«Я знаю, что делать нужно именно так, а почему — не могу объяснить. Интуиция?»

«Маленькая цээрбэшечка», как ласково называет свою больницу Сергей Плескач, стоит на краю города, с видом на поля и деревенские хатки. 23 года назад Сергей пришел сюда, в Кореличскую ЦРБ, молодым анестезиологом-реаниматологом, а сейчас он здесь авторитет — заведующий отделением анестезиологии и реанимации. Правда, районная больница сразу снимает весь этот пафос «большого начальника». Как и обычный дежурант, Сергей Плескач честно отрабатывает смены — дни, ночи и сутки. Чаще всего — в одиночку. Сегодня он разговаривает с нами как раз после ночного дежурства.

— Я парень местный, прямо-таки в доску местный. Здесь, в Кореличах, родился. Родители — обычные люди. Не медики. Я первый такой в поколении. Кстати, как и моя жена — она акушер-гинеколог. Никто не мог представить — ни я, ни она, — что нас ждет.

В конце восьмидесятых медицинский университет был одним из самых сложных вузов в стране. Но я такой человек… Сложность задачи меня как раз и прельщала! Гродненский медицинский университет я окончил с отличием. Думаю, что медицинский в Минске и в Гродно, равно как и в Витебске, Гомеле — это разные школы, со своими особенностями. И отлично. Мы вовсе не противники или конкуренты. Работаем на одну и ту же цель.

— А что сейчас с качеством образования, как вы думаете?

— Ничего страшного с медицинским образованием в стране не происходит. Да, в Кореличи приезжают по распределению достаточно простые студенты, мы же не какой-нибудь сверкающий столичный РНПЦ. Но нам везет на хороших докторов. Так выходит! Не могу объяснить, но, наверное, другие сюда бы не поехали, — смеется доктор Плескач. — Каждое новое поколение умнее и умнее. Может быть, кажется, что что-то плохое происходит с образованием, с молодежью. Но это не так. Да, они больше заточены на технологичность медицины, работают по протоколам и не стесняются спорить со старшими. Молодые доктора приносят в больницу новое. И я говорю себе: «Посмотри, какие они. И ты таким был! Задорным. Так же летал, лез всюду, хотел решать задачки посложнее». В чем-то я даже могу поучиться у молодых коллег.

Почему студент-медик вернулся в Кореличи? Мог бы послушать амбиции, зацепиться в Гродно, уехать в Минск, а там и Европа недалеко… Сергей Плескач говорит, что он выбирал не место попрестижнее, а профессию по душе. На распределении выяснилось, что в Кореличской больнице серьезная проблема с анестезиологами-реаниматологами. В отделении реанимации ночью дежурили… хирурги. Абсурд по нынешним меркам. Узнав об этом, Сергей рванул на помощь в родной городок.

— У меня часто спрашивают: «Серега, а почему ты стал именно анестезиологом-реаниматологом? В медицине ведь куча специальностей». Тут можно долго рассуждать про мой технический склад ума, например… На самом деле правда в том, что мне интересно там, где непросто. Вот такой я был студент-медик — окончивший институт достаточно хорошо, ищущий приключений. Честно, не хотелось тратить жизнь на банальности. Может быть, это не выглядело так глобально, как «спасать мир» или «толкать науку вперед», но тем не менее.

Самая сложная работа как раз тут, в реанимации. Я думал о хирургии, где романтики для молодого доктора вроде бы побольше. Был на практике, ассистировал в операционной во время учебы. Помню, опытный хирург после операции спросил меня: «Тянет назад в операционную?» Я что-то неуверенно и скомканно ответил. «Тогда это не твое, Серега». То же и с кардиологией. А интенсивная терапия, где «соображалка» должна работать быстро, мне нравилась. Конечно, сначала побаивался: справлюсь ли? Но для этого есть интернатура, хорошие учителя. Пару раз похвалили, иногда тактично поругали, но стали доверять — и понеслось!.. «Серега, ты же умный хлопец! Не гляди на этих дедов, не упрощай методики, книжки читай, сам думай!» — учил меня заведующий отделением анестезиологии и реанимации Гродненской областной клинической больницы Иосиф Александрович Шапель, царство ему небесное. После интернатуры поехал на район. Работы было через край. Мы дежурили сутки через сутки, сутки через двое… Это сложная профессия. Даже сейчас вложить ее в современную норму рабочих часов очень сложно.

Технические возможности в девяностых были минимальные. Протоколы лечения и обследования только формировались. Старые врачи работали по принципу «Забудь то, чему тебя учили в институте, и работай тем, что есть». Толковой техники не было, препаратов в нужном количестве — тоже, и подход был другой: спасли — молодцы, сделали в своих условиях то, что делают в крутых клиниках, — здорово, не получилось — увы. Зато был задор и возможность рисковать. А сегодня техника есть, препараты есть — чего же не хватает? Может быть, задора? Теперь молодежь не умеет «шаманить»: слушать, осматривать, пальпировать. Они привыкли на цифрах, на анализах. А у нас формировалось «это чувство»: я знаю, что делать нужно именно так, а почему — не могу объяснить. Интуиция? Наверное, это и есть опыт.

