7 ноября 2017 года мужчины в красивых красных галстуках и кожаных куртках взяли в руки железные штыри и вскрыли капсулу времени. Это случилось в Верхнедвинском районе, в 40 километрах от границы с Латвией и в 26 километрах от границы с Россией. День был пасмурный. Играли пионерские песни. Школьники держали гвоздики. Две «цивилизации» — западная и восточная — кружили над севером Беларуси облачками и легонько искрили, еще не зная, что скоро им придется соприкоснуться в битве за наши умы. Из капсулы достали письмо от предшественников из СССР. Ведущий, волнуясь, начал читать текст… Репортажем из приграничья, заблудившегося в безденежье и поиске смыслов между ЕС и РФ, главный редактор Onliner Николай Козлович продолжает проект «Беларусь. 2021».
Читать на OnlínerЕсли не хотите читать. Краткая версия для Instagram
Если ехать из Сарьи в Освею, то дорога ваша будет называться Н3202. По пути вы пересечете магистраль Н2200. Обычные белорусские «энки», в меру убитые, но еще живые. Чтобы ехалось веселее, я представляю, будто это порталы в будущее, а цифра рядом с буквой — год, в который портал ведет.
Н2200 парит в небесах. Наверняка над Мушино, Борково и Веснино в те славные времена будут кружить SkyRider X2R. А в Медведево в капсульных самовозводимых домах белорусы будущего допьют наконец запасы шампанского из 2020-го.
Н3202 приводит меня в края невиданных грез. Туда, где счастливые потомки лениво проводят дни и ночи, разглядывая небеса, планируя от тоски вылазку на ближайшую звезду со свежей межгалактической «Бедронкой». «На Лебедя, говорят, Regina со скидкой», — задумчиво проронит белорус будущего и испытает непонятное чувство дежавю.
Но тут на Н3202 случаются Видоки. И бредни мои теряют смысл.
Деревня появляется у дороги неожиданно, как затаившаяся в прыжке смертушка. Ангар, деревца, а за ними Припять и Детройт — улица разбитых домов, разрушенных будто после бомбометания идеологического врага. Ни заборов, ни табличек. Враг ушел огородами.
Рядом с бывшим домом вязанка дров. Тень исчезает в окне. Потоптавшись минуту, мы удираем из квартала-призрака, чтобы не получить случайно кирпичом в лицо. Вскоре встречаем Николая. Он счастливый, так как не читает после обеда советских газет, а сегодня у него пенсия.
— Был у нас колхоз «Дружба». Нормальное хозяйство. Как перестройка пошла, колхозу пришел капец, — рассказывает Николай такую типичную белорусскую драму-быль. — «Дружбу» отдали под «Освейский». Все в домах поржавело. Люди уехали. Такие пироги.
Пенсия у него под 400 рублей. Говорит, нормально. Некоторые молодые столько не получают.
— Сегодня забрал 380. На что те деньги? Хлеба купить. Остальное свое. Хозяйство есть. С соседкой на двоих держим корову. Последняя в деревне.
Почему колхоз назывался «Дружбой», он не знает. Может, потому что раньше в одной стране дружили все. Не было ни «застабилов», ни фашистов.
— При Союзе автобус в Латвию ходил два раза в день. В Краславу ездили, рыбу покупали, салаку, окуня морского. А когда границы закрыли, я в Латвии больше не был.
— Посмотреть, где лучше живут — в Латвии, в России или у нас, — хотелось?
— У нас хорошо.
Николай жмет мне руку и идет домой, чтобы положить пенсию в ящик стола. Зафиксируем для потомков из 2200-го и 3202-го: по курсу на апрель-2021 это плюс-минус $150, или 0,0027 BTC.
— Нормально, — говорит Николай, которому в тупике вполне ничего, потому что и не видел он в своей жизни иных развязок.
Верхнедвинский район уникален тем, что в былые времена проезжавший здесь путник мог в буквальном смысле выбрать «геополитический» курс своего движения, побыть и Макеем, и Лавровым, и Помпео. Хочешь — Даугавпилс, хочешь — Себеж. Или туда, а потом сюда — и назад, что и было белорусским путем. А теперь границы закрыты. С одной стороны, внушает нам телевидение, враг. Он плетет заговор за заговором и хочет всех захватить. Но друг ли с другой? И что попросят вскоре друзья?
От Латвии до Бигосово всего ничего, но сейчас этот поселок не похож на живое приграничное местечко. Нет торговцев с сумками, иностранцев и наших, отсутствуют туристы — остались только терпеливые фуры и бездушные поезда. Миллионы тонн грузов по направлению к латвийским портам еще десяток лет назад были предметом совместных обсуждений и планов, но сейчас потоки хотят переместить в другую сторону. Ветер дует на восток. С запада лязгают гусеницы.
