«Я так старалась быть хорошей мамой, которая убережет сына от беды… Чувствую себя бесконечно виноватой»

— Первые тревожные знаки я стала замечать, когда Влад учился в старших классах. Иногда он вел себя странно, были расширены зрачки, заторможена речь. Мы жили на Ангарской, и он любил проводить время «на районе» с друзьями. Тогда все курили спайсы — мода у молодежи была такая. Я разговаривала с Владом, спрашивала, в чем дело, он всегда отвечал: «Да ничего не происходит! Все в порядке. Тебе кажется». После очередного такого разговора мне позвонил бывший муж и сказал: «Давай сын поживет у меня». Я думала, что строгость мужчины подействует на подростка. И действительно, жизнь как будто наладилась. Мы часто виделись, я постоянно звонила сыну, думала, что все под контролем. Как оказалось впоследствии, тогда Влад перешел на марихуану, — мама Влада Алла ведет свой рассказ, почти не глядя на журналистов. Она, как и многие другие родители, оказалась в капкане вины, стыда и изоляции.

— Когда Владу было 17 лет, однажды вечером он собрался с другом на каток. Сын у меня вообще очень спортивный: и плаванием занимался, и коньками. Через какое-то время я набрала номер: узнать, как дела. Влад не поднимал трубку час, второй, третий… Я поняла: что-то произошло! В полночь мне позвонил бывший муж и сказал: Влад задержан, у него нашли марихуану.

Полграмма травы у парня нашли, когда он с другом курил на балконе в подъезде. Дело закончилось статьей 328 Уголовного кодекса — парня осудили по первой части и как несовершеннолетнему дали домашнюю «химию». Каждый день Влад должен был возвращаться домой строго в семь вечера — это проверял милиционер. А в выходные и праздники выходить на улицу было вообще нельзя.

— Нас предупредили: если в выходной придет милиционер, а Влада не окажется дома — это нарушение. Даже в магазин нельзя выйти. Не отметился в понедельник у инспектора — нарушение. Выпил алкоголь или принял наркотик — тоже. Три таких нарушения — и домашнюю «химию» заменят на реальный срок. Удивительная ирония: я всегда очень боялась наркотиков, волновалась, только бы сын их нигде не попробовал. Выходит, чего боишься, то и получаешь. Помню, когда Владу было лет 10, у нас в подъезде часто бывала свора наркоманов. Я всегда говорила сыну: «Смотри, как это страшно! Никогда не пробуй! Не бери в руки!» Я так старалась быть хорошей мамой, которая убережет его от этой беды, а теперь… Мне очень стыдно. И я чувствую себя бесконечно виноватой, — Алла старается не расплакаться.

Соблюдая домашнюю «химию», Влад окончил колледж, отпраздновал 19-летие, устроился на работу официантом в гостиницу, планировал свадьбу со своей девушкой Ниной. 10 июля 2017 года парень поехал к инспектору. Ничего особенного, обычная формальность. Ранним утром он вышел из дома, а днем матери позвонили: вашего сына задержали по статье 415 Уголовного кодекса. На юридическом языке это означает, что парень нарушил условия своего наказания — ограничения свободы, и ему грозит реальный срок в колонии — от шести месяцев до трех лет.

— Никто этого не ожидал! Мой сын работал, через две недели должен был подавать документы на высшее образование. Они с Ниной ждали ребенка. Хотели пожениться, но не успели! — с отчаянием говорит Алла о жизни сына, которая могла бы быть, но так и не случилась.

— Инспектор сказала, что у моего сына четыре нарушения, и поэтому к нему применяют статью 415. На суде нам удалось доказать, что одного из нарушений не было. То есть сыну вменяли в вину, что он вернулся домой позже 19:00. А как он мог вернуться раньше, если в тот день его в подъезде схватил наркоконтроль, а затем отправил в изолятор временного содержания, по пути заехав в больницу? Наркотиков у Влада не нашли. Мы запросили документы из больницы, и нам действительно подтвердили, что сын попал туда с гематомой на лице и сотрясением мозга.

Когда Влада схватили в подъезде, на встречу с ним шел его друг Костя. Так вот у Кости нашли два маленьких пакетика мефедрона. Ему дали десять лет. 

