Начало

Моя семья очень неблагополучная. Сколько себя помню, родители пили. Мама и сейчас продолжает. Отец ушел в вечность. В детстве я очень сильно злился на взрослых, внутри было много ярости: как они могут так со мной?! Сейчас понимаю: родителей не выбирают. Все, что произошло, — это опыт, который закалил меня. Кто-то проходит армию, чтобы стать мужчиной. У меня был свой трудный путь.

Дом никогда не был безопасным местом. Бывало, приду после школы, а есть нечего. Чтобы выжить, мне приходилось красть в магазинах, ходить по поселку у Цнянского водохранилища, просить у соседей. В нашей квартире творилось всякое: дебоши, крики, незнакомцы с пустыми глазами, алкоголь… Я сбегал и ночевал по подъездам. Меня начала растить улица.

Единственными людьми, рядом с которыми я мог почувствовать тепло, были мои бабушки. Они очень сильно любили меня, ценили, уважали, заботились. Но это только маленький кусочек моей жизни. Все остальное время я находился дома и складывал внутрь себя по кирпичикам тот единственный способ обращения с миром, которым владели мои родители: агрессия, насилие, аддикция.

В 6 лет я первый раз попробовал курить — и пристрастился к этому. В 7 впервые выпил алкоголь — и мне понравилось. Начал прогуливать школу. Во мне было столько ярости!.. Я был одержим идеей установить свой авторитет среди сверстников и все время его поддерживать. Мне было плевать на обстановку дома или на то, будет ли у меня сегодня еда, я хотел показать всем, какой я крутой. Сам себе хозяин! Мог избить одноклассника прямо во время урока. В 11 лет меня уже посадили за кражи и другие преступления, коих накопилось немало.

«Спецы»

Я говорю «посадили», хотя на самом деле это не тюремный срок, а два года и один день в спецшколе закрытого типа для мальчиков в Могилеве. Когда попадаешь туда, складывается четкое ощущение, что ты в тюрьме: колючая проволока, надзор, строгий распорядок.

Дети разговаривают между собой на воровском жаргоне. Многие уже приезжают с татуировками — и это в 11—14 лет!

Понятно, что набивал их не профессиональный татуировщик, а любитель и что там, скорее всего, будут какие-то корявые буквы. Но подростки считают, что это круто. Криминальный пример дядек, которых они видели во дворах, работает. Да я тоже сам себе набивал. Руки дрожат — а ты продолжаешь колоть…

«Спецы» — это школа, только закрытая. Там обучают, вкладывают знания, дисциплинируют. Учат мыться, гладить, ухаживать за собой. Но у детей начинаются свои приключения. Те, кто хочет завоевать авторитет, унижают людей. Один попал в спецшколу, потому что порезал прохожего. Второй из-за бутылки вина камнем убил человека, но по закону получил только два года в «спецах», потому что был моложе 14. Я многое там увидел…

В спецшколе подростки хотят выделиться. У всех тяжелое детство. Никто не научен нормальным отношениям. Они видели лишь отражение своих родителей, где было нормой, когда отец поднимал руку на мать. В «спецы» не попадают за примерное поведение и отличную учебу. У этих мальчишек за спиной тяжелые преступления. Они не умеют контактировать с другими. Их единственный язык, способ выразить чувства — это кулак. Смешной и глупый пример, но я помню, как в первом классе дергал девочек за косички. Я не хотел сделать им больно, но только так умел сказать «Посмотри на меня. Я классный. Заметь!». Точно так же происходит в «спецах», только на более жестком уровне, конечно.

Подросток один раз пробует насилие над сверстниками, второй, третий, это сходит с рук — отлично! Злость захлестывает, ты входишь во вкус.

Я помню это чувство, когда пелена застилает глаза и ты ничего не видишь из-за ярости.

Конечно, мой опыт — это то, что происходило больше десяти лет назад. В спецшколе на весь коллектив из 40—50 мальчишек было три-пять признанных «авторитетов». Их слушали. Как они скажут, так и будет — от серьезных решений до любой мелочи. Хочешь поиграть в футбол? Сначала иди и спроси у ребят, согласны ли они.

