Суровые советские нормы требовали от годовалого малыша, чтобы он уверенно произносил как минимум десять слов. А иначе не возьмут в космонавты. Сегодня мировая статистика изменилась. Многие дети только начинают разговаривать в два или три года. В такой ситуации родителям, особенно молодым, трудно сохранить устойчивость, не поддаться страху и самообвинениям. О том, каково выдержать прессинг окружающих, когда твой ребенок молчит, почему норма не должна быть жестоким хлыстом и как речь связана с работой мозга, мы поговорили с минчанкой Анастасией и детским неврологом Натальей Макаровой. Продолжаем развеивать наши страхи в совместном цикле с «ЛОДЭ».
Читать на OnlínerАнастасии 30 лет, она руководитель на одном из государственных предприятий. Появление дочери было для нее с мужем очень желанным. Но когда девочка не заговорила, родители оказались в ловушке тревоги и сомнений.
— Впервые я стала тревожиться, сравнивая свою старшую дочь, Вареньку, с малышами такого же возраста на детской площадке. Примерно в два года у ребенка обычно уже есть уверенное «мама», «папа», «баба», «дай»… А Варя не говорила. Конечно, у нее были звуки: «а-а-а», «м-м-м». Мы с мужем рассуждали так: всему свое время, не нужно торопить события, пускай позже, но Варя заговорит. Я скачивала из интернета специальные игры для развития речи, занималась с малышкой сама.
Почти в три года дочка пошла в ясельную группу в садик, а там все дети — ее сверстники — говорили «привет», «дай», «красный», «синий». Произносили элементарные слова. А Варя не говорила. Она показывала пальчиком и топала ножкой (улыбается. — Прим. Onliner). Могла сказать «ма» вместо «мама», а в обществе же считается, что нужны определенные слова в определенном количестве. Так положено — и точка!
Мы ходили в развивающие кружки и частные логопедические центры. В одном из них нам поставили диагноз — «общее недоразвитие речи первой степени» (ОНР). Сказали, мол, уже поздно, вашему ребенку три года, куда вы смотрели, что вы за родители!
Когда ты сидишь в декретном, круг общения резко сужается. Разговариваешь либо с такими же мамочками на детской площадке, либо с родителями, родственниками. И если у бабушки на работе есть подружка, внучке которой, не дай бог, столько же лет, сколько и твоему ребенку, и она уже говорит: «Баба, дай блин!» — это все! Начинаются звонки и стенания: «Почему наша Варя не говорит: „Баба, дай блин“?!» Естественно, сама начинаешь пугаться, гуглишь в интернете «ребенок не говорит». И что же ты видишь? Курсы по чтению с пеленок, английский — с двух месяцев, различать цвета — чуть ли не в первую неделю… Если в два годика ребенок не говорит длинными предложениями — все пропало… И главный вывод: происходящее — вина родителей. Они чуть ли не преступники.
Мы, естественно, ходили к логопеду в государственную поликлинику. Он тоже сказал: «Ах, целых три года, кошмар, уже поздно!» — и отправил нас в центр коррекционно-развивающего обучения и реабилитации (ЦКРОиР) Московского района. Вообще, какая-то паника у нас в стране вокруг этого возраста. В три года ребенок должен быть настолько самостоятельным! Просто космонавтом каким-то!
Итак, пришли мы в Центр раннего вмешательства на консультацию. Там сидят логопед и невролог, которые видят мою дочь впервые в жизни всего пару минут. Варе три года, напомню. И они, значит, говорят: «Женщина, и вы только сейчас к нам приходите? Что ж вы за мать! Куда смотрели!» А у меня ребенок не говорит: «Мама, дай пить» или «Я хочу яблоко», но бегает, ходит, улыбается, обнимается, смеется, взаимодействует с людьми. Захочет попить — ручкой покажет. То есть с логикой все в абсолютном порядке. Поэтому паники у меня не было. Но тут я пришла, напротив сидят три врача, они же умные люди, образованные, как им не верить? «Вы понимаете, что ваша дочь никогда не заговорит? Надо срочно действовать!» И что Варе в итоге назначают? Месяц лечебной физкультуры и одно-единственное занятие с логопедом. Походили мы туда месяц и плюнули.