Другие нарушения Влада — в первую неделю после того, как его приговорили к домашней «химии», он не отметился у инспектора. Ну не привык же к новому, строгому режиму! В другой раз он на Новый год не выдержал и пошел с Ниной на елку, а ведь по праздникам квартиру покидать запрещено. Адвокат потом удивлялся: мол, обычно у людей бывает по 16 нарушений, и только тогда делают запрос в Следственный комитет и начинают расследование. А у Влада — всего три!

«Я хочу расписаться с Владом в колонии, но из-за бюрократии это невозможно»

— До приговора Влад почти четыре месяца провел в СИЗО. Суд было очень тяжело вынести морально, — говорит Нина, невеста Влада. — Ему нельзя было ни слово нам сказать, ни подать жест. Один раз он улыбнулся мне через решетку, так судья тотчас одернула: «Немедленно прекратите, иначе вас выгонят!» Мы до последнего надеялись, что Влада отпустят. Не могли поверить, что такое смешное хулиганство, как сбежать с девушкой на елку, закончится колонией. Влад кричал адвокату через решетку: «Я должен выйти к родам! Я должен выйти! Я должен увидеть ребенка!» Дали год и два месяца.

Сейчас у Влада и Нины в распоряжении только восемь минут телефонных разговоров в неделю — «кажется, только начали говорить, а время уже кончается». Еще письма, конечно. И завтрашнее краткое свидание в бобруйской колонии, которое станет последним: Нина не имеет права навещать его, она ведь не успела стать официальной женой.

— Я хотела расписаться с Владом в колонии, я согласна на это. Но из-за бюрократических проволочек это невозможно. Расписать нас могут только 16 января, не раньше, а я уже буду рожать в этих числах, не смогу доехать до Бобруйска. Так что Влад толком не увидел беременность и не увидит рождение ребенка. Малышке будет полгода, когда он выйдет. В свидетельстве о рождении поставят прочерк. Ему придется удочерять собственную дочь.

В отделе ЗАГС Первомайского района Бобруйска корреспондентам Onliner.by ответили, что расписать жениха с невестой действительно не получится раньше 16 января. Колония — режимный объект, и свадьбы там проходят строго в согласованную с администрацией дату один раз в месяц. Да, в декабре тоже будет роспись в колонии. Но на нее нужно было подавать документы заранее.

— У меня никогда не было мысли сбежать от Влада, отказаться, раз он попал в колонию. Никогда, — твердо смотрит Нина. — Когда мы только познакомились, моя мама была против, потому что знала о домашней «химии». А сейчас она очень хорошо к нему относится! Она не против того, чтобы мы расписались в колонии. 

«Это как война: ты или победишь, или будет много трупов»

Два года назад Екатерина (все имена изменены) встречала своего сына Сережу из колонии №22 (в народе «Волчьи норы»). Вокруг на много километров — только лес. И тишина. И сын — «такой худой, что остались только уши». Сергей совершенно растерян, он даже садиться в машину не может без команды. Забыл, каково это. Екатерина напугана: а вдруг теперь все начнется по новой? Жизнь как на пороховой бочке, дозы каждый день, страх за сына? «Это как война: ты или победишь, или будет много трупов», — жестко говорит женщина. Свою войну Екатерина выиграла. Ее сын больше не зависит от наркотиков. Как это произошло? История может показаться удивительной или даже жестокой для родителей, которые живут в созависимых отношениях: кормят, спасают и баюкают на ручках своих 20-летних «малышей».

Сергей начал употреблять еще в старших классах школы. Это были спайсы, но тогда о них мало знали. «Почему у тебя глаза такие красные?» — «Да линзами натер». — «Почему ведешь себя странно?» — «Пива с друзьями выпил». Не подкопаться. Когда Сереже исполнилось 18, его впервые арестовали: он курил спайс в компании четырех ребят.

— Это было еще до декрета «О неотложных мерах по противодействию незаконному обороту наркотиков». Поэтому сыну по первой части статьи 328 дали два года с отсрочкой исполнения приговора. Освободили прямо в зале суда, без вопросов. Это сейчас по первой части статьи 328 всех закрывают, а тогда все было очень лояльно. Но что меня удивило уже тогда: наша судебная система не знает специфики таких дел, не понимает, что употребление наркотиков — это заболевание, которое необходимо лечить. Когда огласили приговор, сыну ничего не сказали насчет лечения. Ему не порекомендовали ни консультацию психолога, ни реабилитационный центр, ни групповую терапию. Единственная рекомендация, которая прозвучала в зале суда, — не посещать винно-водочные отделы и находиться дома после девяти вечера, — с горькой иронией говорит Екатерина.

