Считается, что белорусский кинематограф умер, толком не родившись, еще до обретения страной независимости, а последний хороший фильм, снятый в Беларуси, — это «Иди и смотри» Элема Климова. Да, встречаются редкие проблески вроде «Хрусталя», но это как будто бы случайная погрешность, исключение из жесткого правила. По большей части это правда: в Беларуси действительно нет полноценной киноиндустрии, денег и звезд, но даже в таких условиях независимое кино все-таки существует. В конце концов, где, если не у нас, должен случиться расцвет партизанского кинематографа? В этом тексте подробно рассказываем о режиссерах, которые уже могут считаться лицами молодого и современного белорусского кино: кто-то из них вам знаком, о ком-то, возможно, услышите впервые — но точно не в последний раз.
Читать на OnlínerНациональная меланхолия
Уроженка Мозыря Юля Шатун (сама девушка везде подписывается именно так, а не полной формой имени, так что это не наша фамильярность) дерзко ворвалась в потухшее пространство белорусского кино в 2017-м. Ее первый, едва переваливающий по хронометражу за час фильм «Завтра» выиграл национальный конкурс «Лiстапад», участвуя заодно не только в конкурсе-лягушатнике для белорусов, но и в главной программе дебютов, где собирается весь перспективный цвет мировых кинофестивалей.
Что самое интересное, «Завтра» по всем внешним признакам вовсе не тянет на громкое культурное событие. Это безбюджетный, снятый на единственный фотоаппарат фильм с родителями Шатун в главных ролях (они даже толком не знали, что играют в настоящем кино), с однотипными видами сырого Мозыря в кадре. Но именно в нем удалось идеально уловить саму суть национальной белорусской меланхолии, которая частенько охватывает страну и которую принято списывать на особенный менталитет. Перманентное скромное ожидание чуда, которое должно наступить завтра, абсолютное тихое счастье, «только не сегодня, а потом» (как пела недавно группа «Дайте танк!»).
В медленных постдокументальных фильмах Шатун очень туманно ощущается само время — Юля любит применять магию киноязыка к самому течению жизни. «Завтра» умещает в один час бесконечный быт грустного учителя английского на пенсии. В новелле из «Драмы» — коллаборации с Никитой Лаврецким и Алексеем Свирским — молчаливые полчаса из жизни самой девушки самым радикальным образом переносятся на экран, оставаясь ровно теми же получасами. «Последний день этого лета» сжимает в 40-минутный отрезок целое ленивое лето минского десятиклассника. Во всех случаях ни единого важного момента повседневности режиссер не теряет.
Белорусское конченое кино
Никиту Лаврецкого наверняка хорошо знают все поклонники белорусского киноандеграунда (хотя есть ли над ним еще какой-то «граунд» — большой вопрос). 27-летний выпускник факультета прикладной математики и информатики за последние несколько лет снял шесть полнометражных фильмов, два мини-сериала, дюжину короткометражек и один стендап-концерт и спродюсировал парочку постироничных перформансов на белорусском телевидении. Постирония в принципе один из главных творческих приемов Лаврецкого: в своем кино он размывает все грани между серьезным и ироничным, жизнью и вымыслом, персонажами и реальными людьми.
Никита чтит заветы малобюджетного автобиографического кино, которое даже в Америке существует где-то в подполье, порой доводя приемы оттуда до абсурдистского пика. Например, в новелле из киноальманаха «Драма» он дотошно воспроизводит на экране три дня из собственного быта и ссоры с девушкой (Оля Ковалева часто появлялась в главных ролях в других его фильмах), а в автобиографическом доке, который бесхитростно называется «Никита Лаврецкий», — составляет из обрывков лоу-файных детских видео жутковатый рассказ о взрослении юного интеллектуала в токсичной среде.
Все фильмы Лаврецкого сняты без бюджета, на дешевые камеры, дома или в доступных минских декорациях, чаще всего с друзьями в главных ролях. Можно просто говорить про такое «на коленке», а можно положить в основу целого движения — «белорусского конченого кино». «Опыт XXI века показал, что в Беларуси большинство распространенных в остальном мире методов кинопродюсирования — студийный, копродукционный, краудфандинговый и др. — работают только в качестве исключения (Беларусь остается последней в Европе страной без кинофонда), а самым надежным остается метод безбюджетного производства. <…> В таких условиях, когда карьерные амбиции и питчинги проектов фактически не имеют особого смысла, логичным шагом становится создание „искусства ради искусства“, фильмов, которые через продюсерское сито все равно бы не прошли. „Драма“ — кино без сконструированного драматического сюжета, без социального подтекста, без попыток адаптации к жанровым формам, о вещах, интереснее которых для его авторов нет. В одном интервью я назвал нашу волну „белорусским конченым кино“: мы находимся в тупике, где не к чему стремиться, нечего доказывать и нечего терять. Но кто сказал, что в таком тупике не может происходить ничего интересного?» — так сам режиссер описывал придуманную им концепцию в сопроводительном письме к онлайн-премьере «Драмы».
