Без прикрас можно сказать, что сериал «Чернобыль» стал для белорусов грандиозным событием. В отличие от «Игр престолов», называть «хайпом» ажиотаж вокруг каждой новой его серии язык не поворачивается. Скорее, это все же искренний интерес. Парадоксальность ситуации заключается в том, что иностранный режиссер в пяти сериях по телику рассказал белорусам об их истории больше, чем целый курс новейшей истории в школе. Каждый персонаж, каждое событие в «Чернобыле» массово гуглится нашими соотечественниками: «Неужели и это правда?» В подавляющем большинстве случаев — да, правда.
Читать на OnlínerТе, кто еще не так давно рассуждал о том, что сериалы — это не более чем пустая жвачка для мозгов, пристыженно притихли. «Чернобыль» бьет по мордасам наотмашь, требует быть внимательными и чуткими, заставляет задуматься, почему трагедия, поражающая своими масштабами, остается для многих соотечественников незначительным и уже давно забытым пунктиком в истории.
Сразу по окончании просмотра хочется спросить: «Когда увидим подобное еще?» и «Почему наши такое не сняли?» Эти и другие вопросы мы сегодня обязательно зададим человеку, который знает о кинематографе очень многое, а о сериалах, кажется, практически все. Мало какой режиссер на постсоветском пространстве (да и не только на нем) может сказать, что два сериала, которые он снял, купил Netflix.
Константин Статский — российский сценарист и режиссер, выпускник режиссерского факультета ВГИКа. Работал над такими известными сериалами, как «Мажор», «Троцкий», а также «Мост», «Привет от Катюши», «Закрытая школа» и другие.
— Что, на ваш взгляд, вызвало в мире и на территории постсоветского пространства такой огромный ажиотаж? Ведь тема Чернобыля поднималась во множестве художественных и документальных фильмов, в прессе, литературе.
— На самом деле, если посчитать, не так уж и много было кинопроизведений про Чернобыль. С ходу я вспомню украинский сериал «Мотыльки», фильм Миндадзе «В субботу»… Мне кажется, этим все и ограничивается. Думаю, феномен «Чернобыля» пока обсуждать рано, поскольку мы все еще не до конца осознали, что это кино из себя представляет. Оно очень жесткое, настоящая драма, некоторые моменты пробирают до мурашек и отпечатываются в памяти на всю жизнь. Подобное воздействие лично на меня производил только фильм Элема Климова «Иди и смотри».
Возможно, мир уже наелся слащавых комедий или фильмов, которые склонны к эскапизму, и хочется простых человеческих переживаний. Лично я очень хочу в это верить и надеюсь, что кино будет меняться, потому что сегодня настоящее кино, именно как драма, присутствует у нас только в жанре сериалов.
Если говорить о большом кино — все, что сейчас идет в прокате, — это, прежде всего, парад аттракционов.
— У меня возникло впечатление, что «Чернобыль» скорее даже не драма, а документальный фильм, настолько точно в нем отображены реалии того времени, знакомые нам, предметы окружения, интерьеры… Сюжет нередко подан сухой фактурой, эмоциональные высказывания лаконичны. Кажется, что авторы стремились создать иллюзию сухой хроники, и от этого все происходящее на экране становится еще страшнее.
— Думаю, хроника на вас так бы не воздействовала. «Чернобыль» — это настоящее художественное произведение, придуманное и тщательно подготовленное. И именно уровнем подготовки отличается работа западных коллег от того, что имеем здесь мы. К сожалению. Пока наши продюсеры не поймут, что дольше готовиться дешевле и правильнее, чем понижать планку качества, мы к уровню «Чернобыля» будем тянуться долго. Хотя некоторыми проектами мы уже доказываем, что это возможно сделать. Но пока все это обходится огромной кровью, получается прямо-таки «кино вопреки».
«Чернобыль» готовился три года, на пустом месте такой шедевр не родится — он выверен по кадрам, бережно собран из хроник интервью. Степень владения материалом поражает. Это ведь иностранцы, которые сняли сериал про другую страну! Я не могу себе представить ситуацию, чтобы российский или белорусский продюсер или режиссер задумали снять кино про убийство Кеннеди и сделали бы это так же безупречно.
