«Чем жестче рамки, тем свободнее ты себя чувствуешь»

— Вы недавно вернулись из Лондона. Как все прошло? 

— Могу показать видео. Шикарно!

— Лондонскую публику сложно чем-то удивить. У вас не было ощущения снобизма со стороны зрителя? 

— Ничего подобного. Никакого снобизма я не почувствовал. Наоборот. Такая доброжелательность! Крики «браво» я могу вам показать. Это был замечательный вечер, люди с таким желанием слушали и смотрели. Я это все-таки уже умею отличать: вежливые или хорошие и настоящие аплодисменты. Никакого снобизма там не было.

— После гастролей в Лондоне в 2014 году вы вспоминали фразу, которую услышали от посетителей в фойе: «Когда смотришь такие спектакли, гордость за страну берет». 

— Это было приятно услышать. Я и помимо девочек, которые это сказали, прекрасно понимал: надо почаще отправлять лучшие спектакли за границу — так можно решить все мировые проблемы. Потому что мы самые мирные люди, у нас самая мирная профессия. Я же видел глаза тех же англичан, когда они выходили после «Онегина» или после «Дяди Вани». С каким восторгом они на нас смотрели. Мне кажется, что мы уже не ассоциировались у них как… я не знаю кто. Эти глаза не обманывали: они смотрели с таким восторгом, с таким почтением на всех наших участников.

— То есть, по сути, актеры — это миротворцы? 

— Вы абсолютно правы. А иначе быть не может. Поэтому актеры друг друга понимают даже несмотря на языковой барьер. Например, я отлично понимал голландского режиссера Йоса Стеллинга, когда с ним работал. А он прекрасно меня чувствовал. Поэтому нам не нужно было говорить друг другу лишних слов.

— Всегда ли у вас возникает такое взаимопонимание с российскими режиссерами?

— Всегда. Мне кажется, я умею работать с режиссерами. Ведь главная задача — услышать режиссера. И конечно же, приятно, когда он слышит тебя. Поэтому я перед работой люблю «размять» материал. Назовем это репетициями: «размять» материал, прочитать, побеседовать, пофантазировать, грубо говоря, найти коридор, по которому мы потом пойдем. У хорошего режиссера этот коридор очень четко выстроен, и, как ни странно, феномен нашей профессии заключается в том, что чем жестче рамки, тем свободнее ты себя чувствуешь.

— Правда? 

— Да!

— Как это происходит? 

— А вот так это происходит. Мы же с вами говорим не про жизнь: это в жизни жесткие рамки нам мешают, мы их нарушаем, любим заскакивать за флажки. Но это в жизни. А на сцене и в кино чем жестче рамки, тем больше свободы творчества. Потому что ты точно понимаешь, куда тебя двигает режиссер. Ты точно понимаешь, какой жанр мы играем. Другой вопрос, что потом возникают законы персонажа и законы фильма. Уже фильм начинает диктовать свои условия, и персонаж тащит тебя за собой. Сначала ты его подталкиваешь к движению, а потом он тебя.

Это все невозможно объяснить, но чем жестче рамки, тем интереснее. Потому что если нет рамок, то складывается ощущение, что режиссер не знает, о чем снимает фильм или ставит спектакль. «Можно так, а можно так. Можно сяк, а можно по-другому»… Не будет ни спектакля, ни фильма. Это анархия.

— В вашей карьере были случаи, когда режиссер не ставил рамок?  

— Слава богу, нет. Дело не в рамках! Рамки — это талант режиссера. И чем он талантливее, тем комфортнее ты себя ощущаешь. Ты доверяешь ему — он доверяет тебе. А если режиссер не знает, чего он хочет, это сразу видно. Тогда начинаешь выкарабкиваться. Таких режиссеров в моей биографии было всего несколько.

— У вас с ними случались конфликты? 

— А зачем конфликтовать? Какой смысл? Понимаете, если вы не можете убедить режиссера в чем-то, спорить глупо. Если он тупо упирается… Вы — исполнитель. Что написано у нас? «Роли исполняют…» Если режиссер упирается, ты обязан сделать так, как он хочет. Если он не идет ни на какие компромиссы, это скучно, но ты должен это сделать. Я всегда говорю студентам: «Вы обязаны это исполнить». Убедить режиссера? Ну а если он не хочет? Это его право. Это его картина. Глупо спорить, потому что он все равно сядет за монтажный стол и снимет так, как посчитает нужным. Ну и к чему этот спор приведет? Ни к чему. Вы только будете раздражены, и все.

«Они собирают стадионы, они звезды… Это же ужас!»

— Летом вам исполнилось 60 лет. Вы сейчас чувствуете усталость? 

