---

«Я выливал в раковину бутылки пива, а Лариса кидалась, словно обезумевшая от жажды»

С Ларисой (имя изменено. — Прим. Onliner.by) я познакомился в интернете, на сайте знакомств. Мне тогда было 24 года. Со временем я узнал, что она живет с гражданским мужем, у нее двое сыновей. Помню, мы встретились в пиццерии, она рассказывала, как плохо живет, обвиняла мужа, плакала. Я верил. Потом все закрутилось очень быстро. Лариса рассталась с гражданским мужем, мы стали жить вместе — я, она и дети. Конечно, я волновался: непросто отвечать сразу за троих. Ну, думаю, черт с ним, справимся! В 2011 году мы расписались.

Поначалу все было нормально. Но после того как мы официально поженились, постепенно началась история со спиртным. Лариса уже была беременна, и однажды ей стало плохо — тело онемело, вызвали скорую. Врач отозвал меня в сторонку и сказал: «Если не хочешь, чтобы жена потеряла ребенка, не давай ей пить». С этого момента у нас начались скандалы. «Я хочу пива!» — постоянно требовала жена. Я отказывал, говорил: врач же запретил! «Ты мне треплешь нервы! Это больше навредит ребенку, чем бутылочка пива!» — слышал я в ответ. Тогда у меня опускались руки, я шел в магазин. Приносил пиво, а она говорила: «Я что, одна буду пить? Я же не алкашка какая-нибудь!» В итоге мы стали выпивать вместе. Так продолжалось какое-то время. Родилась наша первая дочка. А мы все усерднее стали отмечать праздники, дни рождения… Треть моей зарплаты уходила на спиртное. Стыдно признаваться, но у меня была реальная зависимость. Однако я смог завязать, выйти из этого, преодолеть. Почему же Лариса не могла, хотя бы ради детей?

Спустя какое-то время жена забеременела в четвертый раз. При этом со спиртным у нее становилось все хуже. Одного литра пива Ларисе уже было мало, дело доходило до двух с половиной — трех литров за раз. В итоге она попала в больницу с заболеванием почек. Но даже это ее не остановило. После выписки из больницы Лариса перешла на более тяжелую «артиллерию». Прямо во время беременности! Один раз она напилась так, что упала со стула. Другой раз пьяная ввалилась через балконную дверь в комнату. Хорошо помню, как я выливал в раковину две литровые бутылки пива, а Лариса кидалась на меня, словно обезумевшая от жажды, с такой агрессией, будто мы в пустыне, а я выливаю единственную флягу воды.

После рождения второй нашей дочери пьянки-гулянки жены не прекратились. Детям что-то покупалось только с моей подачи. Лариса же на все вопросы о том, что купить, отвечала одно: «Может, пивасик?» Она нигде не работала, и режим у нее был такой: вечером хорошо погудит, потом спит допоздна и только в четыре-пять часов дня начинает готовить. Я все время волновался: что едят дети, как они вообще? Ссобойку на работу не брал, ел на заводе, думал: пусть дети хоть что-нибудь поедят. В какой-то момент мне все это надоело. Мы расстались.

Я не собираюсь себя оправдывать. Я действительно виноват в той жизни, и виноват неплохо. Я мог бы — раз! — кулаком по столу стукнуть и сказать Ларисе: «Нет, этого не будет! Выпивки в моем доме не будет! Не нравится — свободна!» Но я то ли жалел ее, то ли сам не сопротивлялся…

«Все говорили: „Это не наша компетенция“, — а закончилось ожогом тела и гематомой»

После расставания мы решили, что дети, естественно, останутся с матерью, а я буду помогать финансово: привозить еду, одежду, лекарства. Давать Ларисе наличные я не хотел, потому что знал, на что она их потратит. Важный момент: к тому моменту подошла наша очередь на получение квартиры. Лариса очень долго приставала ко мне, чтобы я подписал бумаги, отказался от своей доли. Ей было важно, чтобы я не был прописан. В итоге мы договорились так: я сам снимусь с учета нуждающихся в улучшении жилищных условий, а она не будет подавать на алименты. При этом детям я, разумеется, все равно буду помогать. Я снялся с учета. Несмотря на этот благородный, как я считаю, поступок, она все равно подала на алименты, как только получила от государства квартиру в Каменной Горке — абсолютно бесплатно, как мама четырех детей.

Параллельно разворачивалась история с детьми. Когда я первый раз забрал старшую дочку на выходные, оказалось, что у девочки нет сменных вещей. Тогда я серьезно задумался: как живут мои дети с такой матерью? Я стал забирать девочек к себе чаще, а Лариса, как я понял по их состоянию, продолжала выпивать. Дочки стали очень нервными, боялись темноты, закрытого пространства. Бывало даже такое, что они прятались под стол. «А это что, мясо?» — с радостью спрашивали у меня дети, когда я садил их обедать. То есть видно было, что они голодные! Ко всему прочему, у моей бывшей жены были многочисленные романы с мужчинами. Каждого она приводила жить к себе и учила моих дочек называть их «папа»: папа Коля, папа Женя, папа Рома… Соседи рассказывали про пьяные скандалы. Это стало последней каплей. Я подал в суд, чтобы определить место жительства детей со мной.