Избить могли за что угодно (говорят, сейчас нравы сильно изменились). Например, один из парней похабно пошутил над молодой преподавательницей, она расплакалась и обратилась к режимной службе, а «режимники» наказали всю группу, запретив гулять на улице. В итоге парня, который пошутил и стал виновником всеобщего наказания, жестоко избили в туалете.

Одно время нам выдавали берцы с железными носами. Это была словно игра — ломать одногруппникам носы и бить по коленным чашечкам. Что ни день, плитка заливалась кровью.

В большинстве случаев никакого повода не было. Идешь по коридору, не понравилось, как на тебя человек посмотрел, — бьешь его. Не думаешь о последствиях. Мне нечем гордиться: я был из тех, кто избивал людей…

Наказание после акта насилия еще больше ожесточает. Подросток не делает никаких выводов, он выходит и становится только злее. Это замкнутый круг.

Когда я уже сидел в колонии для взрослых, то прочитал там в газете, что в Норвегии лучшая тюремная система в мире. И она действительно меняет людей к лучшему. Осужденному предоставляют комфортабельные условия: коттедж, куда можно каждую неделю приводить родственников или друзей, интернет, вкусная еда. Единственное ограничение — ты не можешь выйти. И процент изменившихся очень высок! Когда люди выходят, им не хочется совершать преступления. Казалось бы, нелогично. Но это работает.

Сказка и дачка

Когда я вышел из «спецов», на свободе пробыл недолго. Был пьян и порезал ножом своего ровесника. Меня забрали в отделение, и прямо там я избил сотрудника милиции. Мне не было и 15. Следствие прошло быстро, меня судили и дали полтора года лишения свободы. Так я попал в колонию для несовершеннолетних в Бобруйске.

Там разрешали курить, уже не нужно было прятать бычки. Заставляли выходить на работу. На промзоне, среди опилок я мог избить сверстника — за цвет кожи, за «кривое» лицо, за то, что нахамил в разговоре. В первый же день я разбил стул о лицо человека. Было разное…

Парни «в авторитете» забирали передачи у остальных детей. Это называлось «сказка за дачку». Подходишь к мальчику, которому пришла посылка, и говоришь: «Хочешь, я расскажу тебе сказку-задачку?» Он такой: «Конечно!» Сияет от гордости, что на него обратили внимание парни «в авторитете». Выдумываешь любую дичь, которая начинается словами «Жили-были дед с бабкой», и в конце говоришь: «А теперь передачу давай сюда». Ребенок не понимает: «С чего это?» — «Давай разберем слова. Сказка за дачку (дачка — передача на тюремном жаргоне). Я тебе сказку рассказал, так что передачу отдавай мне». Своего рода беспредел.

Потом ребенок идет на звонки, мама спрашивает: «Как там сало, конфеты, печенюшки, которые бабушка передала?» Мальчик, конечно, не хочет расстраивать родных: «Все очень хорошо, очень вкусно, спасибо!» — а сам даже не пробовал. Если он пожалуется родителям или администрации, подростки его изобьют.

Взрослый тюремный мир

Выйдя из колонии для несовершеннолетних, я поехал на заработки в Россию. Там научился не просто красть кошельки и телефоны, а обворовывать коттеджи. Помню, как увидел по телевизору передачу: один домушник в сопровождении милиции заходил в квартиры и подробно рассказывал, как можно с помощью одной лишь отвертки отжать стеклопакет или открыть двери, как сделать это бесшумно за считаные секунды, где прячут деньги люди разных поколений — в холодильнике, в книгах…

Это была настоящая инструкция! «Пожалуйста, дорогие подростки, нам не хватает преступлений, вперед, вот как нужно делать».

Это стало своего рода вдохновением. Каждую секунду той передачи по ТВ я впитал, как губка. Вечером проверил на одном коттедже — сработало! Я начал промышлять.

