Что характерно, почти все их реплики были «оправдательные»: возможно, мальчик был жертвой травли; возможно, не было контакта со взрослыми; возможно, проблемы с психикой; возможно, потерял грань между миром реальным и виртуальным… Так устроен настоящий педагог: даже в самых страшных случаях он пытается встать на сторону ребенка и найти объяснение. И хотя только следствие установит, какая из версий в большей степени имела место, поговорить есть о чем.

Мы озлобились. Мы — в смысле общество. От усталости, от бедности, от несправедливости, от неверия ни во что. Мы проходим мимо, мы живем по принципу «моя хата с краю»… Не всегда и не все, конечно. Есть люди, занимающиеся волонтерством, помогающие слабым. Но это капля в море. И на них зачастую смотрят как на чудаков. Мы мало говорим о вечном, больше о сиюминутном: деньги, вещи, отпуск. Мы мало читаем хороших серьезных книг, все больше статьи из журналов, но они редко задевают нравственные вопросы. Все это касается и отношений с детьми.

Мне страшно, что мы забыли заповедь «Не убий». Вот просто: даже не рассматривай убийство как выход (если, конечно, это не защита в ситуации смертельной опасности). Сегодня я много размышляла: почему в абсолютно атеистическом Советском Союзе, где за религиозные убеждения, за хранение Библии или иконы могли расстрелять, сослать, на бытовом уровне люди все же хранили и пытались соблюдать библейские нормы поведения, а сегодня, когда открыты и строятся церкви, костелы, мечети, градус ненависти намного выше?

Ну, во-первых, не секрет, откуда списан был «Кодекс строителя коммунизма» — все с тех же десяти заповедей. Во-вторых, огромный нравственный потенциал несла классическая литература, которая изучалась очень внимательно, хотя в подборе школьных программ «рука партии» прослеживалась.

Конечно, на ум приходит Достоевский, «Преступление и наказание» — повесть нелегкая для изучения 15-летними подростками. Потому что в ней меньше 10% детектива — само преступление и следствие. А все остальное — моральные терзания героя, которые стали худшим наказанием, чем острог и ссылка. Достоевский писал о том, как мучается человек, ставший убийцей, а не о том, что топор — средство выяснения отношений с неприятной старухой.

Что происходит сегодня? Учебных часов так мало, что дети ограничиваются кратким содержанием, сюжетом, и тогда да, детектив, да еще такой, в котором убийца намного симпатичнее жертвы.

Та же проблема в школьной белорусской литературе, только программа еще хуже: произведения подобраны так, будто наших писателей вообще мало что тревожило, кроме войны, природы и работы в родных «вёсочках». Ну а на «иностранку» с Бальзаком и Ремарком вообще времени не отводится. А ведь их книги — хороший повод говорить о ценности человеческой жизни.

Нас окружают сцены насилия. Куда ни посмотри — мастерски сделанные красочные смерти, с показом деталей. То, что щекотало нервы, постепенно становится «детским» уровнем, хочется еще жестче. Люди моего поколения еще помнят, как зажмуривались на сценах пыток в «Семнадцати мгновеньях весны». Сегодняшние дети — нет.

Не знаю, как кого-то, а меня удивляет цинизм ситуации, когда крутят кино, в котором сплошные разборки, кровь рекой, мозги по стене. И заботливо предупреждают: «Осторожно, могут демонстрироваться табачные изделия»…

Что еще страшит сегодня? Катастрофический разрыв между поколениями. Понятно, что проблема отцов и детей вечная. Но никогда поколения не различались настолько сильно: у нас разная культура, разный язык, разная шкала ценностей.

Учителя, родители не ориентируются в мире компьютерных технологий и не кажутся детям мудрыми людьми, у которых хочется спросить совета. И они не идут за советом, даже когда очень надо, когда порой совершенно отчетливо и конкретно встает «вопрос жизни и смерти».

Загнанные бумаговоротом и выполнением бессмысленных приказов, учителя тоже теряют контакт с детьми. Школьные психологи пишут отчеты, вместо того чтобы разговаривать с детьми, глядя им в глаза… И — замкнутый круг.

А ведь это страшно — быть неинтересными своим детям. Чего они хотят от нас? Прежде всего — честности, в том числе умения честно признавать свои ошибки, не давить «авторитетом возраста».

Они хотят, чтобы мы черное называли черным, а белое — белым, и тогда уже согласятся поговорить и о полутонах. Если мир кругом жесткий, надо говорить об острых углах, о которые так больно биться.

Помню, лет десять назад появился эстонский фильм «Класс». Страшный фильм — о том, как затравленный мальчик пришел в школу с ружьем убивать своих одноклассников. Я думаю, с подростками надо обсуждать такие фильмы, обсуждать всерьез, доказывая, что это не выход, не метод.

А прятать головы в песок, говорить со старшеклассниками о том, что им неинтересно, — это дорога в никуда. Дорога, которая может привести к невозвратным потерям.

Дети ищут уверенности в том, что мы не предадим. Не отмахнемся, когда они придут с вопросом. Не посмеемся над тем, что для них важно. Сохраним то, чем поделятся с нами.

Все это вроде очевидные вещи. Но именно их чаще всего не хватает. И после очередного страшного инцидента мы вспоминаем о чем угодно, но не об этих простых аксиомах. Потому что именно они требуют искренности, больших усилий, работы. Причем не столько над детьми, сколько над собой.

Читайте также:

• Бывший алкоголик Егор Гвардиян: «В девятом классе у нас выпивало уже две трети учеников». Видеомонолог
• Путешественница Алена Шавель: свои за границей — почему чаще враги, чем друзья?
• Репетитор Евгений Ливянт: реформы образования приведут к страшному — школу оценят по знаниям, которые она дает

Подписывайтесь на нашу страницу в Facebook и присылайте свои истории и размышления. Самые яркие из них могут стать темой для следующей колонки!

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!

Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. nak@onliner.by