Высокий человек в джинсах идет нам навстречу через поле люцерны. Рубашка, которая на нем надета, когда-то была голубой, под цвет его трактора. Человека зовут Тайс Терон, 26 лет назад он прилетел в Беларусь из Африки, чтобы начать здесь новую жизнь и познать код нашей Вселенной — со всеми ее нулями и единицами. Тайс жмет мне руку. Он все разгадал. «Беларусь — это трактор, — говорит он. — И знаешь почему?» Пока нет. Но пытаюсь услышать и понять. Репортаж о том, куда мы движемся, читайте прямо сейчас.
Читать на OnlínerВместо приквела. Я заглянул в Пружанский район Брестской области, чтобы стартовать здесь цикл «Круговорот» — о людях, символах и их движении по «большому белорусскому кругу». Что стало с мечтами, бизнесами, фасадами страны за последние 7—8—10 лет? Будут говорить герои, реальные люди. С некоторыми из них мы общались много лет назад. В одном образцовом агрогородке, куда мы заезжали тогда и заехали сейчас, пенсионерка посмотрела зло:
— Гадости приехал искать?
И я такой:
— Гадости найти легко. Мне бы хорошее отыскать.
Сижу на берегу озера Паперня. Кидаю в воду камни. Круги идут по воде. Белорусское хорошее, покажись.
На футбольном поле высоченные ворота — попробуй допрыгни до перекладины. У ворот топчутся пацаны. Если бы кто-то из них мощно зарядил «пушку», то мог бы попасть мячом в восточную аркаду бывшего дворцового комплекса рода Сапег, прикоснувшись тем самым к истории.
Мы в Ружанах.
Местный дворец, один из самых величественных в стране, плотно интегрирован в жизнь местечка. Рядом стадион, жилые дома, бытовки, бродят гуси и куры. Малиновая Audi пролетела по грунтовке, разбрасывая из окон «Патамушку». Рыжий кот лениво смотрел, как дрон поднимает пыль. Кричали петухи, жгла крапива. Мы бродили рядом со стенами, потом заглянули внутрь.
Лет 15 назад, когда я впервые увидел этот комплекс в Ружанах, был пленен его искренним величием, не испорченным реставраторами. Глядя на арки и кирпичи, можно было думать о прошлом и живо представлять, как Лев Сапега закладывает здесь первый камень. Или как замок грабят шведы. Развалины были настоящими.
Немного фактов:
Дворец в 2012-м…
…и сейчас:
Работы идут. Я слышу, как кто-то из строителей громко кашляет, и произношу «антиковидное» заклинание. По радио играет песня «Соль». Вот она — Беларусь в миниатюре: с одной стороны отштукатуренные фасады, с другой — руины. И в центре мы. Вертимся, чтобы понять, где выход.
Когда мы договариваемся о встрече, я представляю себе Глушко Кристину Геннадьевну, директора дворцового комплекса, суровой дамой в очках. Она сердито глядит на меня-бестолочь, не ответившего на какой-нибудь простейший вопрос вроде «А сколько дочерей было у Евстафия Каетана Сапеги?». Кристина сидит в своем огромном кабинете и в клочья рвет все мои стереотипы.
Она начинала карьеру в Беловежской пуще, затем работала в пружанском «Палацыке», с 2015-го — в Ружанах: сначала — старшим научным сотрудником, потом — главным хранителем фонда, с 2017-го — директором. В этой сфере Кристина уже девять лет.
— Потом куда? В Минск? В министерство?
— Мне нравится в Ружанах. Я получаю от этого места огромный заряд положительных эмоций. Честно.
Кристина рассказывает о том, что:
Меня уводит от цифр и докладов в проклятую философию, в умничанье.
— Дворец для жителя бедного белорусского города, — спрашиваю я, — это место, где есть бесплатный кирпич? Сколько должно пройти времени, чтобы мы начали относиться к истории по-другому? Когда она будет мотивировать?