— Чисто физическая усталость существует. Но это совсем другая усталость. От ритма, от того, что вчера вы были в Питере, а сегодня в Минске, а через два дня улетаете играть спектакль в Екатеринбург, а потом прилетите и отыграете три спектакля подряд в Москве, потом Казань, после снова три спектакля в Москве, затем Милан, потом снова Санкт-Петербург. Конечно, существует усталость.

— Вы приводили в пример Галину Львовну Коновалову. Как человека, который никогда не уставал, даже в свои 98 лет. 

— Она никогда не показывала вида. Это уникальное поколение, и я его обожаю. Поколение Коноваловой, Яковлева, Ульянова, Борисовой, Максаковой, Ланового. Другое какое-то поколение, очень крепкое.

— В чем его секрет?

— Я об этом не думал. Наверное, они, которые прошли войну, разруху, голод, закалили себя. Эти вещи необъяснимы: почему человек, который ничего не испытал, относится к людям небрежно, а человек, который от этих людей пострадал, любит их. Читали «Крутой маршрут» Гинзбург? Прочтите. За то, что пережила эта женщина, ей можно было простить любое небрежное отношение к человеку как таковому. И тем не менее, когда читаешь ее произведения… В них какое-то человеколюбие. Вот откуда оно берется? Этого я не знаю. Это нужно спрашивать у них. Там окажемся, спросим.

— Вы встречались с такими людьми среди нового поколения актеров? 

— Сегодня совсем другое поколение артистов. Лучше или хуже, я не знаю. Иногда кажется, что они плохо обучены. Но у них какой-то свой, очень легкий взгляд на эту профессию. Они спокойно могут небрежно сыграть спектакль и ничего в этом зазорного не видят. Для тебя — нет. Я не могу сказать, это трагедия… Но вот они говорят: «Ну, будет потом». А ты все время думаешь: «А если не будет этого „потом“?» Да и зачем это оставлять на завтра? Это же не продукты, чтобы утром перекусить. Кому ты это сохранишь? Завтрашний спектакль никогда не будет таким, как сегодня.

Это совсем другое поколение. Они иначе живут в кадре, по-другому существуют. Мне это может нравиться или не нравиться.

— Вы в 2008 году вспоминали слова Юрского: «Сегодня нашу профессию опустили ниже некуда». За десять лет что-то изменилось? 

— Не знаю. Не знаю… Тогда просто очень многие считали себя артистами. Это Юрский сказал об этом, это не я сказал. Значит, он имел на это право. Мне тогда показалось, что он прав. Это был период, когда все сказали: «Я занимаюсь актерством, это мое хобби». Для нас это жизнь. А для них это хобби. Наверное, вот это имелось в виду. А сегодня… не будем об этом говорить. Вы же видите, что происходит на экране и кто звезды. Даже не буду называть программы. Они стадионы собирают своими концертами. Я говорю: «Неужели приходит публика?» Отвечают: «Ну так… 14—15 лет приходят». Но они собирают стадионы, они звезды… Это же ужас, это же кошмар! Посмотришь чуть-чуть такую программу на одном из каналов — волосы поднимаются дыбом от того, что происходит и как они общаются друг с другом. Но они, оказывается, звезды. Это смешно!

— Вам страшно за то, что однажды ваши внуки будут смотреть эти программы и ходить на эти концерты? 

— Мои внуки не смотрят эти программы. Уже сейчас не смотрят. А если не смотрят сейчас, то и дальше смотреть не будут.

— Им неинтересно? 

— Конечно, нет.

— Как сейчас привить человеку хороший вкус? 

— Мне приятно слышать ваши вопросы, но вы ко мне относитесь так, будто я знаю все. Я очень многого не знаю.

— Как и любой человек. 

— Да, как и любой человек, я смотрю, удивляюсь. И на какие-то вопросы у меня нет ответа. Сам живу, сам удивляюсь, сам поражаюсь, сам еще учусь. Это хорошее качество.

— У вас же есть позиция не только актера и знаменитости, но и дедушки. 

— У меня нет позиции знаменитости. Я не знаю, что такое позиция знаменитости. Да, тебя люди узнают. Да, это иногда комфортно. В аэропорту или еще где-то. И все. Я к этому отношусь очень спокойно. Чем больше меня хвалят, тем больше я, как ни странно, замыкаюсь.

— Вам неприятна похвала? 