В садике мне говорили, что Варя хорошо себя ведет, идет на контакт с детьми, понимает воспитателей, но не разговаривает. Были звуки «а-а-а», «ы-ы-ы», «м-м-м». Первое слово, которое она четко стала произносить, — «еще». Стали появляться отдельные слова, но связной речи (например, «дайте мне пить» или «хочу одеться») не было.
Ох, куда мы только не ходили, чего только не делали! И логопедические кружки, и развивающие центры, и «учим читать до трех лет»… Нам советовали: «Пока ребенок отчетливо не произнесет: „Дай пить!“, не давайте ему воды». Представьте, доченька стоит у вас в ножках, плачет, тянется ручкой к бутылке с водой, а вы такой: «Нет!» Ну зачем такая жестокость? В конце концов мы нашли частного логопеда, который приезжал к нам на дом дважды в неделю. Платили примерно $10 по курсу за одно занятие. Нам очень повезло со специалистом, я думаю, именно она запустила Варюше речь. В спокойной домашней обстановке они рисовали, лепили, параллельно старались разговориться. Еще мы оплатили курс логопедического массажа. Ведь считается, что если ребенок плохо говорит, то у него слабо развиты мышцы языка и щек. Как люди поднимают гантели, чтобы руки были сильными, так и здесь нужно тренировать язык.
Логопед, которая приходила к нам домой, не соглашалась с тем, что у Вари «общее недоразвитие речи». «У вашей дочери слишком хорошо развита логика», — повторяла она.
Когда Варе было 3,5 года, мы ходили еще к одному специалисту — логопеду, который обнаружил, что у дочери неправильный прикус. «У вас же уздечка короткая! Срочно нужно ее разрезать, иначе девочка не сможет заговорить! И вообще, уже поздно!» Зачем такое насилие над ребенком — целая операция? Она же маленькая! Я не всегда соглашалась с врачами, которые ставили мне в укор, мол, я плохая мать, и требовали, чтобы мой ребенок говорил, как все. Но в этот раз мы сразу записались к опытному хирургу. В Республиканском центре челюстно-лицевой хирургии такая очередь, ждали целый месяц. Наконец пришли на прием. Доктор посмотрел Варю и говорит: «Нормальная у вас уздечка. Я хирург, я-то могу ее разрезать, но зачем? Прежде чем молочные зубы не выпадут и не вырастут новые, вообще не нужно ничего трогать». Спасибо ему за человечный подход! Ведь когда ты молодой родитель и впервые в жизни с этим сталкиваешься, то сложно сохранить устойчивость. Три врача скажут тебе: «Караул! Беда! Мать, из-за вас ребенок жить нормально не сможет!» — и ты начинаешь паниковать, читать о худших вариантах в интернете — и все. Плачь, рыдай, это конец. Мы решили не резать уздечку и больше к тому логопеду не ходили.
В конце учебного года в садике составили список деток, которым рекомендовали обратиться в центр коррекции и развития речи. Мы туда тоже, естественно, попали. Потому что Варя что? Варя не говорит. Да, уже сказала «мама», «папа», «дай», но другие дети целые стихотворения на утренниках рассказывают. И вот нам дали направление на комиссию в этот центр. Туда сейчас, по статистике, половину детей отправляют. Это был очень негативный опыт! Сначала нужно пройти медкомиссию — всех врачей плюс логопеда, психоневролога, психиатра. Приходишь с абсолютно нормальным ребенком, который просто не может говорить, а тебе с порога: «Давайте паспорт, мы ставим вас на учет!» Ни «здравствуйте», ни «как зовут ребенка», ни «сколько ему лет»… Если ты пришел — все, значит, есть какие-то психологические отклонения. Такое безразличие со стороны некоторых врачей ранит родителей.
На комиссии определяют, может ли твой ребенок идти в садик в общую группу с детьми, или же ему нужна специализированная группа. Каждые 15 минут — новая запись. С ребенком разговаривают максимум десять минут. Представьте, малышка (Варе не было еще и четырех) приходит вместе с мамой в незнакомое помещение к двум незнакомым тетям, которые с угрюмыми лицами сидят напротив и задают вопросы, на которые даже взрослый не всегда знает ответ. Причем требуют какой-то бюрократической дотошности. Например, положили перед Варей два желудя. Спрашивают: «Что это?» Она отвечает: «Орешки!» — «Неправильно!» Им нужно, чтобы ребенок сказал не просто «желуди», а произнес фразу: «Это два желудя». Показывают картинку, на которой нарисованы вилка с ложкой, говорят: «Скажи мне». Что сказать? Я, взрослая мама, сидела рядом и не знала ответа на все вопросы. Или Варя, например, увидела куклу на полке, пошла с ней играть, а нужно было в это время составлять башенку из кубиков. Обычное детское поведение. Но там очень сильно нагнетают. Я понимаю, у них работа, сотни детей каждый день… Но что можно понять про маленького человечка, которого ты видишь всего десять минут? Из пальца высосать информацию?.. Из-за того, что в каком-то частном центре нам один раз когда-то поставили «общее недоразвитие речи», они просто брали и переписывали диагноз, не думая. «Вам позарез нужен логопедический сад, самый строгий и закрытый! Надо спасать ребенка!»
