В редакцию Onlíner обратился Владимир. Мужчина рассказал нетипичную историю: его 7-летний сын Ваня, который после расставания родителей жил с мамой, неожиданно оказался в приюте. Ключевая причина — женщина не отправила ребенка учиться в школу. «Но почему сына сразу забрали в приют, а не отдали его мне? — недоумевает папа мальчика и добавляет, что речь не о какой-то асоциальной, а о самой обычной семье. — В последние полтора года поведение бывшей жены Валентины сильно изменилось, она не давала мне видеться с сыном. Я приезжал к нему более 80 раз, дважды подавал заявление на зачисление ребенка в первый класс (в 2024 и 2025 годах), но из-за того, что у него не было нужного пакета документов, в школу не брали. Но как я мог пройти с ним всех врачей, если она запиралась в доме и не подпускала меня к сыну?» С 16 сентября мальчик находится в приюте, а его мама — в психиатрической клинике. Все это время Владимир обивает пороги всевозможных инстанций, чтобы забрать сына домой. Разбираемся в этой сложной и неоднозначной истории.
Читать на Onlíner(Все имена героев материала изменены.)
Когда Владимир и Валентина сошлись в 2012 году, им обоим было под 40. У обоих были дети от прошлых браков и отношений, и Валины еще несовершеннолетние сыновья оставались с ней. Пара жила в двухквартирном доме (занимали одну его половину — по сути, одну комнату и веранду) в пригороде Мозыря, доставшемся женщине в наследство после смерти матери.
— Когда мы с ней познакомились, в доме не было ни воды, ни электричества, и я был очень удивлен, как можно с тремя детьми (тогда с Валей жила еще ее старшая дочь, ныне уже взрослая) существовать в таких условиях. Со временем я сделал там ремонт, провел свет и все необходимые коммуникации. Но что меня очень удивляло, так это то, что Валя никак не хотела вступать в наследство, оформлять дом на себя и по непонятным причинам оттягивала этот процесс вплоть до 2024 года. Она только повторяла: потом, потом. Причем это усложняло и подключение коммуникаций, и многое другое в бытовом плане.
По словам собеседника, за исключением этого нюанса с оформлением дома, в остальном в семье по большому счету все было хорошо.
— Валя мне нравилась: она довольно красивая женщина, внимательная, заботливая, мягкая по характеру. Многие в деревне и сейчас думают, что я развелся с женой после 17 лет брака из-за нее, но это не так: инициатором была жена, а с Валей я сошелся через два года после развода. К сыновьям от первого брака она тоже относилась мягко, даже чересчур. Есть, знаете, матери-кукушки, а вот Валя, наоборот, такая мама-мама: очень любит детей, причем настолько, что даже строгости проявить не может. Поэтому ее старшие сыновья от предыдущих отношений, бывало, совсем ее не слушали: могли даже в школу не ходить, если не хотят. На этой почве у нас могли быть разногласия, потому что я считал, что с пацанами надо построже, и сам, бывало, мог взяться за их воспитание.
Весной 2018 года у пары родился совместный ребенок — сын Ваня. Женщина не позволила Владимиру записать ребенка на себя, и это, по его мнению, было второй ее странностью после невступления в наследство.
Валентина и Владимир никогда не были женаты. Собеседник уверяет, что звал Валю замуж, «но расписываться она не хотела».
— У нас постоянно стояли три вопроса: оформить дом, записать на меня ребенка и оформить Ваню в детский сад. Но мы продолжали жить, несмотря на эти разногласия. Возможно, на жизни Вали сказывалось ее воспитание: она росла без отца, какое-то время была в детском доме, мать пила…
Примерно за два года до сегодняшних событий отношения в паре стали ухудшаться. По словам Владимира, женщина «стала проявлять агрессию и обвинять его в том, чего не было».