Я не раз обращался в социальную службу, просил: «Дайте мне сотрудника, я оплачу ему такси туда-обратно, пусть он съездит, зафиксирует, что мать сейчас находится в состоянии алкогольного опьянения». На это мне отвечали: «Это не наша компетенция. Как вы себе это представляете?» Социальная служба игнорировала все мои обращения. Когда у дочери было поцарапано лицо, мне сказали: «Это не к нам, это в милицию». В милиции тоже развернули: «Это не к нам, это в соцслужбу». Понимаете? Никто не хочет заниматься такими проблемами! В итоге это привело к тому, что Лариса загорала на речке с детьми, после чего наша младшая дочь получила 35% ожогов первой и второй степени. А потом я обнаружил огромный синяк на теле у своей старшей дочери. То есть девочкам угрожала физическая опасность. После этого я решительно оставил детей у себя. Лариса навестила их всего трижды за полгода.

Первые суды я проигрывал. Защита мотивировала свое решение тем, что у моей бывшей жены бо́льшая жилплощадь — четырехкомнатная квартира, тогда как у меня только две комнаты. Но чем больше проходило судебных заседаний, тем больше появлялось доказательств в мою пользу. Старшая дочь прошла в социально-педагогическом центре психологические тесты, и результат был однозначным: ребенок больше привязан к отцу, то есть ко мне, чем к матери. Более того, перспектива встречи с мамой вызывала у девочки негативные чувства. Плюс записи из больницы об ожогах младшей дочери и зафиксированной гематоме. В итоге я выиграл кассационный суд осенью 2016 года — место жительства детей официально определено со мной.

«Она была в отпуске месяц и ни разу не приехала к детям. За одно это ее можно лишить родительских прав»

Поначалу мне было достаточно решения суда об определении места жительства детей со мной. Но сейчас я хочу, чтобы Ларису лишили родительских прав. Почему? Один раз она забирала девочек к себе на выходные, и после этого они стали очень тревожно себя вести: вернулись страхи, плохой сон… Как бы то ни было, дочки ждут маму, надеются, что она придет в гости. Напрасно. У Ларисы был целый месяц отпуска, и она ни разу не пришла к девочкам! «Я работаю, мне некогда», — отвечает она. А по факту Лариса своих детей бросила. Уже за одно это ее можно лишить родительских прав. Я не хочу, чтобы мои дети в будущем содержали ее в старости, чтобы они были должны ей — той, которая забыла, оставила и не вкладывается ни финансово, ни эмоционально.

Во всей этой истории Ларису жалеют все: социальная служба, коллеги, суд… Мы жалеем одного человека, из-за которого уже пострадали три ребенка — наши дочери и ее младший сын, который недавно получил серьезную травму черепа. Вопрос: сколько нужно детям перенести травм и лишений, чтобы где-то наверху у людей что-то щелкнуло и Ларису перестали гладить по голове, проявили строгость? Помню, как на суде мы хотели, чтобы она — проигравшая сторона — в итоге оплатила все расходы. Обычная судебная практика. А адвокат посмотрела на нее, маленькую и худенькую, и говорит: «Давайте пожалеем Ларису, не будем брать с нее деньги: где же она их возьмет?» Мы и пожалели. А она к этому привыкла, на игле этой жалости всю жизнь живет.

Вторая сторона медали — это ситуация с моей нынешней гражданской супругой Елизаветой (имя изменено. — Прим. Onliner.by). Она приехала ко мне из Украины вместе с сыном и уже второй год живет со мной, помогает смотреть за детьми. При этом с украинским гражданством устроиться на работу нереально! Елизавета, образно говоря, зависла в воздухе. Из-за бюрократических нюансов мы не можем оформить вид на жительство, еле-еле удалось зарегистрироваться по месту пребывания. А без вида на жительство никто на работу не берет. И в этом я вижу несправедливость. Обидно, что женщина, которая приехала из другой страны, любит чужих детей, как родных, ухаживает за ними, не имеет здесь ничего. Пытается найти работу, но государство отказывает в помощи. А родная мать забила на детей, но при этом получила собственное жилье и прочие льготы, положенные многодетной матери.

Почему бесплатное жилье выдается людям, которые пьют и не замечают, как собственные дети ходят голодными? Почему я оплачиваю это своими налогами? Почему государство должно помогать таким семьям? Этим людям все равно мало: «Дайте нам еще льгот, еще скидок, заплатите!» Человек, которому хоть раз дали что-то бесплатно, начинает требовать еще и еще. Посмотрите вокруг: столько людей спивается и не хочет работать. Алкоголизм — это страшная проблема, на которую в реальности все закрывают глаза. В какую службу я ни обращался, везде говорят: «Это не наша компетенция, мы не полиция Майами». В итоге мы тонем в болоте социальной проблемы — и будем тонуть в нем, пока каждый не признает свою ответственность.