В общем, дали направление в логопедический садик. Из нашего опыта, это медаль с двумя сторонами. С одной стороны, в таком садике ежедневно проводятся занятия с логопедами — и это здорово. С другой стороны, в группе могут оказаться дети с очень тяжелыми нарушениями, в том числе с неконтролируемой агрессией. Это стоит учитывать. Через некоторое время преподаватель в логопедическом садике посоветовала нам, мягко говоря, «бежать оттуда».
В четыре с половиной года Варя начала говорить предложениями, читала стихи на утренниках — делала все то, что ждали от нее в три. И куда делась уздечка под языком, которую нужно было «срочно резать»? Ребенок просто начал говорить — и все. Словарный запас сразу стал большим. Оказалось, она помнила все, что мы ей читали и говорили. Все это было у нее в голове, и теперь она смогла произносить вслух.
Сейчас, в пять с половиной, Варя ничем не отличается от сверстников. Разве что плохо выговаривает букву «р». Но «р» ставят перед школой, и в первом классе многие детки испытывают трудности с этой буквой. Диагноз «общее недоразвитие речи» нам сняли, оставили «задержку речевого развития» — это более легкая форма, не нужно никаких специализированных садиков и групп. Так что мы вернулись в обычный сад.
Можно было и раньше предположить, что ребенок заговорит, просто с опозданием. Муж у меня вообще не переживал: «Я поздно заговорил, ты — тоже, вот и Варя повторит наш путь». Но ведь общество считает, что все должно быть иначе!
— Как проявляется прессинг со стороны окружающих?
— Если все вокруг твердят, что с твоим ребенком что-то не так, ты сам начинаешь сомневаться. Нет, я не сомневалась, что моя Варя заговорит. Но я боялась сделать недостаточно. В такой ситуации рождается ощущение вины, чувство, что ты плохая мать и как-то неправильно воспитываешь ребенка. Не зря же вокруг так много кружков, занятий, частных логопедов… Как будто, если ты не воспользуешься их услугами, у тебя ничего не выйдет.
На мой взгляд, в нашем обществе и в нашей манере воспитания детей слишком много сравнения. Сначала на детской площадке, потом — в садике, в школе — с отличниками-одноклассниками… Я думаю, что это в корне неверно. Увидеть ценность и значимость своего ребенка без сравнения с другими — вот что важно.
В отношении своей младшей дочери, Катюши (у них полтора года разницы с Варей), я уже не повторила таких ошибок, не пошла по пути напряжения и давления. Катя, например, начала ходить не в год, как положено, а в год и три. И заговорила позже, как и ее сестра. Но здесь я сознательно не водила ребенка на какие-то комиссии, не созывала врачей, чтобы услышать от них: «Паника! Караул!»
— Исходя из вашего горького опыта, как врачам следует разговаривать с родителями, чтобы не травмировать их?
— Я убеждена, что не стоит определять диагноз в первую же секунду. За один неправильный ответ (малыш показал круг вместо квадратика) сразу ставить крест на ребенке? Ни в коем случае!
Важно усовершенствовать работу центров коррекционно-развивающего обучения и реабилитации, ведь через них проходит очень много детей. Почему бы, например, не направлять специалистов из таких центров прямо в садики? Чтобы они проводили диагностику в привычной для детей, безопасной обстановке, наблюдали, как малыши взаимодействуют друг с другом. А не вытягивали маленького человека, закидывали непонятно куда и набрасывались с вопросами.
Со стороны поликлиники и государственных учреждений у нас очень сильное давление, мол, если ты немедленно чего-то не сделаешь, то ребенок пропадет! Опоздаешь! Слишком много запугивания вместо адекватной поддержки. Хотя есть и врачи с другим подходом. Хирург, о котором я говорила. Таким людям хочется сказать искреннее спасибо.