Вернулся в Беларусь и совершил преступление: обокрал коттедж генерал-майора МВД. Мне было 19. На суде просили 11,3 года лишения свободы, но в итоге дали 10 лет. Все эти 10 лет я отбыл в колонии строгого режима №8 в Орше. В 29 лет, 22 января 2020 года, я вышел на свободу.

Взрослый тюремный мир в оршанской колонии сильно отличался от того, что я видел прежде. Там ты отвечаешь за каждое свое слово. Скажешь не то — побьют. Иерархия очень строгая. В конце концов, есть люди, которые в общей сложности отбывают 20—30-летние сроки.

Убийство в колонии — это какие-то ужасы из девяностых, сейчас такого нет.

Я не переставал конфликтовать даже на строгом режиме. Мог отвести человека на стадион за столовой и избить просто потому, что он, как мне показалось, косо на меня посмотрел. Пользовался мобильным телефоном, хотя это запрещенный предмет. Администрация строго за этим следит, потому что продавцы наркотиков, имея мобильную связь, могут легко организовать преступление… Дело дошло до того, что спустя шесть лет за нарушения мне хотели добавлять срок. Уже готовили документы, собирались отправлять в суд.

Встреча с Богом

Последней каплей стал случай, когда меня пришли обыскивать и нашли мобильный, а я рассвирепел и избил сотрудника колонии.

Мне дали 17 суток изолятора. Тогда и случился переломный момент. Книги там запрещены, даже вырванного листочка нельзя иметь. Но каким-то чудом в изоляторе оказался Новый Завет. За 17 суток, что мне дали, я прочитал его дважды. Так произошла встреча с Богом.

Когда я вышел из изолятора, что-то во мне перевернулось. В колонии есть всего несколько тем, принятых для разговора: кто сидел, с кем, за что, кто как героически отбирал у бабушки сумку на свободе, кто с кем спал. Наркоманы любят обсуждать, как варить наркотики. У меня появилось отвращение к этим разговорам. Я стал читать книги. Задолго до этого бросил пить и не курил.

В колонии моя фамилия была на слуху. Среди тысячи человек каждый мог сказать: «А-а-а, Наганович, знаю». Поэтому, услышав, что я начал ходить в церковь, меня решили проверить. Помню, в столовой ко мне подбежал человек и выбил из рук кружку, вжал голову в шею и смотрел испуганными большими глазами, ожидая удара. Но у меня внутри не было злости. Я спокойно прошел мимо.

Таких проверок было немало.

Один парень зло кричал в секции: «Наганович, сколько можно говорить о Боге?!» После такого я должен был считать его своим врагом, не здороваться, не общаться и всячески задевать. Через пару дней я стоял возле столовой с чашкой чая. Погода хорошая, солнце, жменя конфет в кармане, из дома недавно пришла посылка — и этот парень проходит мимо. Я почувствовал какой-то внезапный порыв, подошел и дал ему жменю конфет. Видно было, что он опешил. Такого не могло быть в его мире. Я должен был злиться, ненавидеть, орать, бить… Он заплакал прямо на моих глазах. С тех пор мы стали друзьями.

Однажды меня вызвали в штаб. «Сергей, нам сказали, ты начал ходить в церковь?» — «Да, я уверовал». — «Послушай, снимай маску. Мы не верим! В чем твоя выгода?» Я понял, что объяснять что-либо бессмысленно. Мои слова ничего не скажут, если годами до этого я жил насилием…

Три года спустя, на комиссии по досрочному освобождению мне, конечно, отказали: накопилось столько нарушений! Но замполит встал и произнес: «Можно, я возьму слово? Я знаю этого человека с 2010 года. Видел, каким он был, насколько изменился, и могу реально за него поручиться. Он искренний верующий». В тот момент для меня не имело значения, что придется пробыть в колонии еще один год. Слова человека — возможно, первые в жизни слова взрослого, который был на моей стороне и поверил в меня, — растрогали до слез. Наверное, я стал сентиментальным…

Человеку нужен человек

Прошло уже почти два года с тех пор, как я вышел из колонии. Помню себя прежнего: агрессия, злость, зуб за зуб, кровь за кровь, ничто не могло остановить меня. Но случился переворот. Два года езжу по церквям и свидетельствую — рассказываю, в каких обстоятельствах я рос, к чему это привело и как Бог помог мне измениться.