Сергей продержался меньше полугода. В квартире снова появились наркотики. Екатерина поняла, что своими силами она не справится, искала реальную помощь — и нашла — в организации «Матери против наркотиков». Начала ходить на группы взаимопомощи для родственников и близких зависимых.

Когда Сергея арестовали во второй раз, ему было 19 лет. Он с другом что-то покурил и шел по улице. Идут двое таких «веселых» парней — а тут навстречу милицейский наряд. Ну, милиционеры и поинтересовались, чего же это парням так весело. На этот раз Екатерина понимала: сын отправится в колонию.

— Уже был декрет, уже было ужесточение. У сына не погашен первый срок. Я думала, он уедет лет на пять минимум. Но повезло, дали два года и добавили еще два месяца в счет первого срока. Никто не верил, что он сможет отделаться такой малой кровью. К тому же если в первый раз я нанимала ему адвокатов, то в этот раз ни адвокатов, ничего не было. Я сказала: «Расхлебывай это сам, как хочешь», — вспоминает Екатерина.

Возможно, кто-то из мам сейчас читает и думает: какая бессердечная женщина! Но ведь это очень простая цепочка. Допустим, сын совершает какой-то проступок, например крадет деньги, чтобы купить дозу. И это его ответственность. Это он украл. Ему и расхлебывать — возвращать деньги, разбираться с милицией. Почему мы («Матери против наркотиков». — Прим. Onliner.by) всегда учим родителей не платить долги, не гасить кредиты, не выкупать вещи из ломбарда? Да потому, что ваш сын или дочь уже не ребенок, а взрослый человек, который должен отвечать за свои поступки. Если не учить ребенка, простите за грубость, как самостоятельно вытирать попу, он никогда и не научится. Если не учить, как ходить, а постоянно носить на руках, он никогда не пойдет. Точно так же и здесь. Если не отдавать ему ответственность, он никогда не будет ее брать. А что, это ведь удобно — жить на маминой и папиной шее. А маме выгодно упиваться своим страданием: «Я же несу такой крест! Как мне плохо!» Так и гуляют по треугольнику Карпмана: жертва — спасатель — агрессор. Мама чувствует себя героиней: она же такая сильная, классная, спасает человека! А если некого будет спасать, она кто? Никто. Придется заниматься своей жизнью. Ну а своей-то жизнью заниматься не хочется, ведь тогда придется посмотреть на себя, увидеть собственные проблемы. Лучше всю жизнь решать проблемы сына или дочери: а я ведь такая хорошая, ребенка спасаю! Наверное, многие родители меня не поймут…

Когда Сергея арестовали, Екатерина поехала в РУВД забирать его вещи. В кабинете сидели опера и молоденький следователь. Екатерина расписалась, забрала, что нужно, и прямо сказала: «Спасибо вам большое!»

— Они были в таком шоке, словно перед ними Кинг-Конг материализовался. А я объяснила: «Своими силами я бы не справилась. Если бы вы моего сына не арестовали, то, возможно, через месяц я бы его уже похоронила. Потому что употребление наркотика было настолько жестким! Не то что пару раз в неделю, а два-три раза в день!»

Сначала Екатерина категорически не хотела ездить на свидания к Сергею в «Волчьи норы» — только письма, и точка. Но все-таки приехала по просьбе сына и увидела своими глазами: находиться в колонии действительно очень тяжело. Екатерина стала приезжать, передавать передачи — но только необходимый минимум, никакой красной икры и сервелата.