— После войны это действительно было так: надо было восстанавливать дома, дороги, жизнь, — Кристина — оптимистка. — Сейчас отношение к истории меняется. Я вижу это по людям, которые к нам приезжают. По детям, которые записываются в кружки.
— Что будет с дворцом? Не верю, что его смогут восстановить.
— Окончится реставрация восточного корпуса. После этого колоннаду и главный корпус законсервируют. Лично мне очень нравится дух старины. Именно руины обладают этим духом, не новые здания. Поэтому было принято такое решение. И дело не в деньгах. Консервация обойдется дороже реставрации. Это дополнительные работы, огромные исследования. Долгий процесс.
Кристина меня обнадежила. Мой любимый Ружанский дворец останется честен с белорусами.
Ведь любой разрушенный дворец — это и надежда тоже. На то, что случится чудо и что-то начнется заново.
В 2019-м в Ружанах гремели областные «Дожинки». Медведи, люди, красотки из народных ансамблей водили хороводы в центре дворцового комплекса. Тени Сапег ютились у колоннады, удивлялись, крестились, не знали, как себя вести. Да никак, наливать — и в пляс. Это только в Минске над «Дожинками» принято шутить. В Ружанах, Городке и других небольших населенных пунктах «Дожинки» давно считаются важнейшим элементом государственного управления и государственного круговорота.
Городской поселок похорошел. Возле озерца в центре поставили, словно в Монако, бесплатные тренажеры (пускай эллипсоиды уже и не хотят работать, я проверял).
В окнах домов появились картины на тему старины. Цветущий маленький рай, не иначе — Ружаны теперь не узнать. Чуть вдалеке, за фасадами скрывались дома не столь приятные. А люди говорили, что работы мало — только мебельная фабрика, колхозы, санаторий да бесчисленные магазины как символ современной белорусской экономики. Но на то они и «Дожинки», чтобы лакировать. Без них было бы горько на душе.
— Я здесь родилась. Потом, правда, уехала. Но все родное: замок, санаторий, озеро, — встречаю на улице Татьяну. — Во многих больших городах нет такой истории, как у нас. Приезжаешь, проходишь мимо — радуется душа.
Ружаны и многие другие перенесшие «Дожинки» поселки и города страны остаются ее путеводными миражами. И сладко греют они. Особенно сладко — издалека.
По дороге к озеру Паперня, на берегу которого стоит знаменитый ружанский санаторий, торможу у танка времен войны. Напротив памятника — убитый Ford Sierra со спущенным колесом. На стекле — матерная надпись-наклейка про дрифт. Кто-то наматывал круги напротив символа эпохи, связь с которой утрачена навсегда. Но не всеми.
В санатории пустовато. На входе измеряют температуру. У нас в порядке — проходим внутрь. Бьет фонтан, соблазнительно выглядит пляж. О традициях советского качества напоминает реклама на стене.
А какие традиции есть у нас? И какие символы? Что у нас с качеством? Что оставит эта эпоха после себя?
Точно оставит агрогородок.
В ноябре 2013-го я приехал в идеальный агрогородок Клепачи Пружанского района с четкой целью: мне было интересно посмотреть, как здесь живут люди, сделать засечку и потом вернуться вновь. Прошло семь лет.
2013-й:
2020-й:
Все еще радуют глаз фасады на центральной улице. И у Дома культуры появились зубры. Место умершего частного магазинчика занял «Евроопт». Стало чуть меньше сараев, прежде стыдливо прятавшихся от проезжавших по дороге чинов.
Так выглядит стабильность, приправленная щепоткой развития.
Вообще-то, это знаковое для страны место. В этих краях, в деревне Козлы, родился легендарный белорусский финансист Петр Прокопович.
Когда он руководил Нацбанком, то получил в «шефство» ОАО «Журавлиное». И сделал из трех деревень три образцовых агрогородка (с бассейнами и тренажерными залами!), главный из которых — Клепачи.
Фасады на месте, а что с людьми?
— Убрали нули из зарплат, но зарплаты остались прежними, — говорит нам мужик. Представиться боится, фотографироваться не хочет. За семь лет, кажется, в стране стало чуть больше подозрительности.
