---

Гонять по перрону любого аэропорта прикольно. Получается очень атмосферно. Машина подвозит к одинокому Embraer на 21-й стоянке. Времени мало, надо торопиться, но ни разу не охота. Тем более почти в таких же декорациях совсем недавно снимали стюардессу, после чего наше видео в темечко поцеловал бог «ютьюбчика».

Если по теме, то прямо на перроне делают оперативное ТО — готовят самолет к очередному вылету, устраняют дефекты, меняют колеса и тормоза (главные авиационные расходники, которые изнашиваются от остановок на больших скоростях). Это задачи, которые требуют большой физической силы, поэтому Оля выполняет другие виды работ.

Перемещаемся в новый ангар, из которого торчит хвост Embraer, причалившего на очередное ТО. У девушки есть допуски на работы с двумя его модификациями — 175 и 195, а также Boeing 737 Classic.

Место — дай бог каждому фотографу. Просторное помещение с высокими потолками и окнами. Слева — почти полностью раздетый CRJ, который находится на серьезном чеке — проверке. Справа — чуть менее потревоженный Embraer. Перед ним два его аккумулятора, которые отправят заряжаться.

«Я же высоты боюсь. Если стою на балконе какого-нибудь девятого этажа, коленки трястись начинают»

Оля двигает и фиксирует стремянку, после чего усаживается отвечать на вопросы. Опыт есть, перед гендерными праздниками представительницы условно мужских профессий нужны всем.

— Вообще, у нас две девочки-авиатехника. Я все предлагаю задействовать в съемках вторую. Но что-то не выходит. Есть девочки-инженеры, но это немного другая история. Насколько это нетипично? Настолько же, насколько нетипична девушка-автослесарь. Но когда-то ж надо начинать. Знаю, что в России есть девушки-техники. Видела-слышала об этом. Когда только пришла, рассказывали, что в Lufthansa есть девушка. Потихоньку, видно, это набирает обороты. Может, скоро нас будет не две, а пять или целая смена.

Все началось еще в десятом классе. Папа Олиной подруги предложил дочери прыгнуть с парашютом. Девочка позвала подмогу. Оля сказала: «Ну хорошо, составлю тебе компанию».

— Это был мой первый раз. Опыт вообще несвойственный. Я же высоты боюсь. Если стою на балконе какого-нибудь девятого этажа, коленки трястись начинают. Вниз боюсь смотреть. Лучше в стороночке постою.

Случилось все в Гродно, откуда Оля родом. Учеба шла гладко. Всем объясняли, как укладывать парашюты, и прочее. По окончании курса надо было совершить три прыжка. Оля долго планировала соскочить. Но просто постоять в сторонке не разрешили.

Когда АН-2 взлетел, инструктор посмотрел на всех присутствующих и торжественно объявил: «Отсюда на землю своими ногами по трапу никто уже не спустится. Прыгаем». В общем, деваться было некуда. Инструктор принялся раздавать команду «пошел». Ну, Оля и пошла. Страшно не было — просто не успела испугаться. Зато, говорит, в третий раз, сознавая всю суть процесса, нервничала капитально.

В итоге из нового страха родилась любовь. Во-первых, это красиво. Когда под ногами ничего нет, виды открываются чудесные. Во-вторых, захватывающе. Оля говорит, что ощущаются легкость и свобода, для которых титанически сложно найти сравнение. В-третьих, а почему бы и нет, в конце концов.

В Гродно тогда был бум поступлений на «промышленное гражданское строительство». На специальность шли многие одноклассники. Оле изначально хотелось примкнуть к ним, но потом случился парашют, и расхотелось.

Гражданскую авиацию можно любить по-разному. Кому-то нравятся стюардессы и когда кормят. Кому-то — пилотирование и способность поднять многотонную машину в небо. На гражданскую авиацию женского набора тогда не велось. В Военной академии училась первая девушка-курсант (сейчас тоже работает в «Белавиа»). Правда, Оля не прошла по сердцу.

Тогда отправилась в Минский государственный высший авиационный колледж. Выбрала абсолютно неожиданную специальность — говорит, потому, что она максимально приближена к самолетам. Хотя никакой предрасположенностью девушка не обладала. Не крутила гайки в родительской машине, не гуглила техническую документацию планеров.

Девочек на курсе было три. В срок доучилась только Оля. В первый рабочий день было страшно и непонятно. На утреннем разборе начальник смены распределил задания. Новенькая осталась без работы. Принялась паниковать. Мол, как это вообще так: все разошлись, а она сидит без дела. Правда, скоро принесли кучу документов: «Вот „Охрана труда“, вот много чего еще, читай, изучай». Оля полдня расписывалась везде, где надо, и только к вечеру вышла к самолету. Встреча была трогательной. Работа — не особо: принеси, подай, убери и, главное, не мешай. Не очень связана с непосредственно техническим обслуживанием.

