Все это в школе знали, предлагали помощь, но чаще всего я отказывался — знаете, как сложно взрослеющему пацану принимать подаяния. Ходил зимой в трех летних куртках, учебников, по сути, у меня никогда не было. При этом окончил школу я без единой тройки (по пятибалльной системе).

Мать получала пенсию и сразу ее пропивала. Постоянно просила прощения — я, конечно же, прощал. К ней приходили друзья, сами понимаете какие — в большинстве своем уголовники. В 10 лет я уже играл во все карточные игры и считал, что карты мне помогут жить.

Стал постарше — играл на деньги, после пошел в казино. Чаще выигрывал. Первое употребление любых наркотиков никогда мне не нравилось. Но я их употреблял не потому, что мне это было нужно, а потому, что очень хотелось быть своим среди окружающих меня людей. Мне они нравились тем, что у них была иллюзия власти, они хорошо одевались и могли наводить на окружающих страх. Ничего этого у меня не было. И еще: эти люди мне помогали.

После начались «тюремные» сюжеты: спецшкола, тюрьма, судимости с 2000 года. В 22 я уже «смотрел за игрой» на «зоне» — в тюремной иерархии это второй человек в лагере строгого режима. Освободился и употреблял наркотики регулярно, скатываясь практически на самое дно. Но каждый раз каким-то чудом мне удавалось все восстанавливать. В жизни все получалось: была своя фирма, хорошие доходы, интересная, насыщенная жизнь. Но как только возникала эйфория от того, что все хорошо, или, наоборот, депрессия — сразу уходил в наркотики, думая, что употреблю лишь пару раз, смогу себя контролировать. Заканчивалось это всегда тюрьмой или больницей.

В 2010 году, посетив группу анонимных алкоголиков и наркоманов, я познакомился со своей будущей женой и окончательно решил завязать. Обучился сразу нескольким профессиям, снялся с учета в наркологии, восстановил водительские права, работал заведующим складом. Причем люди видели по моим наколкам, что я побывал в местах лишения свободы, и все равно мне доверяли.

В один момент я просто перестал уделять внимание семье, ребенку. Начал заморачиваться на машине, у меня была BMW. В общем, жена ушла — я сорвался. За девять месяцев употребления я настолько психологически истощился, что все чаще стал задумываться о самоубийстве. Сложно понять ужас дилеммы: употреблю — это крах, конец, но и не употребить я не могу. В какой-то момент я просто не вышел на работу, понял, что подвожу людей, и уволился сам.

Тяга была настолько жуткая, что я четко осознавал: без чьей-то помощи с ней не справиться. Пришел «сдаваться» совершенно осознанно, самостоятельно. Прошел курс детоксикации, а вскоре и курс реабилитации.

Я только закончил лечение, и мне до сих пор страшно выходить на улицу: знакомые места в городе, знакомые люди, привычные обстоятельства — все это тем или иным способом вызывает ассоциации с употреблением.

Я не видел дочь с декабря прошлого года. Жена говорит: «Перед тем как встречаться с ней, приди в себя». Я жил в неполной семье и понимаю, насколько нужен отец. Жена подала в суд на алименты. Последний раз написал ей SMS: «Перестань меня хоронить, дай возможность спокойно выздороветь».

В моей жизни сегодня есть пять человек, которые поддерживают меня на пути к выздоровлению. Все они — анонимные наркоманы. Правда, теперь уже помогают с условием: в последний раз. Они говорят мне: «Макс, хорош, надо определяться — либо ты становишься нормальным человеком раз и навсегда, либо „ныряешь“ туда безвозвратно». Я настроен решительно, ребята нашли мне работу.

Почему я готов говорить обо всем этом открыто? Этот вопрос мне задавали не раз. Чего мне, на самом деле, уже стыдиться? Я готов принять себя таким, каков есть, и хочу изменить все в лучшую сторону. Я обязан говорить о том, что я ВИЧ-инфицированный, только врачу, половому партнеру либо тому, с кем я употребляю наркотики. Сейчас я говорю это вам. Ребят, которые лежали со мной в палате, с порога предупредил: будьте аккуратны, не используйте мои личные вещи, так как у меня ВИЧ. То же самое в отношении наркомании. Это хроническая, прогрессирующая болезнь. Я был за границей и видел совершенно другое отношение к анонимным наркоманам. Им дают работу, поддерживают, дают шансы выкарабкаться. У нас же на улице будет лежать рядом наркоман и алкоголик — алкоголика поднимут и домой отвезут, пожалев, а наркомана даже не тронут. Поэтому считаю, что надо говорить о том, что я наркоман, открыто: посмотрите, вот мы — такие, какие есть. Мы тоже люди, мы ошибаемся и хотим исправить свои ошибки.

Выздоравливать одному очень сложно, это требует титанических усилий, на которые способны далеко не многие. К сожалению, очень часто у наркоманов, упавших на дно, не остается ни одного человека, на которого можно опереться, пытаясь встать. Я уверен, что такими людьми могут быть товарищи из анонимных алкоголиков и наркоманов.

В 2010 году я был одет в женские носки, салатовые кроссовки, которые носил два года не снимая, спортивные штаны и байку. У меня не было даже майки. Стирал одежду в укромных местах на улице. Приезжал в группу анонимных наркоманов первым, чтобы у людей был выбор — садиться рядом со мной или нет. Разговаривал и плакал. Мне сказали: поможем. В какой-то момент предложили подвезти на машине. Меня пригласили сесть в машину! Для меня это было событием, настолько сильным было отвращение к себе. Поверьте, подняться можно с любого дна, и я надеюсь, что у меня на этот раз получится окончательно.

Читайте также:

• Журналист Onliner.by Андрей Новиков: надо сжечь всю бумагу
• Экономист Александр Чубрик: парадоксально, но регулирование цен только заставляет их расти
• Репетитор Ева Гилевич: «Десятый класс — вырванный из жизни год»

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. sk@onliner.by