— Нормально живем. В колхозе по 1000 получают. Хозяйство процветает, — не согласен еще один веселый дядя, повстречавшийся нам на пути.
А вот женщина из сферы торговли, которая почти «оппозиция»:
— 1000 в колхозе? Только на дезинфекции, может. Я вам лучше про себя. В 2013-м я получала 7 млн, а теперь — 280 рублей. Что стало с ценами? Какой вам еще итог? Умеете считать?
Прогулявшись по Клепачам, мы понимаем, что с ними стало. Их законсервировали. Надежно. Навсегда.
— Что, все негатив ищете? — набросилась на нас пожилая женщина. — А нет его. Ну вот разве мой дом. Посмотрите. У всех домов сделали фасады красиво, а в моем забыли. А дом выходит на улицу Ленина. Ленина, вы понимаете? И с таким фасадом? Бардак. Вот тут могла бы поработать местная власть.
Ее революционный посыл на этом угасает. Пар выпущен. Теперь можно и про позитив. Сараи все-таки частично снесли. И это хорошо.
На центральной площади Клепачей стоит бочка с квасом. Раньше ее не было. У бочки сидит девчонка. Зовут Кариной.
— Мы частники, из Пружан приезжаем, — говорит она. — Везде ездим. У нас Клепачи — среда-воскресенье. Друг семьи держит, я помогаю летом. За месяц рублей 300 заработать можно.
— Это мало или много?
— Нормально.
Карина в этом странном коронавирусном году окончила школу. Будет поступать в Барановичи на юридический.
— Почему на юриста?
— Хочется.
Разговор у нас не клеится. Покупаем у Карины квас, констатируя про себя: на родине Петра Петровича все-таки расцвел частный бизнес. Пускай и в виде одной заезжей бочки. Но, может, это просто слишком мало времени для данной модели прошло?
Клепачи отпускают нас тихо и легко. К очередной пятилетке они готовы на все сто, потому что не питают иллюзий.
Если ехать по трассе Р85, то можно не поверить своим глазам, увидев вдруг на деревенском заборе надпись «Зоопарк». Шутка, что ли, какая-то? Нет, это не шутка, а «Золотой фазан». В 2019-м его открыл ружанский предприниматель, которому, как и белорусскому государству, захотелось красоты — только настоящей.
— Малыш, Малыш, — кричит Валерий, подзывая к себе кого-то из животных и прерываясь на рассказ для нас.
— Как-то взял павлина. Соседи приходили и знакомые, всем было интересно. А почему бы людям красоту не дарить? Потом появился фазан. Взяли оленей три вида, енота, кроликов, камерунского козлика — и пошло. Открылись мы 4 мая в прошлом году. Сейчас у меня 40 видов животных.
— Краля, Краля! Малыш, Малыш! — кричит бизнесмен, обращаясь к благородным оленям. Мы идем по зоосаду. Вокруг свист и ор — мелодия, которая Валерию в кайф.
— Брусничка, Брусничка, Вилли, Вилли, — разговаривает он с животными.
Они не хотят подходить. Сегодня душно. Проклятая белорусская жара (осень, зима, весна).
— Честно? Это не бизнес. Это убыток, — говорит владелец. — Опасения есть. Особенно по этому году. Но что делать, обратно же в лес их не погонишь. Буду крутиться. Планирую открыть кафе на 120 человек. Баньку сделать. Может, магазинчик. Если магазин будет давать выручку на зарплату работникам, и то будет хорошо. Торговля — это мой основной бизнес. А здесь прибыли не будет. Это для души. Мы живем в Ружанах. Вроде и не город, но все равно тут душой отдыхаешь. Утром столько птичек, столько голосов.
Валерий находится в процессе обустройства своего маленького персонального рая. Ему хочется делиться им с другими. И этим самым он выделяется из общего кода нашей жизни. В чреде многих нулей он единица.