В «маленькой цээрбэшечке» стандартное отделение реанимации на шесть коек. Сергей Плескач, по сути, работает за двоих. В одной своей жизни он анестезиолог. Вместе с хирургами работает в операционной. Во второй, параллельной, жизни — реаниматолог. Тот самый, который не ходит по больнице, а бежит, перескакивая через ступеньки. Все уже привыкли к этому. Тонна документов, которые нужно заполнить, в тот же момент вызывает терапия, звонит скорая, ждут обхода пациенты… Реаниматолог должен успеть все. В любое время суток, и даже в выходной, пиликает Viber — «пришла экэгэшка», а значит, впереди может быть экстренная транспортировка.

— С транспортировкой пациентов у нас да и у других дальних районов все непросто. Везем за 180 километров в Гродно людей с острым коронарным синдромом. Далеко везем. Но другого варианта пока что нет. Это способ спасти человека, максимально сохранить качество его жизни. Сидишь в скорой, у тебя дефибриллятор, монитор, препараты, техника, твой опыт и голова на плечах... Все на месте. А ты едешь с одной мыслью, практически с молитвой: «Только бы все было хорошо с пациентом». И медсестра думает о том же. Часто бывает, что на транспортировку вырывают из дома в выходной или с работы. Но мы, врачи, понимаем эту ситуацию: так надо. Иначе как мы будем выглядеть перед пациентами и коллегами?

На самом деле в реанимации не должно быть беготни, суматохи и самих реанимационных мероприятий в понимании обывателя. Это только в сериалах про врачей такое показывают. Да, в момент поступления, когда человека внезапно привозят, могут быть суета и громкие команды. Потом все становится под контролем. Это и есть моя работа — взять ситуацию под контроль и удержать. Травмы, аварии, несчастные случаи… Может быть за день две поездки на Гродно или две на Лиду, пять новых пациентов в отделении. Разрываешься. А бывает, что целый день тишина. Здесь нет равномерности и постоянства. Бывает, полоса пошла с инсультами. Возят, возят и возят. Или инфаркты миокарда один за другим. Если с инфарктами более-менее удается разобраться, потому что есть кардиологические центры, применяем тромболизис на месте — метод, при котором нужно быстро ввести препарат, растворяющий тромбы, и выиграть время для пациента (да, это дорого, около $1000, зато человек возвращается к жизни и работе быстро, без рубца), то с инсультами и другими нарушениями мозгового кровообращения пока еще в районах сложно.

Бумаги сверху спускаются с пониманием, что у нас полное кадровое обеспечение, быстрые классные автомобили скорой, шоферы, которые только и ждут, когда можно вскочить за руль... А реальность вносит свои правки. Приходится адаптировать, менять, чем-то жертвовать. С машинами, например, у нас проблема: да, все на ходу, но с 15-летним стажем российского производства и максимальной скоростью 90 километров в час.

Сергей Плескач честно, без радужных пони и пафосного флера описывает ситуацию. Он с грустью говорит о том, что двадцать лет назад в районе было 28 тыс. человек, а сегодня — только 19 тыс.: «Плановая хирургическая помощь, серьезные операции переезжают в крупные центры. Это больно, конечно. Но неизбежно». С другой стороны, где вы видели такую маленькую больницу с собственным роддомом и отделением гемодиализа? Эти ребята еще поборются.

«В отделении реанимации все становятся одинаковыми — базовыми людьми»

— Как вы думаете, пациенты сегодня неблагодарные? Многие врачи с горечью говорят об этом.

— Если лично вкладываешься в пациента, то лучшая благодарность — когда все получается. Один раз, другой, третий… Попадаешь на эту волну, домой приходишь в хорошем настроении, с удовольствием идешь на работу снова, всем доволен. И какая, к черту, благодарность? Лишь бы человек выжил.

Вы, наверное, хотите услышать о неадекватных пациентах. В реанимационной ситуации это чаще касается отношений «врач — родственники пациента». Я отвечу так: в половине случаев все решается после обстоятельного разговора. Тут есть один секрет, который я понял, работая под руководством Иосифа Александровича Шапеля. Это был большой авторитет не только в Гродненской области, но и в стране. Говорили так: «Если Шапель не помог, все, больше вариантов не было». Поэтому выход один — держать авторитет отделения и не ронять его. Держаться максимально вежливо, тактично. Профессионально. И тогда неудобных вопросов будет значительно меньше. Думаю, это касается всей медицины в стране.

А вообще, в моем отделении — в реанимации — и богатые, и бедные, и требовательные, и скромные — все становятся одинаковыми. Базовыми людьми.

— Свою зарплату вы считаете справедливой?

— Да. Я зарабатываю от 1500 до 2000 рублей, изредка и за 2000. Понятно, у меня высшая категория, стаж 23 года. Но вы должны понимать, что это экстенсивный труд, за счет здоровья и личного времени врача, — интеллигентно описывает Сергей то, что в обычной жизни называется «адская пахота».