В этих местах много пограничных нарядов. Ситуация не то чтобы военная, но и не то чтобы мирная. Странная. В Госпогранкомитете, где я заранее спрашиваю, как лучше доехать до Кургана Дружбы, вежливо говорят, что фотографировать там сейчас нечего. Прошу прислать снимок. Факт: на кургане не дружба, а пустота.
Его насыпали в 1959 году у самого стыка трех границ, в «режимной» сейчас зоне. К вершине проложили три аллеи: березовую из Беларуси, липовую из Латвии, кленовую из России. На каждой из сторон есть памятники в честь героев войны.
В нормальные годы в начале июля на Кургане проводили совместные празднества. Приезжали ветераны. Что будет сейчас, не ясно. Дружба под вопросом.
Между тем экономические связи с реинкарнированным врагом прочны, они ширились с каждым годом, пускай из Минска это и не виделось четко. И если смена портов не очень повиляет на жизнь маленького человека с севера страны, то отмена прочих гуманитарных проектов ударит именно в него. На сайте местного исполкома таких заявок на потенциальное внешнее финансирование немало. Нужны байдарки, оборудование в больницу, много чего еще. Что будет с этими запросами теперь?
Тупики бывают не только геополитические. Экономические — самые грустные.
Впрочем, нет.
Дорога третьего тысячелетия, Н3202, приводит меня в Освею. После километров пустоты и безлюдных деревень агрогородок кажется центром вселенной. Герб и флаг Освеи (утверждены указом Лукашенко в 2006-м) несут в себе крамольные цвета, и даже немножечко странно, что никто еще не выписал Освее «сутки» (или ведро краски). А может быть, и выписал и она уже отбывает наказание. Угасает бессрочно. Судья здесь кристально честный, имя ему — время.
У поселка длинная и тяжелая жизнь, которая — и это важно — начинается далеко не в 1917-м. Еще в 1695-м местечко получает статус города. Освея в то время — торговый центр с крупными ярмарками, что гремят на всю округу.
В середине XVIII века Ян Август Гильзен строит величественный дворец, похожий на птицу с распростертыми крыльями, разбивает парк, организует госпиталь. После смерти Яна Августа постепенно лоск с Освеи сходит. Речь Посполитую делят на части, на этих землях начинается российский волостной этап.
XX век: до 1959-го здесь райцентр, потом просто точка на карте. В контексте всемирной истории роль Освеи трагична. «Освейской трагедией» называют полтора месяца 1943-го, когда нацисты силами полицейских батальонов из Литвы, Латвии и Украины провели на севере карательную операцию «Зимнее волшебство». Уничтожались партизаны и мирные люди, женщины, младенцы, старики. Выжигались деревни. Это черный след.
После войны уничтоженную Освею восстанавливали с нуля. Эту историю нам никогда не забыть. Как и ту, что была до этого. Еще в 2006-м официальная белорусская геральдика рассуждала именно в таком ключе. Вот цитата про герб и флаг Освеи из книги «Гербы и флаги Беларуси» начала века: «Фамильный герб Я. Гильзена, представляющий собой историческую и духовную ценность, адаптирован к современным условиям. Он является своеобразным связующим звеном между прошлым и будущим, между предками и потомками».
Ведь сложно выкинуть что-то из прошлого, даже если партия скажет «Надо!», а политрук ответит «Есть!». Тупики идеологические — самые безнадежные.
В центре Освеи теперь огромная площадь, наполненная грустными символами былого. Развалины дворца Гильзена и монастыря — из седых времен, громадина бывшего интерната — из советских. Братские могилы — из страшного 1943-го. Освея целиком состоит из этого прошлого, а мне, отдав ему дань, хочется заглянуть за горизонт.
«Витя, лови меня», — написал кто-то на сохранившейся арке гильзенского дворца-птицы. Буду думать, что это про любовь. Как же хочется по дороге Н3202 заехать наконец в эпоху любви.
Но эта дорога упирается в водоем.
В Освейском озере родился самый большой остров в стране — Ду, нежилой в наши времена. Набережная поросла мхом и кустарником. Мы продираемся сквозь него и почему-то вспоминаем Свети-Стефан, что в братской Черногории, вышедшей из экс-Югославии, испорченной тлетворными влияниями капитализма. На этом Свети-Стефане отравленные Западом черногорцы сделали за зарубежные деньги VIP-курорт, а в соседнем Тивате из серенькой набережной — марину VIP-класса, с Dolce & Gabbana, Victoria Beckham и прочей чертовщиной. Но набережная в Освее от сего вздора свободна. Она гордая. Она колется осокой.