— Она стала говорить, что я все разрушаю в доме, хотя я же и привел его в порядок. Потом вообще заявила, что, когда мы летали на отдых в Египет, я якобы ее «топил и душил». Мне было обидно это слышать, а она все агрессировала и агрессировала. Дошло до того, что Валя стала выгонять меня из дома. Сыну тогда было года 4, он очень сильно переживал, плакал и не отпускал меня. Бывало, выбегал в тамбур и становился у двери, упрашивал не уходить и лечь с ним спать. Иногда мне удавалось убедить Валю оставить меня в спальне, пока сын не уснет, а после этого я уходил. Так мы делали много раз. Но когда Ваня понял, что утром меня нет, стал ложиться мне прямо на грудь и так засыпал.
— Как вы думаете, почему у Валентины изменилось отношение к вам?
— Сейчас эта причина уже известна: у Вали диагностировали психическое расстройство. Но тогда я просто не мог объяснить себе, что с ней, и прикладывал много усилий, чтобы показать ей, что ничего плохого ей я не делаю. И поначалу ласково и терпеливо мне удавалось переубедить ее, но потом уже и это не работало. Валя стала закрываться в доме, из-за этого я не мог видеться с сыном.
Понимая, что по документам Ваня ему не сын, в феврале 2024 года Владимир через суд установил отцовство, а также добился порядка общения с ним. Вот как описываются отношения пары в тот период судом (цитаты взяты из документов, предоставленных собеседником в распоряжение редакции): «Оба родителя имеют возможность, желание и готовы защищать интересы своего ребенка, однако не могут прийти к согласию относительно участия отца в воспитании и общении с сыном. К тому же между сторонами сложились конфликтные отношения, в которые вовлечен их несовершеннолетний сын Ваня. < …> В своих возражениях [Валентина] указала, что Владимир нарушил привычный для их семьи уклад жизни, перетягивает сына на свою сторону, заманивая дорогими игрушками».
Свидетели, приглашенные в суд по этому делу, рассказывали, что «мальчик тянулся к отцу», «с радостью с ним общался» и что с весны 2024 года Валентина «перестала посещать храм и водить [туда] ребенка», а также «стала избегать общения».
Позже старшая дочь женщины Светлана, которая согласилась представить сторону матери, пока та проходит лечение, объяснит эту вынужденную нелюдимость Валентины тем, что так она, возможно, хотела исключить всякую возможность пересекаться с Владимиром.
В суде также было установлено, что ребенок, «не имея длительной возможности общаться с отцом, начал более негативно высказываться в его адрес» и что мать, формируя негативное отношение сына к отцу, «стремится искоренить привязанность ребенка и дискредитировать образ отца в его глазах».
В том февральском судебном процессе был установлен порядок общения Владимира с сыном. Суд учел интересы всех сторон и решил, что в первые три месяца, поскольку мальчик долго не общался с отцом, он будет видеться с ним в присутствии матери, а далее — уже без ее участия.
Но решение суда, обнадежившее Владимира, игнорировалось матерью мальчика.
— Первое время, вопреки воле матери, Ваня подходил к окошку, и мы общались, я передавал ему игрушки и продукты. Потом она на месяц съехала из города, стала рассказывать ему о том, что я якобы ее топил. И с 28 июля 2024 года сын был полностью закрыт от меня. Я ездил к ним из Мозыря более 80 раз, но Валентина ни разу не открыла мне деверь, хотя я знаю, что они были дома и она наблюдала за мной из окна. Ни судебные исполнители, ни сотрудники соцопеки — никто не мог на нее повлиять.
До сентябрьских событий Владимир не виделся с сыном полтора года. В 2024-м он сам подал заявление на зачисление Вани в первый класс, когда узнал, что Валентина этого не сделала. Заявление тогда развернули, ссылаясь на отсутствие у ребенка необходимого медобследования и пакета документов. Понимая, что и к этому учебному году Владимир не сможет сделать справку для школы без сына, он поначалу и не подавал заявление. Однако еще в августе, по словам собеседника, он обратился в отдел образования Мозырского райисполкома, чтобы «Валентину принудили отправить сына в школу». О ситуации с тем, что ребенок второй год не может пойти в школу, Владимир также написал в Администрацию президента.