Впрочем, короткие выходы даже из такого грустного тупика иногда случаются. Два года назад VHS-хоррор Лаврецкого «Сашин ад» о минском музыканте-сатанисте участвовал в программе Московского кинофестиваля.
Голоса зумеров
Витеблянке Владе Сеньковой 34 года, но в застойном белорусском кино она — энергичный подросток. Шесть лет назад девушка почти что на карманные деньги сняла первый полный метр, тинейджерскую драму «Граф в апельсинах», и сразу же попала с ней в программу Московского кинофестиваля и смотра в немецком Коттбусе (дирекция которого давно жалует белорусские проекты). Позже Влада успела со скандалом уйти из совместного проекта с «Беларусьфильмом», ради кино об эмигрантской тоске прокатиться автостопом по Европе (картина, которая должна была называться Ahaha, до сих пор не вышла) и превратить заказную социальную рекламу для фонда ЮНЕСКО в еще один большой полнометражный фильм о травмах юности.
Часовая лента «II» (читается как «два» или «две полоски») вышла в прокат в конце 2019 года, перед этим получив специальный приз жюри на Варшавском кинофестивале. В центре сюжета — провинциальные школьники, которые слушают Тиму Белорусских, играют на домашних тусовках в «я никогда не» и мечтают поступить в польский университет, ссорятся со взрослыми: в общем, живут обычной 16-летней жизнью. В какой-то момент одна из героинь получает положительный тест на ВИЧ, и тут же наружу вырываются все демоны ее консервативного окружения. «II» местами кажется образно устаревшим фильмом, особенно в те моменты, когда начинает подражать подростковой чернухе из нулевых, которой в те времена прославилась Валерия Гай Германика. Но в целом попадание в общественный нерв и молодежный настрой у Сеньковой вышло точным: если что-то и можно считать скромной белорусской версией сериала «Эйфория», то однозначно этот фильм.
Сейчас Влада учится и живет в Варшаве, и следующим ее проектом должен стать долгострой «Прожектеры» — мини-сериал о молодых бизнесменах, который, кажется, тоже успел в процессе производства превратиться в фильм.
Европейские коллаборации
Жизненная история Алексея Полуяна сама по себе звучит как синопсис какого-то странного и авантюрного белорусского фильма: успешный айтишник из топовой компании бросает работу и едет в Германию учиться снимать кино. Разве что дальнейшее развитие событий может показаться скучным для фильма, хоть и почти фантастическим в реальности. Алексей экранизирует бестселлер Виктора Мартиновича «Озеро радости», выигрывает с ним призы на европейских кинофестивалях и едва не номинируется на «Оскар». 30-минутная минималистическая зарисовка на тему сиротства, возможно, разочарует поклонников книги (Полуян сильно отошел от оригинального сюжета), но должна порадовать тех, кто видит что-то колоритное и эстетичное в нашем белорусском безвременье — действие фильма разворачивается в провинции то ли в современности, то ли перед развалом СССР, то ли вообще в довоенные годы.
Возможно, интереснее самой короткометражки — процесс продакшена и продвижения, который стал одним из редких примеров здоровых творческих отношений белорусской и европейской кинематографий. Белорус снимает при поддержке немцев и испанцев, а на выходе получается в чистейшем виде национальное кино, за которое не стыдно, — похожие процессы давно уже налажены в киноиндустриях даже стран третьего мира.
В марте Полуян громко заявил о себе на Берлинском кинофестивале: его документальный фильм «Кураж» об августовских протестах глазами актеров Свободного театра стал первой лентой из Беларуси, попавшей в одну из основных программ смотра. Важное событие, после которого можно говорить, что современное белорусское кино уже по-настоящему есть на карте мировой индустрии — пусть пока что в виде небольшого дикого островка.
Барановичская новая волна
По загадочному стечению обстоятельств город Барановичи — один из главных в стране по производству заметных творческих единиц. Нашумевшую группу «Галасы ЗМеста», пожалуй, вынесем за скобки, а вот в числе настоящих независимых культурных деятелей упомянем того же Алексея Полуяна, фестивального завсегдатая и видного документалиста старой закалки Сергея Лозницу, а еще продуктивного молодого режиссера Андрея Кутило. Если и можно говорить, хотя бы с небольшой иронией, о существовании какой-то особенной барановичской волны, то именно Кутило прямо сейчас заслуживает называться ее лидером.
