В истории, которую мы сейчас попробуем аккуратно вспомнить, теперь слишком много белых пятен. Раньше-то столько не было, вся деревня знала и жила с этим ужасом в голове много лет. Постепенно почти все знающие — и свидетели, и оговоренные, и убийцы — перебрались на маленькое местное кладбище. Лежат бок о бок. А в сторонке от кладбища (чужой не найдет, да и не захочет) спрятано более страшное место, про которое, может, проще бы нам не знать. Но что ж мы за люди тогда получимся? Местные утверждают, что там зарыты и забыты евреи — женщины и дети. И называют фамилии односельчан, которые убили.
Читать на OnlínerНеподалеку от Лельчиц еще стоят остатки деревни Рубеж. В 1942-м ее сожгли, после войны построили заново, а теперь она почти умерла естественным путем. Дома брошены, хотя, наверное, у каких-то есть наследники в городах — так и снести нельзя.
Из живых от Рубежа остались две бабушки, которые могут что-то рассказать про те два дня. Ну как могут… Потом спросим.
Историк Виктор Чунин ведет нас в лес — сквозь какие-то кусты и плотно заросшие грибами поляны.
— Вот, — останавливается Чунин.
— Что «вот»?
— Тут они зарыты.
Пятачок земли едва заметно выделяется цветом, растительностью, уровнем. Последние жители деревни, которых опрашивал краевед, говорят, что именно здесь зарыты люди. Но никто после войны вроде бы не проверял (в войну — другое дело, якобы были желающие что-то найти). А у Чунина нет таких полномочий.
Вообще-то, 80 лет назад леса тут не было. Было поле. И какая-то, видимо, сельскохозяйственная яма. Теперь — деревья да мох, перепаханный кабанами.
— Рассказывали, что тогда тут стояла береза со стесанной с одного боку корой. И на этом затесе было углем написано…
Чунин называет фамилию. Мы не называем — потом объясним почему.
Березы давно нет, все изменилось.
Бывший учитель истории Чунин не первый год копает эту тему. Предварительная фабула основана на рассказах старожилов и сопоставлении известных фактов. 14 июля, немцы захватили Туров. Вскоре после этого в округе началось массовое уничтожение евреев. Рубежская история, по всей видимости, один из фрагментов этой большой кампании.
— Возможно, эта группа как-то отбилась от основной массы, — рассказывает историк. — Предполагаю, что они сбежали из Ивановой Слободы, где тогда массово расстреливали евреев. Своим ходом дошли до Данилевичей, а там их перехватили полицаи и зачем-то привели в Рубеж. По рассказам, от 10 до 13 человек, женщины с детьми — городские, хорошо одетые. Один маленький мальчик был сильно ранен, все просил: «Дяденька, не убивайте». Вон там, где дорога сейчас, раньше дом стоял — какое-то время они провели в нем. Рассказывают, что молодая женщина еще ходила по улице, просила молока для ребенка, местные давали. Потом людей перевели в другую постройку и там убили. Непонятно только, стреляли или кололи штыками: никто не вспомнил выстрелы. А в течение ночи перетянули сюда, где мы стоим. Видимо, тут уже была яма — чтобы не копать.
До сих пор толком не понятна дата произошедшего. Да много чего не понятно — и теперь стало совсем сложно уточнить.
Чунин рассуждает так: в тот момент хаты еще стояли, спалили деревню только в 1942-м. Свидетельница, которая тогда была совсем маленькой, упоминает, что «маці мяла проса» — а это обычно сентябрь. Вот и получается начало осени 1941-го. Но это все довольно зыбко.
Бабушки утверждают, что все убитые с тех пор тут и лежат, никто их не перезахоранивал. В достоверности координат Чунин не сомневается:
— Я проверял щупом — проваливается. Да и местные все знали это место, стороной обходили. Пока живы были, старались конфетку или яблочко какое положить, как принято на могилах.
Наверное, где-то в советских архивах есть сведения про этот эпизод войны. Но до них теперь не очень просто добраться. А свидетели почти иссякли. Кроме щупа да разговоров с бабушками, у бывшего учителя истории нет полномочий.
Полина Васильевна — та самая бабушка, которая показала место. Год назад Чунин успел ее опросить. Теперь-то родные забрали пенсионерку в город. Конечно, детские воспоминания старого человека — штука ненадежная, но других нет. Да и можно же проверить, было бы желание.
На записи историка снова местный диалект:
— Аж приходит до нас жэншчына, красіва, высока: «Дайце молака, дзіця покарміць». И тэ дзіцятко яна дзяржала, Маці спрасила: «Як табе зваць?» Яна кажа: «Рая». Хароша жэншчына така. Я мала, але запомнила. Яна пакарміла то дзіцятко и пайшла.
Взрослые обитатели деревни понимали, что сейчас этих людей будут убивать. Полина Васильевна, рассказывая, плачет:
— Маці як пабежала по хаце да галасіла: «Ах ты, дурны мужык, што ж ты робіш». А я ж з ею тоже плакала. Яна галосіць, и я галошу… И калі стало цямнець, стали вельмі крычаць гэтымі дзецьмi. Ну ўжо их выводзілі.
Свидетелей расправы нет. Дети потом бегали смотреть — нашли ту березу, зарытую яму, какие-то вещи:
— Мы жэ дасціпныя, пабеглі дзивіцца там. Зайшлі ў ту хату. То хто хвартушка, хто мыло найшоў. Хто кусочак сахару. И бегали на поле. То колюшкі крыві такое засохшае. И кусочак сахару валяўся.