— Знаете, ваша преданность девочкам вызывает много уважения.
— Спасибо, конечно. Но мне все равно трудно избавиться от мысли, что я плохая мать.
Наталья Макарова — детский невролог высшей категории медицинского центра «ЛОДЭ», а еще — мама троих детей. Она на собственном опыте прошла все сложности ситуации, когда ребенок не говорит в положенный срок.
— Что такое «задержка речевого развития»? Например, ребенок в два года говорит только «мама», «папа», «дай» — это проблема или нет?
— Под задержкой речевого развития обычно понимают отставание в формировании речи от возрастных нормативов у детей в возрасте до трех-четырех лет. Между тем эта формулировка гораздо шире и включает широкий спектр расстройств развития речи, имеющих разные причины, в том числе неврологические.
Очень важен период от первого года жизни до трех-пяти лет. В это время интенсивно развиваются мозг и его функции. Любые нарушения в развитии речи — повод для обращения к специалистам (детскому неврологу, оториноларингологу, детскому психиатру, логопеду, психологу). Это тем более важно, что именно в первые годы жизни отклонения в развитии мозговых функций, и речи в том числе, лучше всего поддаются коррекции.
Если в два года ребенок говорит «мама», «папа», «дай» — это не всегда свидетельствует о серьезных нарушениях. Многие дети в таком возрасте молчат или говорят единичные слова.
Так исторически сложилось, что из всего многообразия разделов моей специальности меня увлекла именно детская поведенческая неврология. Отчасти, думаю, и потому, что у нас многодетная семья. Многое пропустила через себя как мама. Молчащий в два года старший сын и шевелящиеся от ужаса волосы: «Как же такое могло случиться!» А в два года и четыре месяца сын уже рассказывал наизусть «Сказку о рыбаке и рыбке». Мы с мужем с облегчением выдохнули, конечно. Затем дочь, которая до трех лет переложила свою речевую коммуникацию на плечи брата-близнеца. Он был не против, а ей хватало указательного пальчика. К трем с половиной годам все наладилось.
Так вот, возвращаемся к «мама» и «дай» в два года. Каждый день ко мне на прием приходят пять-семь человек с похожей проблемой. Все истории начинаются одинаково: «Доктор, помогите, в два года ребенок не говорит!» Абсолютно всем родителям я задаю один и тот же вопрос: «Скажите, пожалуйста, есть ли ощущение, что ребенок вас не понимает? Или понимает не полностью? Или не слышит?» Если родители отвечают: «Нет, все понимает, но молчит, как партизан!», это одна история. Просишь ребенка принести мячик, а он несет кубики — это вторая история. Третий вариант — у ребенка проблемы со слухом, врожденные или приобретенные. Из-за этого страдает восприятие речи, или оно невозможно. И так далее...
Или, допустим, родители жалуются: «Говорю сыну: „Собери игрушки“. А он не понимает!» — «Может, просто не хочет? А если предложите что-то приятное?» — «Сразу понимает. Говорю: „Хочешь конфетку?“, он тут же бежит».
Нет практически ни одного приема, когда родители не сказали бы: «Проблема не только в том, что наш ребенок не говорит. В глаза не смотрит, указательного жеста нет…» Тогда это уже не сфера невролога. Нужно идти к детскому психиатру, дефектологу, логопеду и т. д.
— Очертите нам, пожалуйста, границы нормы. В два месяца малыш должен произносить отдельные звуки, в три — гулить… А что дальше?
— Скажу сразу, что нет одинаковых детей. У меня сотни маленьких пациентов, которые не говорят, — и все случаи разные! Я против клише. Потому что мозг — это «предмет темный, исследованию не подлежит», как говорил герой «Формулы любви». Резервы головного мозга уникальны!
Что такое среднестатистическая норма? Для простоты восприятия неврологи выставили своего рода «маячки». В три месяца ребенок должен держать голову (может и в три недели, может в месяц или в два, но в три месяца — обязан) и начать гулить. Шесть месяцев — переворот со спины на живот, соответственно, появляется лепетная речь — какие-то слоги («ба», «ма», «ла»). Это начатки речи. Десять месяцев — начало вертикализации, малыш пытается стать на ноги, и здесь появляются первые слова, так называемые фонемы. Например, «би» — машинка, «ма» — мама и т. д. Фонемы и полноценная человеческая речь — это разные вещи.