У магазина сворачивается рынок. Женщины разговаривают о погоде, смотрят на нас неласково. Имеют на это право: мало ли шпионов сейчас ловят? Хочу поговорить про ценности, про запад и восток, про контракт с властью, да что-то сразу не идет.
— Что хотите услышать? Все в Освее хорошо.
— Я ябатька, мне все нравится.
— И мне.
— Зарплата как у всех.
— А вы не выискивайте, где плохо. Вы летом приезжайте и нашу красоту снимите. Вон пляж какой нам сделали!
Через некоторое время кто-то задумчиво произносит.
— Может, и остров нужно отдать Воробью. Пусть сделает там красиво. Пускай и не для нас.
Прощаемся и обещаем сфотографировать пляж. На фоне зонтиков бабушка копает грядку. Белорусы из глубинки готовы прощать, если их заверят, что все будет не хуже, чем вчера. И добавят капельку красоты.
«Do it», — шепчет на прощание остров Ду, рассчитывая на большее, мечтая о Свети-Стефане, которым он никогда не станет, потому что прирос к тупику самым своим основанием.
Каждый день Виктор ездит на микроавтобусе по Витебской области. Он продает хозяйственные мелочи. Курсирует с запада на восток, с севера на юг. Его философия — истинно белорусская (польская, российская, универсальная): никакой метафизики, главное — счастье своей семьи.
— Как в стране дела, так и у меня. В Россию не пускают, денег у народа нет. Добавят 5% к получке, все и похлопают.
Официально в Верхнедвинском районе в январе — феврале средняя начисленная зарплата чуть-чуть переползла за 1000 рублей. Получилось даже 1005. Почему-то все встречные говорили нам про проклятую вилку в 350—500, и это не долларов. Но так случается с нами каждый раз: попадаем не на тех людей. Но вот повезло.
— Сегодня на 300 наторговал, — говорит мужчина. — А сколько заработал? Если грубо, 30% посчитай и поймешь. Налог, машина, закупка и в таком духе.
Геополитический выбор Виктора однозначен. Стрелка компаса ведет в его личный бюджет.
— На Латвию, если честно, без разницы. Это они к нам ездили — за пленкой, теплицами, много чем. У нас дешевле. Латыши не очень живут, вот Эстония — это европейцы настоящие. Еще при Союзе было заметно. Я там на экскурсии был.
Польская граница? Не нужен мне Белосток. Интересна Россия. И все. Мне не нужен белорусский топор, который еще не произвели. Я лучше куплю его в России и привезу сюда. Сделаю это сам. Раньше можно было через оптовиков в Минске закупаться, когда они 10% давали, а теперь 25% стал самый минимум наценки. Лучше в Москву напрямую. А нельзя. И есть варианты, но не охота дуростью заниматься. Я скажу так, ребята: если мы и вправду братья, давайте открывать.
Когда-то Верхнедвинск был Дриссой, но в 1962-м его переименовали под предлогом неблагозвучности. И это было странное решение.
Город кажется уютным и выглаженным в центре, здесь миллион продмагов, на улицах встречается молодежь, а внимание к историческому прошлому хотя бы в виде плакатов вызывает уважение. Европейские черты? Вполне.
Если вы соскучились по Европе, то ехать в район стоит просто ради белорусской неоготики: церковь Успения Пресвятой Богородицы в Сарье является памятником архитектуры XIX века. Красивейшее сооружение парит над сарайчиками и хатами, а рядом орут петухи. Нормальный белорусский колорит.
В деревне со странным названием Опытная медленно разрушается усадьба Нитославских «Бигосово». Есть легенда, будто владельцу-дворянину были не чужды европейские ценности и он очень любил польский бигос — отсюда и название. Дворец пережил много войн, был в том числе образовательным учреждением, но в независимый период зачах и сейчас выглядит неряшливо.
Верхнедвинский район на фоне многих других успешен благодаря своим узнаваемым брендам. Еще в январе 2005-го местный маслосырзавод презентовал торговую марку «Ян сыродел», и этот проект оказался удачным. Предприятие начало выпускать капиталистические сыры вроде пармезана, получило сертификат качества Евросоюза. «Ян сыродел» зашел в сферы общепита и туризма, брендирует райцентр и вообще на фоне многих других белорусских заводов демонстрирует в маркетинге опасный буржуазный уклон.