— Можно ли назвать ситуацию феноменальной с точки зрения того, что аналогов подобного погружения в историю другой страны не было?
— Почему же, я могу назвать картину «К-19» Кэтрин Бигелоу и сравнить ее с картиной Ильи Хотиненко «72 метра». Скажу вам, что у западных коллег внимание к бытовой правде, деталям, оказалось на голову выше. Казалось бы, что проще — живя в России, собрать весь этот реквизит и воссоздать правильные интерьеры. Но нет, американские коллеги это сделали гораздо тщательнее.
— Как вы считаете, почему у наших режиссеров, продюсерских компаний не возникает желания создавать кинематограф, наполненный очень плотной и достоверной исторической фактурой?
— Мне кажется, что у нас вообще только историческая фактура льется с экранов. Большая беда, что страна живет прошлым, забывая о том, что есть настоящее. И его мало кто исследует. В этом как раз феномен малобюджетной картины под названием «Аритмия», которая собрала порядка 100 млн российских рублей в прокате (более $1,5 млн). Зритель пришел посмотреть на современников.
Сериалы про «ментов» не в счет, это — отдельный жанр.
Потом не забывайте, что тематику намерен продолжать Данила Козловский, который планирует выступить в качестве режиссера фильма про Чернобыль. Говоря по правде, мне тяжело представить, каково это — вскоре после выхода такого сериала снимать кино на ту же тему. Я бы на месте авторов отказался от затеи.
Кино о войне у нас — это набор штампов, которые впитаны с молоком матери. У нас актеры, как только на них надеваешь военную форму, начинают говорить как персонажи из советских фильмов, из них это не выбить.
Есть такая история с Эйзенштейном — когда он готовился к съемке «Александра Невского», у него спросили, почему он уверен, что костюмы героев исторически достоверные. Режиссер ответил: «Кто об этом знает? Зато когда выйдет мой фильм, все будут думать, что так и было». Не забывайте о том, что кино тоже формирует реальность, порой абсолютно новую.
— И «Чернобыль» тоже ее сформирует? Какую?
— Безусловно сформирует. Человек так устроен, он мыслит образами. И образы, которые запечатлены в этом фильме, останутся с нами. Там есть настолько сильные сцены, что они отпечатались целиком в моей голове. Мне кажется, что «Чернобыль» — это очень важное кино, которое напоминает, насколько хрупка жизнь. Оно показывает, насколько беспомощен человек перед катастрофой.
А еще фильм заявляет о том, как важно брать на себя ответственность и говорить правду. К слову, в картине не совсем точно передано поведение людей. Свидетели тех событий, сотрудники ЧАЭС, находившиеся на рабочем месте во время трагедии, ликвидаторы последствий аварии — все как один говорят, что люди рисковали своими жизнями абсолютно добровольно, это был единый порыв. Мне кажется, эта модель поведения в критической ситуации — свойство нашего менталитета, которое англичане не смогли рассмотреть до конца. Им сложно понять общность, которая тогда была на территории СССР. Думаю, авторы просто не могли поверить, что такое возможно.
— На мой взгляд, фильм все же не о чернобыльской трагедии, а скорее о лжи, приспособленчестве и о том, как их можно довести до абсурда глобального уровня. Без откровенных спойлеров скажу, что в пятой серии главный герой сравнивает то, что произошло с реактором на четвертом блоке, с процессами, которые могут возникнуть, если долго аккумулируется ложь. И это — финальный монолог, он не о трагедии на станции, а о катастрофе, которая возникает, когда человек хочет, но не может говорить правду, привыкает к этому, а после уже даже не хочет знать эту правду.