— А потом Сергей начудил. Может, вы не знаете, но в «зонах» играют — в карты, в нарды. Подставляют новичков. Люди проигрываются на большие суммы, а потом шлют родственникам слезные письма о том, чтобы выплатили долг. Сергей проигрался долларов на 400. Я сказала: «Солнышко, я тебя очень люблю! Но свои проблемы решай сам!» Отправляла только письма, ничего больше. За это время Сергей пару раз в ШИЗО посидел. Когда я приехала на долгосрочное свидание — это когда трое суток вы живете с осужденным вместе в одной комнате, — я увидела, как Сергею дались месяцы без моей поддержки. Он был такой худой — одни уши остались. Кожа и кости. Три дня мы разговаривали. Он, конечно, отъедался. Прямо не мог наесться. После этого я поняла, как люди выходили из Освенцима и набрасывались на еду. Тут я сменила гнев на милость и начала помогать маленькими суммами.

«Душевная боль у подростков настолько невыносима, что они находят анестезию — наркотик — и уходят в свой мир»

Когда Сергей вернулся из колонии, мама поставила перед ним жесткое условие: «Или ты в течение месяца находишь работу, или я прекращаю тебя кормить и содержать». Парень нашел работу в срок. Получил водительские права. Уже два года живет без наркотиков. Конечно, в действительности все было не так сладко-розово. Первое время после колонии Сергей, например, мог в замешательстве сидеть за столом, не приступая к еде. Или останавливался перед дверью в магазин. Тюремной команды — звонок, щелчок, «пошел!» — ведь не было. Екатерине приходилось напоминать: «Сережа, сынок, ты уже дома».

— После колонии у сына очень сильно изменились приоритеты. Раньше он летел к друзьям, а теперь, даже если позвонили ребята и зовут куда-то, говорит: «Я обещал сначала маме помочь». Отношения между нами потеплели. Мы даже начали обниматься. Ценности поменялись. В общем, он очень повзрослел. Проделал большую внутреннюю работу. Думаю, именно нежелание становиться самостоятельным, взрослеть и сыграло с ним злую шутку — его заставили повзрослеть, — приходит к выводу Екатерина.

В нашем обществе одобряют алкоголиков, а вот наркоманов демонизируют. Хотя наркомания — это то же самое. Нейронные цепочки в мозгу выстраиваются абсолютно одинаково. И здесь нельзя рассуждать в категориях, мол, мой сын — наркоман, поэтому он «плохой» или «хороший». Я сейчас смотрю на этих ребят, которые начинают употреблять, и думаю, что для них это анестезия от душевной боли. Кто-то начинает пить, другие уходят в наркотики. Душевная боль у подростка становится настолько невыносимой, а неспособность встроиться в социальную систему — настолько жуткой, что они находят себе такую анестезию. Уходят в свой мир, где не больно и не страшно.

На самом деле одними репрессиями и посадкой в колонии справиться с проблемой невозможно. Нынешние меры, когда за полграмма наркотика дают десять лет, слишком жестокие. Нужно давать ребятам, особенно молодым, 18—19-летним, шанс пройти лечение. Важно создать альтернативу тюремному заключению. Сейчас ведь что получается? В одном месте собирают всех: и того, кто покурил два раза, и серьезных сбытчиков. Сын рассказывал мне: «Мама, ты не представляешь, разговоры только об этом: кто как употреблял, варил, делал закладки!» Они тупо обмениваются опытом. Все эти разговоры запускают триггеры, зависимость усиливается.

Еще мне хочется сказать: родители, любите себя! Вы в курсе, что среди матерей, отцов, родственников зависимых очень большой процент онкологических заболеваний? Нервотрепка так бьет по родителям. Только после истории с арестом Сергея я наконец поняла инструкцию, которую дают в самолетах: «Сначала наденьте кислородную маску на себя, а потом — на своего ребенка». После первого ареста сына мне поставили диагноз «онкология». Тогда меня накрыло. Я поняла: или я поворачиваюсь лицом к себе и начинаю любить себя, относиться с теплом и заботой в первую очередь к себе, или складываю ручки и умираю. Но во втором случае я ничем не смогу помочь сыну. Так началась моя долгая работа над собой, сеансы психотерапии. Когда я написала Сергею в колонию, что купила себе новый смартфон, он ответил: «Мама, наконец ты что-то сделала для себя!» Самое интересное, что потом диагноз «онкология» с меня сняли. Я своему сыну до сих пор говорю: «Спасибо! Ты своим поведением открыл мне глаза на очень многие вещи».

Настольные игры для всей семьи в каталоге Onliner.by

Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by