— За неделю до первого заседания КДН я также написал заявление на имя председателя Феликса Галюка с просьбой отдать мне сына — и я сразу же отправлю его в школу. И для меня было очень большим удивлением, когда 10 сентября на совете профилактики директор Мозырского СПЦ озвучила, что в том, что ребенок не пошел в школу, виновны оба родителя. Как так, если я неоднократно пытался это сделать? В прошлом году я писал заявление, но физически я же не мог взять сына и пройти медкомиссию: все знали, что у меня нет доступа к ребенку! На следующий день, 11 сентября, я подал заявление для зачисления Вани в первый класс, но мне отказали по тем же причинам. Получился такой замкнутый круг.
Отмечу также, что еще в июле я подал заявление на подготовительные курсы для сына и оплатил их (140 рублей за два месяца), но Валентина их проигнорировала.
Ситуация стала критической именно в этом учебном году, когда Ване пошел уже 8-й год. К решению вопроса со школой подключились местные органы власти: 22 августа в отношении семьи было начато социальное расследование. Органы соцопеки неоднократно посетили семью, опросили ближайших соседей и выяснили, например, что мать действительно препятствует общению отца с ребенком, не исполняя решение суда. Так, одна из соседок семьи рассказала, что Владимир «приезжал к сыну и оставлял ему подарки на подоконном выступе, которые после лежали там по несколько дней».
По итогам расследования 16 сентября семью Вани поставили в СОП сразу по двум критериям: «препятствие в получении обязательного общего образования» и «систематическое невыполнение рекомендаций медработников по медицинской профилактике и диагностике». В этот же день Ваня был признан нуждающимся в госзащите, отобран у обоих родителей и помещен в приют — Мозырский СПЦ.
— Я, конечно, был благодарен комиссии, что ребенка изъяли, ведь доступа к нему у меня не было. Но я никак не ожидал, что после этого сына не передадут мне: критериев СОП как у отдельно проживающего родителя у меня, повторюсь, не было.
В постановлении КДН Мозырского райисполкома говорится, что ребенок будет находиться под госзащитой до «устранения причин», которые привели к таким мерам. Мать и отца Вани обязали пройти медицинское освидетельствование, предоставить заключение врачебно-консультационной комиссии о наличии либо отсутствии заболеваний, при которых родители не могут выполнять свои обязанности, возмещать расходы на содержание ребенка в приюте, отдельно матери — устроиться на работу.
По словам Владимира, все обязательства, которые были возложены КДН на родителей, он выполнил, хотя и считал, что лично у него нет критериев «опасности». Куда сложнее обстояли дела у матери мальчика: у нее выявили психическое заболевание и поместили в стационар специализированной больницы. На момент публикации женщина все еще находится на лечении. О ее состоянии с разрешения и со слов старшей дочери мы расскажем чуть позже.
Владимир же с того самого момента, как сына поместили в приют, пытается забрать его к себе. Мальчик, к слову, уже учится в школе.
— Пошел уже третий месяц, а ребенок все еще в приюте. У меня своя двухкомнатная квартира в Мозыре, в ней все готово для приезда сына, но по каким-то причинам его мне не отдают. Сначала говорили, что после длительного перерыва нам нужно восстановить детско-родительские отношения. Но отношения с ним у нас наладились с первого дня приезда к нему в приют: он меня принял, любит — я это точно знаю. Но психологи центра провели тест и, неверно посчитав его результаты (позже баллы действительно будут пересчитаны и окажутся в пользу отца. — Прим. Onlíner), предоставили их в КДН, где решили, что отдавать мне ребенка еще рано.
На очередном совете комиссии по делам несовершеннолетних, который прошел через два месяца после помещения Вани в приют, казалось, что все субъекты профилактики были не против вернуть ребенка мне. Я даже включал им запись, где сын просится ко мне, но ребенка мне так и не отдали. Сказали, что будем собираться еще через месяц, уже в декабре. И вот все это время наш сын — домашний и любимый ребенок — при живом отце почему-то должен находиться в приюте. Но как же так?