— У молодого врача, конечно, будет другая зарплата. Да, можно уйти в частные клиники, есть масса вариантов. Но своим молодым коллегам я всегда говорю: «Нигде не бывает бесплатного сыра. Хотите больше зарабатывать — придется больше работать». Звучит, правда, это несколько грубее. Тот же принцип и за границей, но уровень оплаты там другой, как и производительность труда, — считает Сергей Плескач. — Человеческая природа такова, всегда хочется больше. Когда-то, в девяностых, получая в пересчете около $50 в месяц, мы с коллегами мечтали: «Дайте нам по $100, и мы будем лично вытирать попы нашим пациентам». Ну вот нам платят больше. И что?..

Работу реаниматолога очень сложно оценивать в купюрах. Есть ли цена у такого поступка, когда всю ночь после своей смены врач сидит около младенца в отделении интенсивной терапии и буквально держит его за руку? «Слушай, Дима, а наш выходит! Выходит! Давление лучше. Цвет лица. Смотри!»

— У меня такая профессия, что работа может найти и вне больницы. «Ты ж врач» —  это легко прочитать во взгляде окружающих и даже родных. Но есть история, которую вспоминаю с гордостью. В тот день я вообще был в бане. Знаете, иногда видишь, что перед тобой бабуля или дедуля, у которых срок отмерен. А вот этот мужик — мой ровесник — не должен был умирать. Но остановка сердца случилась прямо в моечной. Меня подвели сразу к нему. Я положил руку: дыхание еще есть, а пульса уже нет. И первая мысль: «Это **** [ужасная ситуация]! Почему я?» Вообще ненавижу эту фразу: «Почему я?» Ее обычно произносят таким, знаете, гаденьким голосом, когда хотят себя пожалеть и не брать ответственность, ничего не делать. Для меня ответ был ясен давно: «Потому что больше некому». Сотрудник МЧС был здесь же и предложил помощь. В таких ситуациях нужно, чтобы ты был не один. Нужна команда. Тогда не страшно.

Бригада скорой у нас в больнице одна. «Дышу за пациента» и думаю: «А вдруг скорой на месте нет?» Но все совпало. Доктор в нужное время в бане. Два сотрудника МЧС, ребята толковые и понимают, куда и как нажимать жать нужно. Скорая оказалась на месте, Володя приехал с дефибриллятором, со всем необходимым. Разряд, еще разряд — и сердце заработало. Это была идеальная ситуация для спасения. Все нормально закончилось. Человек сейчас снова ходит в баню. Улыбаемся друг другу и молчим.

Страшнее всего, когда перед тобой ребенок, особенно младенец. Или беременная женщина. Для районной больницы это случаи экстраординарные. В такой ситуации бросаются все силы. Помню, у ребенка остановилось сердце в школе. К нам в отделение он приехал бездыханным. С молодой коллегой (она сейчас работает в Германии) мы дежурили вдвоем. Смотрим друг на друга, и одна мысль в глазах: «Мы же все правильно делаем, так почему, черт возьми, сердце не заводится?!» Но справились. Завели парня. Потом приятно было наблюдать за его восстановлением.

Бабушки-дедушки за 80 лет с множеством хронических патологий — это наша беда, районных больниц. И вот вроде бы у нас есть оборудование, лекарства, но у таких пациентов меньше шансов выбраться. Эта штука больше всего морально угнетает… Что ж, умирают и молодые. Бывает. Каждый раз внутри борьба: все ли правильно сделал? Тяжело. Едешь на вскрытие. Если очевидно, что ситуация была некурабельна (некурабельный пациент — пациент, состояние которого исключает возможность спасения жизни. — Прим. Onliner), становится легче. А бывает, так и остаешься с непониманием: «Почему?..» У доктора с годами нарабатывается стрессоустойчивость. Кто-то называет это черствостью.

Меня в городе все знают. С одной стороны, чувствуется уважение. Но с другой — есть люди, которым не удалось помочь, они ушли. И есть их родственники. В большом городе мы бы даже не встретились. А здесь идем мимо, здороваемся, и я думаю: не напоминаю ли я собой о случившемся?..

— Почему вы не уехали в более престижную клинику, в большой город?

— Я думал про это. Мысли иногда лезут: стоит, не стоит?.. Понятно, здесь зона комфорта. Но и менталитет. Мы завязаны на этой земле. Не знаю, причина в воде или еще в чем-то — теорий же много (улыбается. — Прим. Onliner). Но чувство родного места остается. Ну не городской я человек! Но если встанет выбор, профессия или место, то я выберу профессию, — уверен Сергей Плескач.

---

Onliner продолжает цикл «Тихие герои». Если вы знаете такого человека, о котором должна услышать страна, пишите в редакцию на e-mail shumitskaya@gmail.com.

Читайте также:

• «Врачи второго роддома спасли меня и моего сына!» История о молодом реаниматологе и обыкновенном чуде
• Монолог молодого врача из райцентра
• «Мне бы до 25 лет прожить — и хватит». Истории людей, которым непросто дается жизнь в своем теле

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by