На следующий же день после освобождения я вышел на работу электрогазосварщиком третьего разряда. Профессию получил еще в колонии, в последний год мне разрешили учиться в промзоне. Конечно, многие компании не хотели брать человека с судимостью. Я ходил на тракторный завод, еще куда-то, не врал, честно говорил: «У меня есть штрафы, судимости, недавно освободился», — и везде слышал: «До свидания!» Мне помогли верующие, устраивали к себе в ИП. Я не боялся тяжелой работы, тягал мешки с цементом, собирал теннисные столы, был сантехником. Сейчас открываю собственное ИП, хочу работать на себя, оказывать сантехнические услуги.

По воскресеньям я работаю учителем в воскресной школе. Никогда бы не подумал, что после 13 лет заключения кто-нибудь доверит мне детей! Люди, абсолютно далекие от преступного мира, не знакомые ни с колонией, ни с насилием, зная о моем прошлом, приводят своих детей и говорят: «Послушай Сергея, он плохому не научит». Это такое чувство… Просто до слез!

В этом году я стал волонтером. Вместе с «Миром без границ» (общественная организация, помогающая подросткам в конфликте с законом. — Прим. Onlíner) ездил в спецшколу в Кривичи и в спецучилище в Могилев. В спецучилище нас встретили улюлюканьем и свистом: «Чего сюда приперлись?» Но после пяти дней, которые мы провели с ребятами, они просто подходили и обнимали нас… Как сейчас помню, меня попросили минут на десять отвлечь детей, пока для них готовили игры: «Иди в актовый зал, поговори с ними о чем-нибудь». О чем говорить? Я пережил то же, что и они. Прошел этот путь. Но я уже знаю последствия. Видел, как плачут и сожалеют о неправильном выборе те, кто оказался в камере на 30 или 40 лет.

Я сказал: «Ребята, да, вроде бы у меня тоже есть татуировки, я общаюсь на вашем языке. Но вы можете мне не верить. Думайте что хотите. У вас есть выбор: найти хорошую компанию, зарабатывать деньги честным трудом, изменить жизнь — или остаться в темноте». Я для себя решил: если увижу, как кто-то зевает, демонстративно отворачивается или уходит, сразу прекращу. Но вместо десяти минут мы проговорили целый час. Меня слушали, раскрыв рот. Когда я закончил, ребята, не сговариваясь, встали и начали аплодировать. Это был такой момент!.. Сейчас мы переписываемся с некоторыми из парней, не теряем ниточку. Это называется «контактный друг». У меня уже больше десяти таких подопечных. Поверьте, получить письмо, когда ты в спецшколе, один на один со всем миром, — это многого стоит.

Чтобы выйти из ситуации насилия, нужен очень мощный стимул. Неравнодушный человек, который вдохновит своим примером. Предложит выбор. Не просто скажет красивые слова, а будет готов потратить на тебя время своей жизни. «Одиноко? Давай я приеду. Хочешь поговорить? Сейчас позвоню. Нужна финансовая помощь? Не вопрос». В моей жизни такого человека не было.

А ведь все очень просто. Человеку нужен человек рядом. И любовь.

Дети, выросшие в ситуации насилия, просто не имели опыта любви.

Если бы я сегодня встретил того, кто пострадал от моих рук много лет назад, когда мне нравилось унижать и возвышаться в глазах других, то сказал бы искренне, не для галочки или чьего-то одобрения: «Прости».

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро

Перепечатка текста и фотографий Onlíner без разрешения редакции запрещена. ng@onliner.by