Еще один крупнейший «застройщик» района — «Красный Бор». Топовое охотхозяйство страны принадлежит Николаю Воробью — владельцу «Интерсервиса», «Нефтебитумного завода» и других компаний, партнеру Александра Шакутина и Алексея Олексина. В декабре Воробья внесли в санкционный список ЕС. Парадоксально, что при этом именно его проекты в районе и являются микропрообразами ненавистной Европы.
Шикарный «Красный Бор» манит VIP-сервисом охотников и просто зевак. Даже цены здесь указаны в евро. Можно взять президентский номер за 1500.
Рядом с грустной Освеей, недалеко от «Красного Бора» мы неожиданно увидели свежий заводик по переработке мяса и рыбы и, к своему огромному удивлению, таверну в польском стиле, открывшуюся совсем недавно. Оказалось, тоже бизнес главного по району.
— Проект «Красного Бора», — рассказали нам работники. — Только-только стартуем. Хотим обеспечивать европейский уровень. Стараемся.
Уровень у них и правда высокий — не только для глубинки.
Так, может быть, и вправду отдать Николаю не только остров, но и весь район, как предлагают добродушные местные жители? Или уже отдали? Может быть, будущее этой земли — в реинкарнации новых Шадурских и Нитославских? Или уже настоящее? Но олигархический капитализм, предостерегают экономисты, тоже ведет в тупик.
Съев по борщу в замечательной таверне белорусского сверхпредпринимателя, мы снова отправляемся в жизнь, так и не отыскав выход из тысячи тупиков. И опять попадаем в сказку.
Эльмар родился в австрийском Тироле, работал в том числе в Беларуси, женился, путешествовал с супругой и детьми по миру, а потом снова вернулся в Минск. В пандемию вместе с семьей они на кемпере отправились прочь из города. Заехали в Верхнедвинский район, на самую границу с РФ, в деревню Изубрица — и там и остались, открыв кофейню. У Эльмара четверо детей и ощущение полноты жизни в белорусской глубинке, которую он действительно полюбил. В прошлом году к нему часто ездили журналисты, и всем он говорил примерно так: «Ребята, поймите, Европа — это и есть вы».
Мы снова заглянули к Эльмару в апреле, чтобы узнать, не передумал ли он на этот счет на фоне последних новостей. А может, австриец уже улетел?
На месте этой необычной семьи не оказалось — нас встретили их друзья. Нет, Эльмар все еще в Беларуси, он не изменил своего взгляда на страну и на людей, а сейчас отправился вместе с женой и детьми в тур по Беларуси на передвижной кофейне. Встречаются с подписчиками и делают кофе. Получают кайф.
Вокруг Эльмара, как человека абсолютно по белорусским меркам позитивного, начало складываться сообщество. Ребята, которых мы встретили в Изубрице, тоже жили в городах, а сейчас говорят, что их личная миссия — возродить белорусскую деревню.
— Зимой мы провели рождественскую ярмарку, — рассказывают оптимисты. — Задача была попробовать на практике модель, когда на одной площадке мы собираем неравнодушных людей, а параллельно помогаем зарабатывать местным жителям. Вот дедушка 90 лет делает коши. А женщина собирает травы. У кого-то закатки, вяленые помидоры, лесная земляника. В Верхнедвинске в центре пребывания люди с ограниченными возможностями делают игрушки. Плюс сало, выпечка. И все это залетало на ура. Модель рабочая. Есть желание продолжать.
Ребята вслед за Эльмаром повторяют: деревню могут спасти люди, сообщества, кооперация, мини-бизнесы. Они считают, что здесь выход из тупика. Они искренне в это верят, и на мгновение мне отчаянно хочется остаться здесь навсегда. Затаиться в этом красивейшем лесном бору, почти что в австрийской пасторали, столь далекой от Минска и Москвы, где подобные идеи называют сейчас планами Даллеса и происками империалистов.
Владимир Жабенок оставляет свой старенький Golf за километр от дома и дальше идет пешком: боится, что, если пойдет дождь, дорогу размоет, а в большой луже он утонет.
Весной пройтись по полю — милое дело. Пахнут луга, кричат журавли. Чернеет старый ЗИЛ и остатки Passat на соседском дворе. Деревня почти умерла, а Passat склевали стервятники. Жабенок и его «Сядзіба аратага» дают этому месту надежду.
Владимир живет на севере, в Миорском районе. Давным-давно он учился в Минске в сельхозвузе, потом работал в колхозе, занялся фермерством, построил квартиру в Миорах, недавно развелся и начал жизнь заново. Мир Владимира, улыбчивого работящего белоруса, — это мир журавлей и помидоров.
