектаклем исключает. Я долго, дольше обычного, настраиваюсь на нужную волну роли. Кстати, я всегда гримируюсь. Не люблю перед спектаклем разговаривать и не понимаю тех, кто «ла-ла-ла…» — и побежал на сцену.

Третий период

Можно говорить о трех этапах в творчестве Сергея Журавля. Первый — тюзовский — подаривший белорусскому театру Бэмби и Сергея Тюленина. Второй — Молодежный театр — взросление, приобретение мастерства и несчитаное количество удачных ролей. Третий — работа в театре им. Янки Купалы.

Не буду анализировать третий период. Он принадлежит другому театру. Николай Пинигин все-таки переманил Журавля на первую сцену страны, сделал своим любимцем и стал давать главные роли во всех своих спектаклях. Их творческий тандем начался в антрепризных работах, вершиной которых стал «Арт» по пьесе Ясмина Рэзы. Актер признавался, что никогда у него не было будничного «Арта», сыгранного без вдохновения. Всегда находил там что-то новое.

— Скажу про спектакль «Арт». Мы уже показали почти сто спектаклей, но ни разу не было такого, что мне было скучно играть. Потому что есть уровень драматургии, режиссуры и партнеров, которые не позволяют заскучать. Все равно каждый раз я вижу новые глаза Манаева, новую ухмылку Забары. Режиссер «Арта», Николай Пинигин, ставя нас на эти роли, наверное, учитывал какие-то природные качества, открывая, в частности, во мне, нечто такое, о чем я и сам не подозревал. Но я рад, что встретился с Пинигиным в зрелом возрасте. Раньше, может быть, и не надо было. Мне показалось, что именно сейчас я готов понять его и главное — сделать, что он предлагает. Конечно, нынче, после пяти работ с Пинигиным, он может только сказать: «Понимаешь, Сережа…» И я говорю: «Понимаю». У нас уже совершенно другой уровень общения — не на уровне слов, а на уровне ощущения персонажа, пьесы.

Актерские задачи в разных спектаклях Пинигин ставит разные. В чем и прелесть. Все пьесы настолько непохожи, что просто непонятно, как их мог поставить один режиссер. «Ботинки на толстой подошве» — фантасмагорическая, немного бредовая комедия, «Пизанская башня» — мелодрама, «Прикосновение» — гиперреалистическая трагедия. Это буквально слепок из жизни, но сделанный Пинигиным очень театрально.

Интересно было понять, на кого равнялся в своем творчестве.

— Сильнейшее впечатление на меня произвела игра Роберта Де Ниро в фильме «Однажды в Америке». Настолько, что я стал скупать все фильмы с его участием. Мне непонятно, как он это сделал, чем он играет. Я ведь знаю технологию, знаю, как можно обмануть. Но Де Ниро удается играть ничего не играя, ничего не изображая, тем не менее это вызывает у меня сильнейшие эмоции.

Когда репетирую роль и что-то не получается, я иногда спрашиваю себя: а как бы это сыграл, скажем, Евгений Леонов? Или Смоктуновский? Не то, что я его копирую, просто как бы он играет. Это мой прием. Такая проба. Попытка взглянуть на роль с неожиданной стороны.

Период работы в Купаловском театре был счастливым и плодотворным и принес Сергею Журавлю звание народного артиста Беларуси.

И все-таки, подходя к своему шестидесятилетию, Журавель все больше стал уставать, не успевал заботиться о своем здоровье.

— Все откладываю на потом, на понедельник. Но и в понедельник, как обычно, просыпаюсь, иду в кухню, не включая свет, пью чай и гляжу в окно, а там дедушка старенький бегает. Каждый день, в любую погоду. А я думаю: «Боже мой, какой молодец!» Может быть, и я за ним побегу, но когда — не знаю.

Я прихожу за час-два до выхода на сцену, чтобы войти в атмосферу театра, отойти о суеты, от бытовых и всяких других проблем. Да, не всегда получается сыграть на сцене так, как хочется, но самого себя надо будоражить.

Последние месяцы выдались самыми напряженными. Главное — войти в ритм, распределить, как в роли, свои возможности и силы. Безусловно, при этом теряешь много физических и душевных сил, появляется усталость, нет свежести, азарта, но бывает интересно… Как только ты появляешься на сцене, в тебе происходит какое-то сосредоточение сил, энергии, что забываешь обо всем, кроме игры. Я видел немало примеров того, когда актеры хромые, больные, задерганные жизнью волшебным образом преображались на сцене. Помню, у меня была серьезная болезнь, высокая температура, а тут надо было спектакль играть. В гримерке сижу, а у самого муть в голове, жить не хочется. Выполз на сцену, и что-то вдруг такое произошло, что организм вдруг сконцентрировался и не позволил в последующие два часа расслабиться. Вот такой парадокс. Игра на сцене меня не тяготит, к счастью. Так что посмотрим, сколько я еще протяну.

Со здоровьем становилось все хуже и хуже. Он брал гитару и напевал любимое с детства: «Еще как птица хочу подняться». Он улетел от нас навсегда в августе 2015-го.

Молодежный театр, в котором прошла большая часть творческой жизни Сергея Журавля, навечно вписал его в свою историю. Его помнят. Говорят, что актер собирался туда вернуться. В театральном музее «молодежки» хранятся его сценические костюмы и портреты. Его любили. У него не было врагов и недоброжелателей.

Подписывайтесь на наш канал в «Яндекс.Дзен», чтобы не пропустить интересные статьи и репортажи

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!