Пенсионерка Мария Мироновна родилась в 1936-м. Сегодня она последняя жительница Рубежа, которая что-то помнит. Если хронология Чунина верна, то Марии Мироновне тогда было 5 лет. Говорит, помнит тот день — именно в ее дом привели евреев.
Кроме полицаев, мужиков в деревне тогда почти не осталось. Были в основном «красноармейки» — бабушка говорит, так называли женщин, чьи мужчины ушли на фронт.
Рассказывает на местном диалекте:
— Привели полицаи до нас в хату ці 12, ці 11 евреев. И маленькие там были, и такие уже лет по 50. А у нас две комнаты было. И позакрывали оконицы у той другой комнате, и уже их туды. А маці моя пекла такие перепечачки, то уже покормила — малых. Бо взрослые не ели, уже знали, что им конец. А один был хлопец уже раненый, плакал вельмо. Года три-четыре ему, женщина на руках держала. Красивые женщины были, как я запомнила. Черные, хорошие — чі девки, чі молодицы, я уже не знаю, малая была. А маці моя пабачыла — у нас такая там болотвинка, — полицаи хотели их уже убивать там. Пошла до старосты, говорит: что ж вы, у меня ж дети, хотите, так и меня убейте. И тый староста сказал: «Хлопцы, е другая хата, в краю — вядець туда». Забрали, повели… Потом уже маці люди сообщили, что поубивали тых евреев.
Пенсионерка перечисляет три соседние деревни, из которых были полицаи. Имен не знает. Но называет двоих своих, из Рубежа — отца и сына М.
Людей убили, закопали… После этого много чего происходило с деревней и жителями. В 1944-м пришли наши. И начался очередной виток этого детектива.
Полицаев на освобожденной территории частично переловили и зачли то, что смогли доказать. Под следствие попали и М.
— А чего они не сбежали?
— А вот не сбежали! — сама удивляется Мария Мироновна. — Они вообще потом перешли до партизан були. И давай партизанам уже вроде бы помогать…
Как бы то ни было, на допросах папа с сыном тогда сообща выдвинули новую версию: евреев убил житель деревни З.
В деревне рассказывали потом, что эта версия не выдержала проверки и протянула до очной ставки. З. оказался инвалидом и вроде бы физически не мог совершить ничего подобного. Впрочем, тумана в этих рассказах тоже полно.
— Потом их все равно посудили, — говорит Мария Мироновна. — Молодому дали 25 лет, старому 15 були дали. Да их черт не побрал, они побули до зари да приехали обратно!
«До зари» — это на языке Марии Мироновны значит, что старший отсидел 10 лет, младший — «мо 15». Вышли по амнистии с учетом хорошего поведения.
— Отпускали були. Пришел в деревню — и хоть бы что ему, как бы это все и неправда. И бригадиром его ставили на замену, и землю дали рядом с нашей хатой. Они насадили картошки, спявают собi з жонкаю! Вот таке було…
Деревенские (когда было кому) вспоминали еще один эпизод, который, видимо, относится к 1950-м годам. То есть старший М. тогда уже вышел из колонии и обживался, а младший еще сидел.
В Рубеж приехал высокий молодой еврей. Зачем-то спрашивал, где живет М.
— Мо то сын приезжал, я не знаю, — гадает Мария Мироновна. — А старший полицай хату рабіў — да пабачыў. З етай хаты злез да як уцёк у карчы…
Встреча тогда не состоялась. Якобы найти беглеца не могли четыре дня — потом вылез из болота.
Продолжения у этой истории не было.
Отец и сын М. умерли своей смертью — вместе с З. и «красноармейками» лежат на местном кладбище.
У полицаев осталось потомство. Наверное, достойные люди — живут, воспитывают детей и внуков. Может, и не надо им знать.
Пять лет назад лельчицкая газета «Светлае жыццё» публиковала странное письмо — без обратного адреса и с необычной подписью. Человек, подписанный как Майкл Фридман из Беэр-Шевы, просил помощи в розыске родных, которые пропали на территории района. Чтобы найти конкретно эту публикацию, местные музейщики по нашей просьбе перерыли гору подшивок. Нашли! Исполкому спасибо за поддержку.
Оригинала письма не осталось: оно пришло на сайт и, похоже, переводное. Автор называет место своего рождения со слов тети: деревня Слуцки под Туровом (такой деревни в этих местах никогда не было). История путаная, да и евреев в Израиле редко называют Майклом… Но есть любопытные пересечения. Дальше, снова со слов тети Ривы: «Когда началась война, моя мама Голда с ее сестрами пришла по болоту в ваш район. В то время немцы убивали евреев, поэтому я прятался в лесу. Тете Риве было 15 лет, моей маме — 22 года. По словам тети, они добрались до маленькой деревни в лесу, где мы прятались две зимы. Местные люди кормили нас и давали убежище. Весной 1943 года моя мама и три другие еврейские девушки убили полицаев…»
Судя по всему, мама Майкла погибла там же. Мечта автора — найти ту деревню и могилу матери, сказать спасибо жителям.
Только теперь проблема найти самого автора.
Любая война состоит из мелких страшных поступков, которые в момент совершения могли показаться исполнителям проходными и заурядными. Особенно на фоне той жести, которая творилась вокруг. Сегодня это чистая военная уголовщина, которой нужен нормальный честный финал.
Читайте также:
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро
Перепечатка текста и фотографий Onlíner без разрешения редакции запрещена. ng@onliner.by