По современным мировым суждениям ребенок должен в год говорить три слова или понятные для окружающих фонемы.
— Эти нормы как-то меняются с течением времени? Скажем, тридцать лет назад и сегодня?
— Совершенно верно, меняются. Ведь советских докторов (а я из их числа) действительно учили немножко по-другому. В СССР было принято так: годовалый малыш должен говорить десять слов, фонем или имитаций звуков животных. Честно сказать, достаточно долго именно на эту норму и опирались.
Но статистика — вещь упрямая. Это сбор данных тысяч, миллионов людей: кто, что и как говорит. Взяли среднестатистический показатель и выяснилось, что десять слов в год сейчас говорит редкий малыш. Почему? Специалисты в поведенческой неврологии стали задаваться этим вопросом.
В прошлом году я была на Балтийском конгрессе по детской неврологии — это серьезный симпозиум, где собираются все корифеи, чьи книги мы читаем, на чьем опыте учимся, к чьему мнению прислушиваемся. Так вот, обсуждали вопрос: почему было десять слов, а стало — три? Серьезные ученые вспомнили о том, что детей-то раньше отдавали в детский сад в год. Из микросоциума — в макросоциум. В год ребенок уже был социализирован. Поэтому появлялась речевая мотивация. Раннее введение прикормов — соответственно, жевание. А это прекрасная тренировка речевого аппарата. Подгузников не было. Раннее формирование навыков опрятности наверняка тоже влияло на развитие коммуникации и речевой функции.
Когда я по привычке еще пыталась считать десять слов у годовалого ребенка, не получалось практически никогда… Несколько лет назад мировые стандарты поменялись. Чтобы люди не расстраивались, наверное (смеется. — Прим. Onliner).
— Важно, чтобы норма не стала жестоким хлыстом, правда?
— Совершенно верно. Сейчас все поменялось и в акушерстве, и в выхаживании деток… Как-то так исторически сложилось, что ко мне приходит много недоношенных детей, деток из близнецов. Я их очень люблю, потому что у меня самой двойняшки. А двойни и тройни часто бывают маловесными. «Как же будет дальше складываться их жизнь?» — волнуются родители. У меня есть пациенты, которые родились весом в 500, 600, 700 граммов. Еще 15—20 лет назад прогноз для полноценной жизни таких детей был близок к нулю. Практически всегда такой малыш имел тяжелую неврологическую патологию. А сейчас — нет. Эти детки прекрасно идут в школу, учатся и т. д. Более того, у многих из них и не было речевых проблем. Возможно, потому, что, когда доктора боролись за их жизнь, выхаживали, сформировались дополнительные синаптические связи.
Так что скажу вам со всей ответственностью: если ребенок недоношенный, это абсолютно не означает, что в будущем его ждут какие-то серьезные проблемы.
И наоборот. Вроде идеальная беременность, отсутствие осложнений, прекрасные роды, а в три-четыре года — серьезные речевые нарушения. Так тоже бывает достаточно часто.
— То есть никаких гарантий нет?
— Именно. Анатомически центр моторной речи не очень удачно расположен — на границе кровоснабжения двух артерий. Если что-то идет не так — травма в родах, обвитие пуповиной, острая кислородная недостаточность, внутриутробная инфекция и т. д. — он страдает. В большей или меньшей степени. А дальше включается нейропластичность — кому как повезет.
— Из-за чего еще дети молчат, в чем причина?
— Если говорить о неврологической проблеме, то на первое место выходит перинатальная патология — гипоксия плода, инфекции. То, что происходит в дородовом периоде.
Затем — родовая травма, которую, увы, никто не отменял. Все виды острой нехватки кислорода, тугое обвитие пуповиной, например.
Очень большое значение имеют первые несколько месяцев жизни. Травмы головы, тяжелые инфекции могут привести к повреждению головного мозга и, соответственно, в будущем повлиять на развитие речи.
Что касается более доброкачественной задержки речи, здесь имеет значение наследственность, особенно у мальчиков. Это описано в литературе. Если в роду по мужской линии многие поздно заговорили, то ребенок тоже начнет разговаривать, скажем, не в три года, а в четыре. Например, в семье три мальчика. И каждый начинает говорить в три с половиной — четыре года. Это нормально. Мама уже понимает, что так может быть, волнуется меньше.