— Дом я купил давным-давно за $200. Ремонтом не занимался. А полтора года назад развелся — и занялся дауншифтингом поневоле, — говорит фермер и просит не называть его бизнесменом, ибо не бизнес это вовсе, а так.
— Начинал с капусты. Пробовал животноводство, но времени оно занимает много, а толку чуть. Переключился на помидоры. Работаю по принципу «приедь и собери сам». В Европе это популярно давно, а в наших краях еще пару лет назад было в диковинку. В прошлом году продавал помидоры по 70 копеек за кило, все годы до этого — по 50. Люди приезжали, мы знакомились, ведь хороших людей у нас больше, чем плохих. Однажды встретил ребят, которые разбираются в интернете. Они сделали мне сайт. Повстречал известного фотографа Виктора Козловского. Витя предложил: «Давай поснимаем журавлей». — «А давай». Сделал засидки, он приехал, снял. Так меня привлек экологический туризм.
Владимир уже не юноша, но решил учиться. Читал книжки, съездил в Финляндию, чтобы посмотреть, как устроено у них, стал аттестованным экскурсоводом. Возник план.
— С Максимом, который мне интернет проводил, хотим сделать совместный проект — показывать дикую природу массовому потребителю. Посмотрим, что из этого выйдет.
Владимир ждет открытия границ не только с востока, но и с запада. Он не чувствует себя затравленным советским человеком. Вся эта история с тупиком и врагами вокруг кажется ему пеной, которая обязательно спадет. А когда границы откроют, к нам неизменно поедут немцы и шведы. И много кто еще. Интерес к белорусской глубинке огромный.
— Что я увидел в Финляндии? Что у них на туристах и природе зарабатывают обычные люди, а у нас — нацпарки, то есть государство. А ведь функция государства — создать условия для того, чтобы зарабатывали мы. Все остальное пусть делает частный бизнес. Возьмем мою дорогу. Какие тут помидоры, какой заработок, если люди просто не доедут на ферму? Сделайте мне инфраструктуру, буду крутиться и платить вам налогами. Или вот — когда дом хотел купить, год ездили землю мерить. Ну как так?
При этом Владимир — человек позитивный. Он верит в победу здравого смысла над мракобесием. С упоением рассказывает об орланах и крохале. И о беркутах, которых видел недавно на пролете. Он живет здесь один, но сотни голосов вокруг не позволяют чувствовать свое личное одиночество.
А его улыбка — прожигает тупики.
Журавли, кстати, смотались зимой в Израиль, но, несмотря на новости, все равно вернулись.
Они всегда возвращаются.
Итак, 7 ноября 2017 года мужчины в красивых красных галстуках в агрогородке Кохановичи вскрыли капсулу с завещанием потомкам от предшественников из СССР. Когда ее закладывали, в мире бушевала холодная война, а советские танки въезжали в Прагу. И вот прошло 49 лет. Дети держали гвоздики, играла советская музыка. Послание было завернуто в газету. Время оригинал не пощадило. Прочитать не удалось.
Но текст сохранился в архиве. Ведущий торжества, чуть волнуясь, начал: «Мы достигли таких результатов: совхоз „Кохановичи“ основан в 1960 году. В нем работает 16 специалистов, 6 бригад. Общая площадь земель составляет 3500 гектаров. 1800 — под зерновые с урожайностью 19 центнеров с гектара…»
В конце письма предшественники завещали нам жить хорошо.
Новую капсулу запечатали и отправили в будущее примерно таким же образом, замуровав в склеп. Вскрывать будут в 2044-м. В тексте XXI века рассказали о ветеранах, патриотизме и любви к родине. Ритуал консервации свершился. Время зациклилось.
Гуляя по парку в Кохановичах, а после читая о заговорах, я думал о том, что эту временную спираль уже не остановить.
Хотя… По волшебной дороге, ведущей прямиком в 2044-й, нужно просто пролететь на 21 год вперед, чтобы подсказать потомкам нужные слова, которые, вероятно, забыли положить в склеп.
«Чтите прошлое. Но живите будущим. Верьте в себя. Не ищите врагов. Постройте страну любви.
P. S. И осторожнее с розовым».
Где-то же есть эта чудесная дорога в будущее, которая выведет красного человека из тупика.
Боретесь с ветряными мельницами? Или за дело всей жизни? Открыли бизнес в глухом месте? Знаете, как построить Беларусь будущего? Если хотите стать героем следующей статьи из белорусской глубинки, напишите мне, пожалуйста, на nak@onliner.by или в мои соцсети.
Читайте также:
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро
Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. nak@onliner.by