Андрей окончил журфак и Академию искусств, давно снимает репортажи для телеканала «Белсат», а с 2014-го выпускает как минимум по одному документальному фильму в год. Трогательные, созерцательные и актуальные кинопортреты Кутило стабильно попадают в программы зарубежных фестивалей и уезжают оттуда с важными наградами. В 2018 году его лента «Сумма» о дружбе 90-летнего художника-отшельника из Польши и белорусской девушки выиграла награду амстердамского IDFA — в индустрии этот фестиваль считается Каннами для документального кино.
Пожалуй, самая значительная работа Кутило, которая как нельзя лучше иллюстрирует его режиссерское чутье, талант и упорство, — это «Стриптиз и война». Документалист снимал ее четыре года, почти поселившись в квартире с 80-летним полковником авиации в отставке и его 30-летним внуком, который бросил работу инженера ради мечты о собственном эротическом театре. Ворчливый дед не упускает шансов поучить уму-разуму нерадивого внука-стриптизера — из этих то забавных, то удручающих конфликтов складывается искренняя история о конфликте поколений и консервативном мышлении. В символичном, до зуда, финале, снятом на фоне репетиции ежегодного военного парада, Кутило эффектно расширяет эту маленькую историю до масштабов всего постсоветского пространства.
ЖЭС-арт
Гродненский документалист Максим Швед пришел в кино через терния посерьезнее: отучился на юриста и повара, собирался открывать кафе, торговал на рынке бытовой техникой и только ближе к 30 серьезно увлекся фотографией. Примерно тогда же Шведа начали сильно интересовать уже намертво вписанные в городскую среду разноцветные прямоугольники, которые белорусские коммунальщики так любят рисовать поверх разных несанкционированных надписей на стенах. Максим разглядел в этом целое направление абстрактного искусства, которому дал название ЖЭС-арт. «Если говорить глобально, ЖЭС-арт — часть коммунального искусства, то есть искусства, которое творится руками работников коммунальных служб. Газоны, клумбы, малые архитектурные формы — все это ЖЭС-арт. На самом деле ЖЭСов у нас уже нет, но название осталось, и оно красиво звучит, будто бы на французский манер. ЖЭС-арт — явление интернациональное, его тегают как „коммунальное искусство“, „таджикротко“, „ЖЭК-арт“, „баф“, rothkowalls», — давал такое объяснение Швед.
После выпуска из польской киношколы Максим задумал снять об этом явлении кино. В 2019 году на экраны вышел его документальный дебют «Чистое искусство» с погибшим буквально через месяц после премьеры белорусским художником Захаром Кудиным в главной роли. В фильме Кудин ходит по улицам Минска в поисках тех самых жэсовских прямоугольников, старательно перерисовывает их на огромном холсте и предлагает случайным прохожим дать трактовку такому искусству. В результате такого перформанса получилось иллюстративное высказывание о цензуре и бытовой ментальности.
В прошлом году у Шведа вышла еще одна документальная работа — среднеметражный фильм «Маршрут перестроен», внимательно фиксирующий настроения и коллекционирующий мнения белорусов накануне выборов. ЖЭС-арт режиссер не забросил: коллекционирует свежие произведения коммунального искусства в Facebook-группе. С недавнего времени открытая Шведом эстетика нашла свое место в поп-культуре за пределами его собственных работ: про ЖЭС-арт сняла клип группа Molchat Doma.
Пацанские блокбастеры
Возможно, если бы в Беларуси существовала полноценная киноиндустрия, Митрий Семенов-Алейников смог бы прочно закрепиться в ней со статусом народного режиссера, даже «белорусского Гая Ричи». Парень впервые засветился десять лет назад в качестве победителя конкурса короткометражек, снятых на смартфон, потом уехал учиться в российский ВГИК, после выпуска сняв, пожалуй, до сих пор свою главную ленту — 16-минутную драму «Одной крови». История о протестных настроениях и идеологическом конфликте за пять лет только прибавила в актуальности, а первые кадры фильма после прошлогодних событий и вовсе воспринимаются как документальные. «Одной крови» прокатился по двум десяткам международных фестивалей средней руки — от Лиссабона до Палестины — и стал умеренным хитом в не самых узких кругах зрителей.
