Считается, что «переизобрести себя» — задачка для суперзвезд вроде Тейлор Свифт. Но и простым смертным порой приходится постараться. Ведь в 40 лет невозможно дать те же ответы на вопрос «Кто я?», что и в 20. Минчанин Александр Бублик подошел к делу творчески. Он «переизобретал себя» несколько раз: был офисным сотрудником, главным в городе каллиграфом и, наконец, реставратором старинной мебели. Смотрите видео и читайте его историю на Onlíner.
Читать на OnlínerГде-то во дворах на Платонова, спрятанная от шумной площади Победы, притаилась уютная мастерская. Здесь в окружении артефактов прошлой эпохи — венских стульев, солидных столетних буфетов и винтажных кресел — проводит свои дни Александр Бублик. Человек со вдумчивым и немного грустным взглядом, известный столичной тусовке своим каллиграфическим мастерством, пять лет назад он отложил в сторону перо и чернила — все ради того, чтобы начать реставрировать мебель. Вот и не верьте теперь в кризис среднего возраста!
— По образованию я инженер, — вначале Александру не очень комфортно говорить на камеру. — Довольно много времени провел в офисе, прежде чем открыл свое дело. Сначала это была фотостудия. Потом — каллиграфия. Казалось бы, берешь в руку перо и «просто пишешь» — что тут такого? Но чтобы понять, как оно работает, нужна куча часов практики и тренировок. Когда в Минске начался ковид, все заказы отменились… Нужно было искать что-то другое.
Любовь к старинной мебели, на самом деле, у Саши давно в крови. Еще лет десять назад он собственными руками восстановил бабушкины кресла шестидесятых годов на даче. Причем получил от этого удовольствие. Однажды Саша случайно зашел в один большой антикварный магазин в Минске — и дальше все как в тумане.
— На самом деле, рынок антиквариата в Беларуси еще только развивается. Постоянно открываются новые магазины (и с действительно дорогими вещами, и с обычным винтажем), люди возят вещи из Европы, находят в Беларуси у бабушек и дедушек на чердаках, в сараях, в заброшенных деревенских домах… Рынок еще немножечко кривой и косой. Людям сложно понять истинную ценность вещей. Предмет, который ничего из себя не представляет, может стоить очень дорого, а действительно ценная вещь продается за копейки.
Если упростить, то все предметы, которым больше 100 лет, — это антиквариат. А те, которым больше 50, но меньше 100, — винтаж. Но в разных странах свои особенности. Например, в США есть строгое разделение: все вещи, изготовленные до 1830 года, считаются антиквариатом, а после — нет. Причем время течет дальше, но этот «водораздел» в Америке стоит на месте. Конечно, во всем мире антиквариат ценится дороже винтажа.
В Европе и США этот рынок развит больше — от программы Salvage Hunters на Discovery до династий реставраторов в нескольких поколениях. Есть мастера с мировым уровнем, люди за 80 лет, которые всю свою жизнь посвятили ремеслу. Мы с коллегой смотрим их видео на YouTube и смеемся: наши любимые дедушки.
— Но ведь вся эта красота — исключительно для аристократов, не для потомков крестьян?
— Почему же? Да, мебель, созданная до середины XX века, отличается качеством и красотой. Ее делали не на фабриках, а вручную, на века — и она действительно до сих пор с нами, жива. Это продолжение искусства и архитектуры: ар-нуво, ар-деко… Но сейчас в Европе становится модной крестьянская мебель — это к вопросу о том, что красивые вещи — только для аристократов. Уникальная лавка из прапрадедовой хаты, единственная в своем экземпляре, может стоить в разы дороже, чем викторианские кресла, которые делали сотнями. Есть такая тенденция.
С учетом интеллектуального, аутентичного («Я намеренно сохраняю некоторые дефекты как часть истории предмета») и, очевидно, перфекционистского подхода Александра сразу возникает вопрос: может ли реставрация мебели приносить деньги?
— Мне было 33—34 года, когда я ушел из офиса — и, смотрите, до сих пор не пропал, — улыбается Саша. — Сначала я занимался реставрацией один, теперь у меня есть напарник. Мы стараемся сделать так, чтобы это было бизнесом. Но получается не всегда: слишком много времени уходит на восстановление одной вещи. Например, берешь стул и занимаешься им два месяца. И не всегда можешь выставить заказчику такую цену, чтобы он оплатил два месяца твоей жизни. Бывают предметы, на которых работаешь в ноль, просто для своего удовольствия.
Плюс у нас достаточно большая аренда (2000 рублей зимой и 1400 летом), которую в любом случае нужно платить. В инструменты я уже вложил, наверное, $10 тыс. по курсу. Моих доходов на скромную жизнь хватает. Но, честно, я «такі сабе бізнесмэн».
Цены зависят от состояния мебели. Одно дело — просто помыть и отреставрировать покрытие, совсем другое — разобрать, почистить, переклеить и так далее. Например, восстановить венский стул стоит от 200 рублей. А уже более массивная работа, например комод, — это около 3 тыс. Если вы захотите продать антиквариат, то цены на комоды начала XX века (не суперредкие и дорогие) сейчас колеблются в районе 3—5 тыс. рублей, на буфеты конца XIX века — 5—7 тыс. Прямо-таки космических цен я вам не назову, это не десятки тысяч долларов.
Но моя работа — это не только деньги, а еще и определенная философия. Я не люблю излишнее потребительство. Большинство вещей можно починить и использовать дальше, а не создавать дополнительную кучку мусора. Иногда ко мне попадают предметы в состоянии «дров» — другой бы их в печку отправил, а я хочу вернуть к жизни. Мне интереснее работать с невзрачными на первый взгляд предметами, чем с ампиром, резьбой, латунью или золотом.