Тема «она же девочка» вроде как вслух не обсуждалась. Хотя, может, и было такое, Оля не помнит. Ей же лучше. На старте начальник цеха искренне пытался отговорить. Типа работа реально сложная, подумай тысячу раз. Когда девушка пришла устраиваться, он сразу же предложил пройти собеседование в другом отделе — планирования. Сходила, поговорила, вернулась: «Решила, что буду у вас!» — «Ну ладно».

«Если ты что-то не доделаешь или забудешь, самолет в небе потом не остановишь»

Вокруг ходят ребята в стильных белых комбинезонах для защиты от агрессивных жидкостей (гидрожидкости, масла и т. д.). Авионики — радисты, прибористы — не станут брать запачканный костюм. При взаимодействии с маслами кислород может вызывать возгорание. Потому никаких жирных пятен на робе наличествовать не должно. Будь она другого цвета, есть вариант, что пятно никто не заметит.

Самолеты приходят на чек в зависимости от налета. На Boeing Classic между первым и вторым чеком проходит 250 часов. На Embraer — 750. Все зависит от производителя.

Оля вспоминает, как сильно офигела, когда впервые пришлось менять двигатель. Раздетым он действительно смотрится очень эффектно. Девушка какое-то время думала, что подобными делами занимаются только на авиаремонтных заводах.

— Смотрите, на Boeing Classic есть тросы, которые отвечают за элероны (рулевая поверхность для управления креном), позволяют управлять рулем высоты и направления и отвечают за аварийный выпуск шасси. Помню первую инспекцию, когда измеряла их натяжение. Это очень ответственно, поскольку речь об элементе управления самолетом. Первый раз я сильно перенапряглась. А вдруг недотянешь или перетянешь. Перепроверяла несколько раз.

Работают здесь два через два — с 9:00 до 21:00. Честно, со стороны кажется, что ребята в максимальном чилле. Никто не носится. Никто ни на кого не орет. Все расслаблены. По чуть-чуть тихонечко делают свои дела. Оля объясняет, что так и надо. ТО — штука максимально ответственная, так что все делают вдумчиво и много раз перепроверяют.

«Даже предположить не могла, как след от попадания молнии может выглядеть»

— Если ты что-то не доделаешь или забудешь, самолет в небе потом не остановишь. Оттого все спокойно, аккуратно, по технологии. Технология — самое важное. Никакой отсебятины. У нас есть множество руководств. Там на английском языке четко написано, что, как, в какой последовательности, какими инструментами снимать. Те же тросы. Важна пора года, температура. Это не как струны на гитаре крутить: «А, ну давай так попробуем, потом чуть что поправим».

Инспекции бывают плановые или по факту. Допустим, если самолет зажевал птичку, ее останки изымают прямо на перроне. Машину не станут отгонять в ангар. А если, к примеру, произошло попадание молнии, дело серьезнее.

— Есть определенная процедура осмотра. Честно, я даже предположить не могла, как след от попадания молнии может выглядеть. А это просто мелкая точка с расплавившимися краями на внешней обшивке. Издалека даже не заметишь. Только если максимально приблизиться к фюзеляжу. Точка — вход. В таком случае нам надо найти выход. Физика. Если ток где-то вошел, значит, где-то вышел. Нет, вы только не подумайте, что молния насквозь прошибла самолет. Пассажиры даже ничего не почувствовали. Просто напряжение прошло через фюзеляж. Иногда находишь выход, иногда нет. Бывает, электричество выходит через такие метелочки на крыльях. Они для этого и нужны, в принципе.

Оля рассказывает о приколах, которые возможны по зиме. Однажды ребята буксировали самолет, и она находилась в салоне.

— По нормам нужны несколько человек снаружи и человек в кабине на тормозах. И вот я сижу, жду, пока буксир подгонят, пока бригада подготовится. Вокруг никого. Тишина. И тут понимаю, что самолет трещит. Не могу сказать, что испугалась — всему есть рациональное объяснение, — но получилось новое ощущение: «Как это так». Все из-за разницы температур. Структура металла же подвижна. Это нормальный процесс.

Девушка привыкла, что вызывает у незнакомых людей удивление. «Вы что, гайки в самолетах крутите?» — «Да, в том числе кручу гайки». Говорит, что есть возможность получить допуск к обслуживанию других моделей. Но большой вопрос — надо ли. Здоровенный пласт информации очень трудно удержать в голове.

Оля слезает со стремянки. Отправляемся снимать перебивки. Девушка меж делом говорит, что своей машины у нее пока нет. Но если бы была, спокойно крутила бы ее в свободное от работы время. У каждого агрегата имеется руководство по обслуживанию. Тем более у Оли есть молодой человек — тоже авиационный техник. Молодые люди в последнее время даже работают в одной смене.

Читайте также:

• Не устояли и купили парфюм на «ликвидации». Теперь сравниваем с оригиналом
• История 100-летней Анны Езерской: «Наши свиньи поели огород соседки. Та написала заявление, что батька Богу молится, и его расстреляли»

Подписывайтесь на наш канал в «Яндекс.Дзен»!

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!

Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. nak@onliner.by