— Хочу организовать музей старины — собираю утюги, какие-то интересные шутки. Кому-то будет интересно посмотреть.
Недалеко от входа в зоосад белка в клетке — бежит в колесе, возвращая нас к белорусскому кругу. Валерий говорит:
— Детскую площадку сделали. Черепашек хочу сюда. Я в бизнесе давно. Чем я только не занимался. Жил бы в райцентре, занимался бы чем-то одним. А здесь, чтобы выжить, приходится крутиться. Пока здоровье есть.
Мы говорим о внешнем и внутреннем.
— «Дожинки» — это хорошо. Пусть проводят. Но вот есть предприятие недалеко, где делают клюшки. Убыточное давным-давно. А клюшки делают. На дрова, наверное.
Он вспоминает историю:
— Заехали как-то ко мне россияне. Два хлопца. Приехали в Беларусь, чтобы посмотреть, а можно ли заняться у нас бизнесом. Jeep у них такой был хороший, дорогой. Прошлись-прошлись, один говорит: «А это же все убыточное! Как вы крутитесь тут?» Отвечаю: я для себя, для души. С внуками собраться, посидеть. Ходили-ходили. «А сколько билет стоит?» Отвечаю: 5 рублей. Они тянут мне 5000 российских. Это, мол, тебе на развитие. Нет уж, спасибо. «А открываться-то будете в Беларуси?» — спрашиваю. «Ай. Почитали ваши законы. У вас все дай, дай, дай. Лучше мы назад», — такой был ответ.
В главном городе района — Пружанах — в 2013-м еще работало самое оригинальное кафе в стране. Называлось оно «Африка». Держали его выходцы из ЮАР. Мы были здесь семь лет назад и говорили с владелицей — Антонет Терон.
Вспоминаем: «Легенда гласит, что главе семьи Матайсу Терону было знамение: бросать все и ехать на просторы бывшего Советского Союза. Матайс, глубоко верующий человек, работал инженером на нефтезаводе где-то в окрестностях Кейптауна. Долго не думая, он решился на переезд. С будущей женой „миссионер“, как по старинке назвала его пружанская районка, сначала оказался в России, потом, в середине девяностых, в Беларуси. Жили в Кобрине, помогали баптистской церкви, потом переехали в Пружаны. Матайс проповедовал в молитвенном доме, организовал ферму и занялся овцеводством. У них с женой трое детей».
2013-й:
Супруга Тайса Антонет решила открыть в Пружанах кафе. В 2009 году «Африка» заработала. Но вскоре африканцы столкнулись с белорусскими реалиями: их концепт — не продавать алкоголь — полностью провалился. Еще были жалобы, хамство, проверки, зависть, лень… Антонет признавалась нам, что никогда не давала взяток. В общем, кафе она все-таки продала. И теперь на этом месте еще одно заведение с иностранным названием — «Сан-Ремо». Здесь уже можно выпить.
Семья Терон осталась в Беларуси, пускай про них и писали в местной прессе, что не выдержали и рванули назад. У Тайса фермерское хозяйство. Живут на территории бывшего военного городка рядом с райцентром. Тут все смешалось: и выцветший Ленин, и чье-то Бордо.
Тайса, главу семьи, мы встречаем на поле. Вот-вот разразится гроза. Он не отказывает в разговоре, стоя рядом со своим трактором.
— Так почему вы закрыли кафе?
— Потому что это был не наш бизнес. Нельзя разбираться во всем. У жены была наивная романтическая идея. А потом она разбилась о быт. Так бывает. Это нормально.
— Мы не собирались из Беларуси уезжать. Уже 26 лет это наш дом, — начинает рассказ фермер. — У меня хозяйство: овцы, сено, зерно, баранину продаю.
Тайс говорит, что работает по экологическим стандартам, без удобрений, ядов и прочих гадостей. Делает так, потому что это соответствует его жизненным принципам. Пытался получить экосертификат в Украине, но за него нужно было платить в год что-то около €400. Это не стоит того, в Беларуси устойчивого спроса на экофуд пока нет.
