Осенью будет пять лет с тех пор, как Ирина Кравченко одномоментно потеряла обе руки и ноги. События сентябрьского дня 2019 года ее память зафиксировала в мельчайших деталях. Стоит только подумать об этом — и перед глазами появляются жуткие обрывки происходящего: внезапно появившийся комбайн, мелькнувшая в жатке отрезанная рука, пронзительный крик водителя и короткая мысль о том, что руку уже не пришьют. Лифтер дзержинской больницы, куда экстренно доставили пострадавшую, взглянув на Ирину, сказала: «Ты выживешь!» И Ира выжила. До 2020 года о ней заботился Сергей — мужчина, с которым они прожили вместе 17 лет. Он забрал Иру из больницы и в буквальном смысле стал ее руками и ногами. Когда эту единственную опору она потеряла, тогда и оказалась на соцкойке во Фрунзенской участковой больнице. Мы съездили туда, чтобы поговорить с Ириной о ее непростой жизни и до, и после несчастного случая.
Читать на OnlínerФрунзенская районная больница находится в агрогородке Дворище Дзержинского района. Это одноэтажное здание, выкрашенное в стандартный салатовый цвет, рассчитанное на 40 коек, из них 15 — сестринского ухода. Все они заняты. Здесь находят временный приют те, кто уже не может позаботиться о себе самостоятельно, и другой возможности, кроме как получить помощь в больнице, не имеет.
Обычно пациенты тут подолгу не лежат: по истечении трех месяцев их стараются распределить по домам-интернатам. Но не всегда это удается, и некоторые живут в больнице годами. Документы Ирины Кравченко, например, были уже готовы к тому, чтобы она переехала на постоянное место жительства в дом-интернат. Но она отказалась и с февраля 2020 года живет в четырехместной палате с видом на бывшую общественную баню, стильный красный коттедж и высокие сосны с пушистыми ветвями. Признается, что ей тут нравится.
На прикроватной тумбочке у Ирины лежит стопка женских романов. Литературу приносит местная библиотекарь Ирина Алексеевна — за четыре года она выучила предпочтения читательницы и безошибочно подбирает для нее книги.
— Сейчас читаю роман «Черная кошка в зеркале», — говорит Ирина. Она дотрагивается до губ правой культей, смачивает ее слюной, как если бы это были пальцы, переворачивает страницу, затем еще одну.
Правая рука у нее сохранилась лучше: не затронут локтевой изгиб, за счет чего сформировалась узкая культя. Левая же, отсутствующая до плеча, к повседневной жизни почти не приспособлена. Однако в определенный момент и она важна: все тело включается в процесс, когда Ирина, например, самостоятельно перелезает с кровати в инвалидное кресло и обратно.
Романы, что читает Ирина, легкие и очень далеки от реальной жизни — такой противовес ей, говорит, и нужен, чтобы отвлечься. К истории пятилетней давности женщина старается лишний раз не возвращаться, но если просят, то рассказывает обо всем спокойно, в деталях вспоминая те ужасные события.
— Это была пятница, 20 сентября 2019 года. В тот день я поехала на маршрутке из Дзержинска на дачу в Турьяково — там у свекрови были огород, парник с помидорами, огурцами и перцами. Я была в рабочей спецодежде, которую мне отдал муж, — легкой зеленой куртке и штанах. Рядом с остановкой есть грибной лес — решила туда зайти, срезав путь через кукурузное поле. Иду и слышу: кажется, трактор идет! Кукуруза высокая, ничего не видно, откуда звук идет, непонятно. Думаю, дай сойду в сторону. И не успела! Сначала мне отрезало ноги, потом подкинуло вверх, и я упала на землю. И уже когда лежала, затянуло сначала одну руку, потом вторую. Все это время я была в сознании, и мне казалось, что ноги как будто отхлестали крапивой. Потом я мельком увидела свою руку в жатке и подумала: все, уже не пришьют.
Комбайнер остановился, как только смог заметить человека на земле. Ирина говорит, что он сильно кричал — был в шоке.