Оказывается, с мебелью все так же, как с красотой человеческого тела: вечный конфликт между идеальностью и естественностью. Сохранить ли следы эксплуатации и дефекты в стуле XVIII века, чтобы он выглядел на свой возраст? Позволить ли 40-летней женщине седину, морщинки и отсутствие макияжа?.. Готовых ответов здесь не ждите.
— Когда я восстанавливаю мебель, то стараюсь найти клеймо производителя, подпись и дату, узнать историю предмета. Обычно происходит целое расследование! Оно необходимо, чтобы понять ценность вещи. Или разобраться, как должны выглядеть утраченные части. Бывает, под слоями лака и краски обнаружишь дату на кофейном столике — 1899 год — и радуешься. Или на куске зеленой ткани окажется штемпель «Москва, Технотрест», и выяснится, что эта фабрика по производству письменных столов существовала только в 1920-х годах. Мини-расследование, говорю же.
Сейчас основная масса антиквариата, который попадает мне в руки, — это предметы конца XIX — начала XX века, особенно венские стулья — я уже наизусть знаю все фабрики и каталоги! Технологию, как гнуть дерево (в основном бук), придумал немецко-австрийский столяр Михаэль Тонет в Вене в 1841 году — отсюда и название. Потом все стали его копировать, даже мебельная фабрика в нашем Пинске. Недавно ко мне попал очередной венский стул — оказалось, один из первых такой модели, с сохранившейся бумажной этикеткой и клеймом. Это о-о-очень редкая штука, коллекционная. В Европе такой стул может стоить пару тысяч евро.
А вот интересное зеркало — примерно конца XIX века. Его привезла девушка и рассказала такую историю: она искала сталинку в районе Оперного театра, увидела это зеркало — и влюбилась! Сказала, что купит квартиру, только если ей оставят вещицу. Так и вышло. Бывшие хозяева говорили, что квартира когда-то принадлежала танцорам Большого театра оперы и балета. Они и привезли зеркало из Европы. Оно прожило в минской квартире всю свою жизнь.
Или вот — специально для вас сниму пленку — очень интересный стул, точнее полукресло, которое случайно нашли на чердаке. Мой знакомый купил его рублей за 100. Состояние было не очень: сиденья нет, пружин тоже. Как оказалось, этот стул придумал австрийский дизайнер и архитектор Йозеф Хоффман, а изготовила известная фирма Jacob & Josef Kohn специально для венского кабаре «Летучая мышь». Сейчас там крутой музей. А эти стулья до сих пор называются «Летучая мышь». Я полностью восстановил его, вернул обивку аутентичного цвета марсала. Не знаю, сколько он стоит в Беларуси, но в Европе пару тысяч евро — вполне.
Саша шутит, что в далеком будущем его дети будут продавать отреставрированный отцом антиквариат и заработают кучу денег. Хотя, как вы уже поняли, жизнь семейства Бубликов вообще не про суровое капиталистическое обогащение. Есть предметы, которые ничего не стоят даже после реставрации, но мастер все равно не говорит им «нет». Ведь для заказчика это семейная память, сентиментальная ценность.
— Например, буфет — его полностью съели жуки-древоточцы, видите? Не знаю, на чем он стоит. Наверное, древоточцы держат, — усмехается Саша. — Это интересный вызов для меня как для реставратора. Смогу ли я практически из ничего восстановить буфет? Каркас отремонтировать нереально, зато можно попытаться сохранить двери, резные колонны и декоративные молдинги. Сначала я обрабатывал буфет от насекомых, потом заливал специальный укрепляющий состав в каждую дырочку, чтобы спасти дерево, высушивал. Буфет тут уже год. Меня не покидает амбиция: смогу или нет? Скорее всего, мне просто придется сделать точную копию, и это обойдется заказчику примерно в 3 тыс. рублей.
Я практически не занимаюсь современной мебелью. Потому что качество сильно хромает. Иногда какой-нибудь ресторан или бар, с которым мы сотрудничаем, попросит: вот у нас барный стул сломался, почините. Мы, конечно, сделаем, но… Ты ведь уже знаешь, каким предмет должен быть, чтобы прослужить долго. Открываешь — там просто куски фанеры, ДСП, черные саморезы, поролон, куча клея, монтажной пены и всякой фигни. А ведь эти предметы покупаются новыми у производителя. Печально все, конечно.
В мастерской теплый свет, запах дерева, обаятельные ножки-лапы у стульев… Честно говоря, даже не хочется уходить. Уже прощаясь в дверях, мы с Сашей обсуждаем главные вопросы жизни, вселенной и всего такого.
— В любом случае работа на себя — это вопрос ответственности. Ты занят 24/7, и нет дяди, который решит проблемы. Первую ступеньку — уйти из офиса — я уже давно преодолел. Теперь впереди следующая: нанять людей, платить им зарплату — все-таки сделать это бизнесом. Что такое кризис среднего возраста? Ну, может быть, это он и есть, — смеется Саша. — Считаю ли я себя счастливым человеком? Вопрос философский. Думаю, да. Все зависит от самовосприятия. В конце концов, даже бездомный может сказать: «Я счастлив, все круто! Квартиру оплачивать не нужно». Я считаю себя человеком, у которого есть ремесло. И который умеет его менять — буквально по щелчку. Может быть, это лучше, чем счастье?
Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро
Перепечатка текста и фотографий Onlíner без разрешения редакции запрещена. ga@onliner.by