За эти годы он много раз разочаровывался в своем деле. И начинал верить снова.
— Вот все мое хозяйство — 75 гектаров! — проводит Тайс круг рукой. — 33 из них — поле, на котором можно работать. Мне никто не помогает. Все один. Все механизировано. Я добился этого потому, что мне надоели местные помощники. Но и не только поэтому.
Он родился в Намибии, а в ЮАР работал до переезда. В Намибии у него мама, сестры и братья. Старается выбираться к семье каждый год. Билет туда-обратно — $700. Но в этом году не получилось.
— Я старался продолжать жить как всегда. Думаю, правильно, что в Беларуси не вводили карантин. Думаю, те, кто вводил, сейчас сильно жалеют.
По полю бродят аисты. На расстоянии взгляда никого. Если бы не мы, Тайс оставался бы в своем счастливом одиночестве посреди белорусского поля.
— Спрашиваете, что изменилось? Несколько лет назад у меня было три работника. Потом два. Потом один. Сейчас никого. Это о чем-то говорит? У меня все меньше денег. А топливо дорожает. И жизнь. И баранина дешевеет. Но я не жалуюсь. Есть очень много плюсов у вас. Вы не замечаете, как здесь тихо. А ведь в мире дурдом. У меня на родине тоже.
Дочь его, впрочем, учится в Америке. И дети учились в Африке, уехали из страны тишины. Один — механик в авиации, второй — инженер-программист.
— Беларусь в моем сердце навсегда. Мое место здесь, — признает Тайс. — Я бы очень хотел, чтобы мои сыновья сюда вернулись. Но здесь у них нет перспектив. Что касается меня, то я рад, что могу работать на себя. Если бы на колхоз или на государство, я бы умер точно.
— Вокруг вас стало больше людей, готовых работать на себя? — это мой ключевой вопрос про белорусский круговорот.
— Есть несколько. Фермеры. Мелкие предприятия. Потихонечку развиваются. Лучше быть бедным, но самому себе хозяином. Мне странно, что многие этого не понимает. И государство не понимает. Если бы я жил в Польше, то за каждую овечку получал бы в год €100 помощи. Государство там сообразило, что надо поддерживать своих людей, если им трудно. Здесь не так.
Жаль, что государство не хочет частников укрепить. Я думаю, оно огромную ошибку делает. А кроме этого, я живу свободно.
Как же мне тяжело было, когда я начинал! Все старое, оборудования нет. Как же я мучился! Почему государство не придет, не поможет тем, кто начинает? Не даст кредит дешевый, чтобы купил хорошей техники? Только работай, пожалуйста. На свою семью и общее благо. Но нет… А ведь люди здесь хотят работать. И могут.
И нам, и Тайсу Терону, родившемуся в далекой Намибии, этой белорусской загадки не понять.
— Я всегда говорю: белорусское государство — это как мой старенький трактор, — шутит он. — Сойдет. Пока работает. Но как легко можно было сделать этот трактор лучше! Так легко! Бери и делай. Но почему-то не хотят.
Мы заканчиваем на хорошей ноте.
— Думал, что будет сухо в этом году. Но дождь пошел. Жду урожай, — Тайс Терон прощается с нами, растворяясь в своих владениях.
Кристина Глушко смотрит из окна кабинета на милые сердцу развалины. Бежит в колесе белка предпринимателя Валерия, а он — еще быстрее нее. Вот-вот подкрасят краской фасады на улице Ленина в Клепачах. Краски хватит на всех. А Карина продаст океан кваса и станет крутым юристом. Уедет в Минск.
Трактор-государство Тайса Терона будет колесить по полю, рисовать круги, а эти круги сложатся в знак бесконечности.
Белорусский круговорот неумолим и готовится к очередному рестарту.
Ссылки из этой статьи:
Хроника коронавируса в Беларуси и мире. Все главные новости и статьи здесь
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!
Самые оперативные новости о пандемии и не только в новом сообществе Onliner в Viber. Подключайтесь
Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. nak@onliner.by