— Я лежала лицом на земле и смотрела на чьи-то ноги в сапогах. Все время была в сознании. Людей набежало много, они стояли кучкой на поле и боялись подойти — ждали МЧС, чтобы вытянуть меня из жатки. Первой приехала скорая, врачи разрезали рукав, сделали укол. Потом приехали спасатели, достали из жатки. Комбайнеру, помню, тоже было плохо. Ему врачи скорой вызвали новую бригаду, так как занимались мною.
Прямо с поля пострадавшую доставили в операционную Дзержинской районной больницы. Лифтер, окинув ее взглядом, обнадеживающе сказала: «Ты выживешь!» И Ира выжила. Через четыре дня ее из реанимации уже перевели в хирургию, где она пролежала больше двух месяцев. Из больницы ее забрал Сергей — мужчина, с которым они прожили вместе 17 лет. Они не были расписаны, но Ирина называла его мужем.
— До знакомства с Сергеем жила в общежитии в Дзержинске. Наверное, комната до сих пор за мной числится, но жить там, даже если бы я захотела, уже не смогу: рядом постоянно должен кто-то быть. А Сергей, несмотря на то что мать его отговаривала (из-за этого Ирина до сих пор не разговаривает со свекровью. — Прим. Onlíner), забрал к себе и уволился с работы, чтобы досматривать меня. Кормил из ложечки, поил, купал, памперсы менял. Один раз мне пришлось уехать в больницу, чтобы пройти комиссию на группу. Тогда я поняла, что без Сергея я ничего сама не могу — даже позвонить.
Именно в тот короткий больничный период Ирина научилась самостоятельно пользоваться телефоном: брала в зубы карандаш и нажимала на кнопки. Этот навык очень пригодился ей, когда февральским утром Сергей прилег рядышком на кровать и стал задыхаться.
— Все было как обычно: я сходила на утку, Сергей вынес ее в туалет, вернулся и прилег рядом. Еще семи часов не было. Потом вдруг захрипел дважды — и все, я понимаю, что его, наверное, уже нет. Я слезла с постели и на коленочках обошла вокруг дивана, потому что его телефон лежал на столе, а не возле меня. Зубами взяла телефон, карандаш и набрала его родной сестре Ире.
Через два дня после смерти Сергея Ирина оказалась на социальной койке во Фрунзенской участковой больнице агрогородка Дворище. Когда-то она училась тут в местной школе — и место, и людей знает хорошо.
— После смерти Сергея я поняла, что больше нет той опоры, которая у меня была. Понимала, что нужно как-то справляться самой. В первые дни, например, не могла садиться на коляску и обратно — помогали санитарочки и медсестры. А потом решила пробовать самостоятельно — так и научилась.
День Ирины подстроен под больничное расписание: подъем в восемь утра, завтрак, обед, ужин и телевизор с пяти до десяти вечера. С туалетом, гигиеной и одеванием помогают санитарки, которым женщина очень благодарна за трепетную заботу. Если нужно заварить кофе или выехать на улицу, тут всегда рядом верная Марина, ее соседка по палате.
Принимать пищу Ирина научилась самостоятельно благодаря санитарке Анжеле Брониславовне. Та подсмотрела в интернете лайфхак: сделала из пластиковой бутылки и ложки удобное приспособление — и дело пошло.
— Сначала она помогала мне надевать этот самодельный «протез», а потом я и сама наловчилась. Ем этой ложечкой все: и первое, и второе, и даже яйцо зацепить могу!
Впрочем, у Ирины есть настоящие протезы ног и правой руки, изготовленные по ее меркам. Сделали их еще в процессе реабилитации, когда женщина после тяжелой травмы восстанавливалась в Минске. Правда, протезы не используются и хранятся в подсобке в конце коридора.
— Маринка, принеси мне ноги, — просит Ирина подругу. — Покажу, но надевать не буду: не влезу уже!
В больнице Марина живет примерно столько же времени, сколько и Ирина. Наверное, поэтому и сдружились, хотя женщины — противоположности друг друга. Марина — хрупкая, очень ранимая, с синими наивными глазами и короткой стрижкой. Услышав просьбу Ирины, она послушно исчезает за дверью.