— Почему же? Приятна. А как должно быть неприятно? Я от некоторых своих коллег слышал: «Как же я устал от популярности». Ну так поменяй профессию. Как можно устать от этого? Другое дело, как ты к этому относишься. Если будешь раздуваться от каждого слова, то скоро лопнешь от своей значимости. Наоборот. Нужно так: «Спасибо. Спасибо. Спасибо. Посмотрели кино? Вам понравилось? Я очень рад». Когда тебе говорят, что пересматривают фильм с твоим участием, это приятно. Как это может быть неприятно, когда люди много раз пересматривают фильмы с твоим участием? Того же «Попа». Или «Про уродов и людей». Как от этого можно устать? Но я к этому отношусь спокойно. Впускать в себя значимость — лопнешь.

— Вы сейчас часто отказываетесь от ролей в кино? 

— Отказываюсь.

— В каких случаях? 

— Когда играть нечего. И даже если роль из кадра в кадр, а играть нечего, это пытка! Ходить из кадра в кадр или делать то, что ты уже миллион раз делал… Недавно мне молодой режиссер Иван Снежкин предложил принять участие в его дебютном фильме. Я прочитал сценарий и с радостью согласился. Хотя, вы же прекрасно понимаете, какие там могут быть деньги? Ты снимаешься за 1 доллар, потому что бесплатно работать неприлично. Просто просишь, чтобы они этот доллар оформили как справку. Вот у меня дома уже несколько таких купюр в рамках. Станут великими, я им предъявлю. Если не забудут о Сергее Васильевиче…

Ты читаешь сценарий и понимаешь: я никогда такого не пробовал. И соглашаешься. Творчество — очень эгоистический момент: в первую очередь хочется себя еще чем-то удивить. Поэтому вопрос «что делать?» не праздный. Сидит барин, много сыгравший, и думает: «Что же мне делать?» Такие «обломовские» мечтания. Нет, это нормальный серьезный вопрос. А какой еще персонаж? А чем себя еще удивить? А потом уже идет размышление о том, что если публике это будет близко и она это примет, тогда это приятно. Не примет? Ну, значит, не получилось.

Для меня неважно, большая роль или маленькая. Тем более если главная роль, а играть нечего. Страшнее быть ничего не может. Поэтому никакие деньги меня не убедят, что я должен этим заниматься. Потому что я в любом случае буду все переписывать. А зачем мне это нужно? Я ведь тоже хочу расслабиться и получить удовольствие. В этом и прелесть нашей профессии. Радуешься, когда предлагают материал, который ты никогда не делал. Или думаешь: «О! А тут есть что играть». Вот Иван Васильевич Грозный. Мне сказали: «Убедительно!» И меня это очень порадовало, потому что, какой он был, не знает никто. Но раз мне сказали: «Убедительно» — значит, удалось хоть немножко. А если нечего играть, то для чего это делать? Для галочки? Для зарабатывания денег? Не самое интересное занятие, хотя деньги, как прекрасно понимаете, никто не отменял. Со мной очень многие мои коллеги не согласны. Я говорю: «Играть нечего». Отвечают: «Да ладно! Чего так серьезно? Публика захочет посмотреть — посмотрит. Не захочет — не надо». Не могу так. У меня должен быть внутренний драйв. Маленькая роль, но драйв!

— Это вопрос совести? 

— Вопрос удовольствия. Я это говорю не в осуждение. У каждого своя судьба, каждый выбирает себе профессию так, как он ее ощущает. Я говорю в данном случае конкретно о себе: для меня нужен драйв, а не просто роль. А кто-то к этому относится спокойнее, и, может быть, он прав.

— Вы говорили, что очень хотите сохранить ясный ум и желание хулиганить. 

— Очень хочу. Как Галина Львовна Коновалова, которой только по паспорту было больше 90. Это был удивительный случай, когда мы репетировали «Дядю Ваню» и случайно партнер ее небрежно поставил, она упала и ударилась виском об огромный осветительный прибор. Мы начали вызывать скорую. Спрашивают: «Сколько лет?» Мы кричим: «Девяносто!» Нам из трубки: «Я не спрашиваю год рождения, я спрашиваю возраст». Они не могли представить, что в этом возрасте можно репетировать и падать. Приехала скорая, Галина Львовна улыбнулась, пококетничала… Ум, память, юмор до последних дней жизни. Как у Зельдина: в 101 год выходить на сцену и три часа работать в спектакле — играть Дон Кихота. Конечно, хочется себе этого пожелать. Но мне кажется, что это нужно заслужить.

— Чем? 

— А вот сами подумайте. Хорошим поведением.

Часы в каталоге Onliner

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!

Читайте также: 

• «Может быть, вы не знаете, но Беларусь — это параллельная реальность». Александр Цекало про минскую «американку», улицу Киркорова и сказки о халяве

Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. sk@onliner.by