Собеседник не исключает, что еще одной причиной, по которой ему не отдают ребенка, может быть заявление его матери о том, что, будучи на отдыхе в Египте, Владимир якобы ее душил и пытался утопить. Отметим, что Валентина заявляла об этом в рамках судебного процесса по порядку общения отца с ребенком (февраль 2024 года), то есть не в моменте, а годы спустя.
Поскольку женщина сейчас проходит лечение, с нами согласилась поговорить ее старшая дочь Светлана. Вот что она рассказала:
— Мама — очень любящий человек. Нас у нее четверо и Ванечка — самый младший ребенок. В последнее время у нее были непростые отношения с отцом Вани, и, как я поняла, она почему-то боялась отдавать младшего сына в школу. Когда я напрямую спрашивала маму об этом, она отвечала: «Так надо».
— То психическое заболевание, которое диагностировали у вашей мамы, как-то проявлялось?
— Я не знала, что у нее может быть какое-то расстройство [психики] и до сих в этом сомневаюсь, потому что знаю маму: она просто живет по каким-то своим принципам, у нее есть своя женская гордость. И для меня это было как проявление характера.
— Как Валентина воспринимает произошедшее?
— Мама адекватная, она все понимает. В клинике она почти два месяца. Доктор говорит, что вот, мол, есть улучшения и что недели через две ее уже отпустят. Но проходят эти две недели — и маму не выпускают. Мама сказала, что за эти два месяца она многое передумала. Например, она стала лояльнее относиться к Владимиру, стала выходить к нему, когда он приезжает навещать ее, хотя раньше видеть его не хотела.
— Мама как-то объясняла вам, почему она не хотела, чтобы Ваня виделся с отцом?
— Не знаю, у нее были какие-то свои соображения на этот счет. Но сейчас она стала намного мягче относиться к Владимиру. Маму очень огорчает то, что Ванечка находится в приюте. Она знает, что Владимир всячески пытается его вернуть, и очень хочет, чтобы все получилось.
— В интервью Владимир говорил, что он привозил сыну подарки и оставлял их на выступе подоконника, и они лежали там днями. Об этом же говорили органам соцопеки и соседи.
— Это было уже после того, как мама от него перестала что-либо брать. Скажу так: она не просто так от него отдалилась. Но сейчас понимает, что надо налаживать отношения с Владимиром из-за Вани. Она очень скучает по нему, мечтает увидеться с ним и забрать его домой.
— Как думаете, после лечения маме могут отдать Ваню обратно?
— И мама, и мы делаем для этого все возможное. Пока она в больнице, делаем в доме ремонт. Маме нужно будет утроиться на работу. Если у нее заберут Ваню навсегда, для нее это будет равносильно смерти. Поэтому мама рассчитывает пройти терапию и вернуть Ваню домой. Она все уже переосмыслила.
В ноябрьском постановлении КДН Мозырского райисполкома говорится, что 19 сентября был разработан «план защиты прав и законных интересов детей» в отношении сына Владимира. Там же говорится, что отец мальчика «часто посещает его в приюте, охотно идет на контакт со специалистами».
Судя по документу, детско-родительские отношения отца и сына действительно существенно продвинулись: по результатам диагностических исследований, у ребенка есть стойкое желание общаться с папой, формируются доверие и желание принимать от него помощь. К матери у него по-прежнему сохраняется «надежная привязанность».
Из постановления можно сделать вывод, что намеченный план выполняется и к декабрьскому заседанию КДН вопрос о возможном возвращении ребенка в семью в повестке есть. К 10 декабря субъектам профилактики, участвующим в реализации плана, поставлена задача «предоставить в КДН сведения в отношении семьи несовершеннолетнего, отразив в информации выводы о возможном возвращении ребенка в семью и предложения о мероприятиях по социальному сопровождению».
О возможном возвращении Вани в семью мы спросили у заместителя председателя Мозырского райисполкома Феликса Галюка.
— По нему вопрос решается положительно, никаких вопросов там нет, — коротко ответил зампредседателя и положил трубку.
Мы будем следить за развитием истории и напишем, чем она закончилась.
Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро
Перепечатка текста и фотографий Onlíner без разрешения редакции запрещена. ga@onliner.by