— Вот твои «ноги», — говорит Марина. Она ставит тяжелый мешок у кровати и с усилием пытается вытащить оттуда протезы.
— Когда мы были в кабинете у врача, невестка увидела на плакате красивый протез и спросила: «А сколько такая рука будет стоить?» Когда он сказал, что €50 тыс., мы и рты позакрывали. Да, она все делает, эта рука, но у нас таких денег никогда не будет, — говорит Ирина, разглядывая собственный протез для правой руки.
Пальцы протеза пластмассовые, жесткие, двигать ими можно за счет тросика — когда он натягивается, пальцы сжимаются.
— Ну вот бумажку можно зацепить, за пустую кружку могу ухватиться, за дверную ручку, а вот полную кружку уже не подыму, и ложку тоже, — показывает Ирина, на что способна с такой рукой.
— Ну что это за протез? — заступается за Ирину один из сотрудников, услышав наше обсуждение в длинном больничном коридоре. — Ира им разве что сигарету держать могла! А так толку мало.
Ирину такая «поддержка» задела: мол, надо же, уже наябедничали про ее слабость! Курение — ее личное дело. Поэтому просто уточняю, как она это делает.
— Как-как, а вот так! Санитарка (или Марина) вставляет мне в зубы сигарету, поджигает, я затягиваюсь, она достает, вставляет, — Ирина имитирует движения, взмахивая правой культей в воздухе, и при этом заметно сердится.
Не пользуется Ирина и протезами для ног. С момента поступления в больницу она набрала вес, и теперь протезы ей жмут. Кроме того, говорит она, есть и другие причины.
— В минской больнице меня ставили на протезы, показывали, как ходить. Немного получалось, но, чтобы ходить, нужно было делать это постоянно, через боль, пока не загрубеет кожа. Потом уже было бы легче. Но на тот момент не было человека, который смог бы сопровождать меня в реабилитационный центр. Если бы кто-то помогал, поддерживая хотя бы с одной стороны, я бы научилась! — уверена Ирина.
Марина тем временем ставит «ноги» у кровати Иры. Они теряют равновесие и по несколько раз падают.
— Конечно, не как у Романа Костомарова,— иронизирует Ирина, окидывая взглядом принесенные «ноги». — Мои тяжелые, тут много металла и кожи. Вот у Романа — да, совсем другие протезы. Видела по телевизору.
Сейчас Ирине Кравченко 56 лет. У нее первая группа инвалидности и пенсия 582 рубля. Из этой суммы 90% отчисляются за соцкойку, питание и уход. Ирина признается, что если бы и пришлось уехать из больницы, то уж точно не в интернат. Хочется к сыну.
Правда, есть одно «но», о котором Ирина предпочитает не распространяться: сына, к которому хотела бы уехать, она не растила. Когда мальчик учился в седьмом классе, его забрала к себе родная сестра Ирины Елена. У нее самой на тот момент было трое сыновей.
— Я тогда, как вам сказать, оступилась, пошла по плохому пути, и меня лишили родительских прав, — рассказывает Ирина, избегая подробностей. — Мне было тяжело. В 16 лет я уже пошла работать швеей на Дзержинскую швейную фабрику, в 17 вышла замуж, в 18 родила Сережу. А потом брак мой развалился: мужа посадили в тюрьму на четыре года. Я его ждала-ждала, а он мне написал: «Подавай на развод, я женюсь». Сын так и остался у сестры. Я его навещала, конечно. Отношения у нас со временем наладились. После этого случая (когда Ирина попала в жатку комбайна. — Прим. Onlíner) Сережа с Олей, своей женой, приезжали и навещали меня. Говорили: «Давай поставим тебе тут маленький телевизор». Но я же себя знаю, поэтому и отказалась: будет балаболить круглосуточно! А еще предлагали забрать к себе. Купят свой дом — и заберут. А в интернат не хочу. Я или тут буду, или у них — другого пути нет.
— О чем мечтаете?