— Мне кажется, это просто нами отлично считывается, потому что время такое. В любом случае мы в первую очередь эмоционально отреагировали на кино, на ту жуть, которая буквально лилась на нас с экрана, обволакивала и сразу заставляла остро ценить то, что у тебя сейчас есть. Только потом мы реагируем разумом. И здесь уже размышления будут созвучны со временем и местом. Ведь проблема, о которой говорите вы, касается не только стран постсоветского пространства, но и фактически любой точки мира…
— Артур Перес-Реверте в одном из своих интервью сказал, что, когда начинающие писатели спрашивают его, как себя реализовать, он однозначно советует писать сценарии к сериалам или к компьютерным играм. Мэтр сам большой поклонник сериалов, тратит на них несколько часов в день и уверен, что они сейчас — авангард кинематографического искусства. Мол, там нынче происходит все самое интересное и передовое. Там сейчас самые светлые умы. На ваш взгляд, не стало ли появление «Чернобыля» подтверждением этой теории?
— Этот факт очевиден уже лет пять, если не больше. Как я уже говорил, сейчас в большом кино нет серьезной драмы, и это результат того, что мы переживаем золотой век телевидения. Сегодня цифровой сигнал и большие плоские телевизоры позволяют качественно смотреть широкоформатное кино дома. Многие предпочитают смотреть драму дома, тет-а-тет, без хрустящего попкорна под ухом. Я, сотрудничая с телевидением, боролся, чтобы «мы» стали не хуже, чем «они». Тот же самый «Мажор» для 2013 года был снят настолько современно, что приходилось убеждать отдел технического контроля на телеканале: яркие визуальные решения приемлемы и для телевидения. Визуальный эксперимент, что называется, зашел!
Мы очень хотим, чтобы нас хвалили, но боимся рисковать и брать на себя ответственность. На телевидение в последние годы пришли авторские режиссеры: Жан-Марк Валле с «Острыми предметами», Кэри Фукунага с «Настоящим детективом» и «Маньяком», Дэвид Финчер, Мартин Скорсезе, Стивен Спилберг… Они понимают, что режиссер не может вечно питаться аттракционами. Мы обязаны скорее заниматься характерами, психологией героев, чем думать о спецэффектах.
— Не станет ли советская эпоха «модной» после выхода «Чернобыля»? Есть ли вероятность, что, увидев такой большой интерес аудитории, к этому периоду и месту обратятся другие режиссеры и продюсеры?
— Сомневаюсь. Все же в первую очередь этот сериал для зарубежного зрителя — трагедия, разыгравшаяся на фоне глобальной катастрофы. Образы героев обостряют жуткие обстоятельства, вы отождествляете себя с ними. Если это происходит — все, магия свершилась.
Для меня открытие скорее в том, что сюжет кино рассказан очень жестко, без пощады к массовому зрителю. Его это не отпугнуло, а наоборот — заинтересовало. Быть может, зритель уже готов к такому повествованию.
— И в заключение очевидный вопрос: когда, на ваш взгляд, на постсоветском пространстве начнут снимать сериалы, подобные «Чернобылю»?
— Какое кино вы имеете в виду?
— Честное, продуманное, скрупулезно подготовленное, нацеленное не только на кассовые сборы, но и на то, чтобы донести до зрителя глубокую мысль.
— Не забывайте о том, что у нас разные условия игры, в первую очередь, конечно, вопрос в финансах. Суммы, которыми способен рискнуть HBO или Netflix, несопоставимы с теми, на которые ориентируемся мы. Также не забывайте о том, что рынок огромен и на один «Чернобыль» приходится сотня низкосортного шлака. Если смотреть с этой точки зрения, думаю, что в процентном соотношении у нас все не так уж плохо.
Сейчас еще происходит важная трансформация — мы начинаем догонять Запад потому, что появляются независимые интернет-платформы, которые показывают фильмы. Я говорю про российские «ТНТ-премьер», «Старт», «Яндекс» и другие. Этих платформ не коснутся многие ограничения, которые есть у эфирного телевидения, а значит, сериалы на них будут более острыми и актуальными. Мы сейчас для таких платформ снимаем, а со следующего года вы уже сможете увидеть результаты.
Читайте также:
Подписывайтесь на нашу страницу в Facebook и присылайте свои истории и размышления.
Самые яркие из них могут стать темой для следующей колонки!
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!
Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. nak@onliner.by