---

P. S. Лариса не захотела встретиться с журналистами Onliner.by. Дважды она отменяла назначенную встречу, ссылаясь на занятость. По телефону она лишь кратко объяснила, что считает решение суда несправедливым и хочет вернуть своих детей.

---

Лариса Кононович, медиатор, специалист по семейным конфликтам: «Я видела своими глазами, как дети отказывались уходить от пьяных матерей»

— Конечно, в жизни бывают самые разные случаи. Дети необязательно должны оставаться с матерью. И если суд принимает такое серьезное решение — определяет место жительства детей с отцом, — то для этого должны быть очень веские причины и доказательства. Медиация ставит во главу угла мирное решение конфликта, причем такое, которое устраивало бы обе стороны. Но мне очевидно, что прямо сегодня, когда эскалация конфликта между Сергеем и его бывшей женой достигла такого высокого уровня, говорить о мирном исходе, о решении вопроса за одну встречу со специалистом-медиатором практически невозможно. У бывших супругов остались очень глубокие обиды, которые со временем нарастали как снежный ком, и для начала следовало бы поговорить с каждым из них индивидуально.

Между тем когда-то они были любящей парой, выбрали друг друга, захотели создать семью и иметь общих детей. И если специалисту удастся помочь сторонам услышать друг друга, разбить тот ком обид и недомолвок, который привел их в суд, то для Сергея и Ларисы станет возможным разговор о насущном — о судьбе их дочерей. Если на то будет желание сторон, это произойдет постепенно, в процессе телефонных разговоров и индивидуальных встреч, общих сессий с медиатором.

Сколько бы ребенок ни говорил «мама плохая» или «папа плохой», в душе он все равно тянется к ним обоим. И если полностью запретить дочери или сыну общаться с «плохим» родителем, придет время, когда ребенок все равно будет это делать, только втихаря. Дети любят родителей одинаково, несмотря ни на какие обстоятельства. Я видела своими глазами, когда еще работала старшим судебным исполнителем, как дети отказывались уходить от пьяных матерей. Вот она в беспамятстве валяется на матрасе, а сын плачет, кричит: «Мамочка моя любимая, никуда от тебя не уйду! Сам за тобой все уберу и приготовлю тебе кушать!» — и не хочет соглашаться на предложенные государством чистые простыни и горячую еду. Как это объяснить?.. Наша любовь к родителям заложена биологически и никуда не исчезнет, какое бы решение ни принял суд. Дети любят своих родителей одинаково сильно, вне зависимости от их поведения. Ребенок воспринимает маму и папу как одно целое и как важную часть самого себя.

Татьяна Будницкая, заведующая женским наркологическим отделением №18 РНПЦ психического здоровья: женский алкоголизм — «одинокий», поэтому лечится сложнее

— Вы спрашиваете меня о том, существует ли женская пивная зависимость. На самом деле зависимость развивается от любого алкогольного напитка. Не имеет значения, пиво это, вино либо более крепкие варианты — водка или коньяк. Опасность пива заключается в том, что в нем малый градус, а потому женщина пребывает в иллюзии, будто никакой зависимости у нее нет. При этом три литра пива приблизительно эквивалентны бутылке водки. Если бы женщина понимала, что, выпив «полторашку» пива, она фактически употребила полбутылки водки, то, возможно, относилась бы к некрепкому алкоголю с большей осторожностью.

Могу сказать, что в нашей стране женская алкогольная зависимость не растет: последние 17 лет у нас приблизительно одно и то же количество пациенток в год. Наше отделение, которое обслуживает всю страну, рассчитано на 50 коек — и 90% из них обычно заняты.

Печальная правда заключается в том, что в обществе к пьющим мужчинам относятся нормально, воспринимают это как данность, а вот женщины подвергаются куда большему осуждению. Это вынуждает представительниц слабого пола прятаться, скрывать свою зависимость, пить в одиночестве. Нередкой бывает такая картина: жена уложит детей, а потом ночью, втайне от мужа, идет за бокалом… Это утяжеляет процесс лечения, поскольку чем раньше болезнь афишируется, признается, становится явной, тем легче ее лечить.

Бытует мнение, что алкогольную зависимость нужно лечить половину срока от времени употребления. То есть если человек пил десять лет, то лечиться ему нужно пять. Во многом это соответствует истине. При этом первый год трезвости — самый опасный в плане срывов. И все же если удалось продержаться первый год, то есть большие шансы вернуться к жизни, получить новый круг знакомств или новую профессию. У меня было много случаев, когда женщины после года трезвости выходили замуж, рожали детей, наслаждались материнством и больше никогда не возвращались к алкоголю.

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. sk@onliner.by