— Пока живу одним днем. Прожила сегодня — и слава богу! Когда проснулась в реанимации, понимала, что нет уже ни рук, ни ног. Ну а что делать? Руки опустить, которых нет? А я жить хочу. Просто хочу жить. Бывает, где-то и взгрустнется. А мечта у меня одна: ходить! Встать на ноги и ходить, не сидеть в коляске.
— У нас обычная больница, не специализированная, просто есть койки сестринского ухода — их всего 15. Сейчас рассматривается проект закона, по которому человек может занимать такую койку не более трех месяцев. Дальше уже будет решаться, куда его определить. Чаще всего это дом-интернат, — говорит Вячеслав Мелеховец, заведующий Фрунзенской участковой больницей.
К слову, койки сестринского ухода распределяет не больница, а местный исполком. Пациенты заключают договор на сестринский уход и отчисляют за это 90% пенсии в местный бюджет.
— Случай Ирины Кравченко — удивительный. Чтобы человек выжил, потеряв сразу четыре конечности, — это редкость. Когда она только поступила к нам в больницу, была очень худенькой, а за четыре года, что у нас живет, набрала вес, окрепла. Мы предлагали ей переехать в интернат, уже провели процедуру оформления, была путевка, но она отказалась. Видимо, потому что интернат был закрытого типа, куда направляют, например, тех, кто лишен родительских прав. Здесь ей нравится больше. Тут у нее подруга Марина — ее руки-ноги. Поэтому, наверное, будет жить у нас до старости.
Кукурузное поле, где произошел случай с Ириной Кравченко, расположено вблизи деревни Турьяково Дзержинского района и относится к агропредприятию, ОАО «Боровое-2003». Его руководство наотрез отказалось от комментариев, потребовав «не трогать эту историю». В этом же хозяйстве работает и комбайнер по имени Игорь — именно он 20 сентября 2019 года управлял тем комбайном, под который попала Кравченко. Через знакомого Игорь передал, что пока не может говорить на эту тему. С учетом его личной просьбы и той информации, проверить которую мы не смогли, настаивать не стали. Пусть у Игоря все будет хорошо.
— Человек тогда испытал сильнейший шок: вы только представьте, что он увидел и пережил! И мне кажется, что до сих пор переживает. Лучше его пока не трогать, не бередить ему душу, — рассказал знакомый с ситуацией человек, согласившийся говорить лишь на условиях анонимности.
Поскольку вторая сторона этой истории отказалась что-либо рассказывать, мы попросили бывшего главного инженера одного из крупных белорусских агропредприятий объяснить, что вообще происходит в поле в такие моменты и реально ли не заметить человека.
— Посмотрите статистику: каждый год кто-то да попадает под комбайн во время уборочных работ, хотя в этот момент на поле никого быть не должно, — рассказывает Валерий Петрович (имя изменено по просьбе героя). — Но ведь как бывает: если поле возле деревни, то местные берут початки для домашних животных на корм. И вот же, как назло, начинают ходить тогда, когда уже техника в поле пошла, потому что думают: все, уберут кукурузу, и больше не будет.
И вот представьте: кукуруза 3—4 метра высотой, захват у комбайна — 6 метров в ширину, скорость — 5—7 километров в час. Машинисту надо и прямо смотреть, чтобы в какой-нибудь столб не въехать, и в ту сторону, где идет загрузочная машина, — следить, как она заполняется. И тут — человек! Не уверен, что как-то можно это предотвратить.
Много лет назад в Солигорском районе был случай: человек попал под комбайн и погиб. К нам на поле, где еще стояла кукуруза, приехали следователи. Они проводили следственный эксперимент: прятали в поле по ходу комбайна манекен. Так вот, комбайнер, даже зная, что где-то стоит этот манекен, все равно его срезал и не успевал остановиться, сколько бы раз его ни возвращали на место. Просто удивительно, что эта женщина выжила. И комбайнера мне тоже по-человечески жалко: невозможно заметить человека в кукурузе, а переживаний потом на всю жизнь.
Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро
Перепечатка текста и фотографий Onlíner без разрешения редакции запрещена. ga@onliner.by