Резвый пацанский вайб и тема сложных, но душевных братских взаимоотношений привели к очевидной коллаборации с Максом Коржом — вместе с ним Семенов-Алейников снял 7-минутный клип на нетленку «Слово пацана», который тоже тянет почти что на короткометражный фильм. Еще чуть позже бодрый визуальный стиль и умение режиссера широкими мазками изображать понятные драматические триггеры заметили рекламные агентства — в портфолио Митрия есть, среди прочих, знаменитая реклама Mark Formelle с качками-швеями.
В общем-то, ничего нет удивительного в том, что Семенов-Алейников первым из независимых белорусских авторов попробовал снять что-то с претензией на блокбастер. Прошлогодняя «Запретная зона», окучивающая чернобыльский миф в формате жанрового кино, скорее не получилась, но замах заслуживает уважения.
Жизнь других
Мирошниченко — из того типа документалистов, которые скорее заглядывают за кулисы окружающей действительности, а не просто ее фиксируют. Поэтому главные герои ее фильмов — те, чьи непростые судьбы по разным причинам оказываются за рамками взгляда случайного человека. Дебютный фильм Анастасии «Перекресток», который она сняла в 2014 году, рассказывал о гомельском художнике, больше двадцати лет живущем без крыши над головой.
Следующая ее работа — «Дебют» — само по себе уникальное явление. Команде режиссера разрешили снимать на территории женской колонии в Гомеле. Вроде бы беспристрастный, но все равно уловимо сочувственный взгляд на судьбы оказавшихся за решеткой девушек оценили сначала на престижном фестивале документального кино IDFA в Амстердаме, а потом и в Американской киноакадемии. «Дебют» выдвигался от Беларуси на «Оскар» в 2019 году, причем впервые сразу в двух категориях — как лучший иностранный и лучший документальный фильм.
В прошлом году на отмененном «Лiстападзе» должны были показать новый, почти двухчасовой док Мирошниченко «Темнота снаружи» о команде незрячих белорусских футболистов, которые участвуют в отборочных на чемпионат Европы.
Эмигрантская проза
О Дарье Жук все заговорили после выхода «Хрусталя», который сначала покорил парочку не самых крупных, но значимых европейских смотров, а потом стал местным прокатным хитом — что с белорусскими фильмами случается, мягко говоря, нечасто. Но в фестивальном пространстве на тот момент 35-летняя Жук ярко засветилась тремя годами раньше — с резвой короткометражной зарисовкой «Настоящая американка» об эффектном подростковом бунте, который устраивает принимающей американской семье девочка из Беларуси, приехавшая в Штаты на учебу по обмену. Тот фильм был отчасти автобиографическим: минчанка Дарья сама, будучи подростком, уехала в Америку сначала на учебу, а потом и навсегда. Девушка успела поучиться в Гарварде, поработать менеджером на HBO, снять пару других, менее заметных короткометражек и спродюсировать документальное кино про группу Gogol Bordello.
Потом, собственно, случился «Хрусталь», который буквально разделил белорусское кино на «дохрустальную» и «постхрустальную» эпоху. О национальной принадлежности фильма, снятого заехавшей в гости эмигранткой на российские, немецкие и американские деньги, ходили долгие разговоры, но все-таки высокий уровень чуткости и искренний интерес, который Дарья проявила к местному ментальному ландшафту, их быстро закрыл. Вообще, «Хрусталь», как и полагается любому мощному авторскому высказыванию, сам по себе фильм спорный: кто-то видит в нем всю правду жизни в 90-х, а кто-то находит кучу нестыковок с собственными воспоминаниями; одни углядели в истории о моднице с рейва в деревне пренебрежение к провинции, другие одобрительно кивнули, мол, так оно все у нас и есть.
Как бы там ни было, дебютный полный метр Жук уже почти четыре года остается главным экспортным кинопродуктом Беларуси. Смесь традиций американского инди-кино и постсоветского макабра оценили на Западе, а российские медиа под шумок попытались поставить «Хрусталь» на полку к местной классике про лихие 90-е — что, в общем-то, тоже можно принять за комплимент.
Увы, в белорусской творческой обойме Жук задержалась меньше чем на год (если не считать снятый ею клип Molchat Doma — пластический хоррор Ne Smeshno) и снова эмигрировала — на этот раз в Россию. Девушка уже сняла второй сезон сериала «Содержанки», а сейчас готовит мини-сериал о хакасском маньяке под кураторством Александра Роднянского и еще один проект про 90-е аж по заказу Netflix. Остается только надеяться, что это все-таки какой-то новый хитрый план по интеграции Беларуси в мировую киноиндустрию.
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро
Перепечатка текста и фотографий Onliner запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by