Еще одна причина — расстройства аутистического спектра. Сейчас очень много таких деток, это правда. Но в большинстве случаев подозрения родителей напрасны.
Как правило, когда речь идет о двухлетнем (или чуть старше) ребенке, который не говорит, я спрашиваю: «Какие у вас планы на детский садик?» Это очень важно. Выход из микросоциума должен произойти. Три-четыре месяца ребенку необходимо пробыть не с родителями, а с другими людьми. Это станет индикатором: истинное отставание или задержка темпа речевого развития?
Здесь мы переходим к еще одной причине задержки речи — это материнская гиперопека. То, что в англоязычной литературе называют helicopter parenting. Например, я прошу ребенка в своем кабинете: «Мишенька, принеси, пожалуйста, пирамидку, она стоит на полочке». Даю задание, чтобы определить, насколько малыш меня понимает, слышит, обладает социальным интересом. Половина мам несутся впереди ребенка, показывают пальцем на пирамидку — точно так же они делают и дома. Нависают «плащом». Полностью ограничивают индивидуальную свободу, не дают малышу раскрыться. А в песочнице и в детском саду нужно самому сказать: «Дай ведро» или «На лопатку». Уже нет мамы, которая в любой момент произнесет: «Дай моему Мишеньке ведро». Поэтому три-четыре месяца в детском коллективе — это очень важный период. Одновременно я даю детям и родителям задания. Например, берете буханку хлеба, идете кормить лебедей и говорите своему ребеночку: «Мишенька, оторви кусочек хлебушка». Он отрывает. А потом нужно сказать: «Оторви меньше (больше)». Не пальцем тыкать и отламывать, а действительно разобраться, понимает ли вас человек.
Эти легкие задания помогают определить, что происходит с ребенком. Если малыш справляется, желаю здоровья, назначаю рыбий жир и советую показаться в два года девять-десять месяцев. Если же нет, нужно распутывать клубок дальше.
— Всегда ли молчание ребенка говорит о какой-то проблеме? Ведь много случаев, когда малыши не разговаривают, а потом как ни в чем не бывало догоняют сверстников.
— Очень часто дети молчат, когда не видят смысла в произношении слов. Представьте ситуацию. Ребенок дома, мама спрашивает: «Что ты будешь пить, сок или чай?» И (очень важно!) этого объекта нет перед глазами у ребенка. То есть он не может до него дотянуться или показать ручкой. Тогда, конечно, малышу выгодно начать говорить, ответить: «Сок». Он включен в речевой процесс. У ребенка действительно есть мотивация разговаривать. А иначе он может молчать.
— В какой момент стоит идти к врачу?
— Я бы посоветовала родителям, если что-то их беспокоит или пугает, поделить ответственность с теми, кто в теме. Например, ребенку почти два года, а он совсем молчит. В такой ситуации надо идти к неврологу. Чтобы дал какие-то задания, предложил понаблюдать за поведением и пониманием речи.
Я любимый доктор у многих бабушек (смеется. — Прим. Onliner), потому что повторяю: идеально воспитывать ребенка в формате «советское детство». Что я имею в виду? Абсолютное отсутствие гаджетов в руках, потому что их нет, не изобрели еще. Телевизор — очень дозированно: днем — мультфильм, вечером — «Калыханка». Бесконечное количество улицы: песочницы, самокаты, велосипеды… Песочницы и еще раз песочницы… Потому что они — тоже вариант социума. Это то, к чему я прошу родителей максимально приблизиться.
— Не наблюдаете ли вы сейчас обратную крайность в поколении молодых родителей: английский чуть ли не с рождения, научить читать — в три года? Как влияет на наше общество эта сверхидея о развитии?
— Я думаю, что все сейчас наблюдают эту крайность. Иногда это выглядит немного комично. «Развитие ребенка — это так важно!» — повторяют родители. А я спрашиваю: «Скажите, много ли у вас неграмотных знакомых — людей, которые не умеют читать и писать? Вот прям крестиком расписываются?» Отвечают: «Да как-то нет ни одного». Я продолжаю: «А есть ли у вас знакомые, которые плохо рисуют или с трудом подбирают рифму, испытывают проблемы с творческим началом?» — «Конечно, полно!»
Так вот, мозг, он умный. Не зря у человека два полушария: одно ведущее, а второе — творческое, вспомогательное. И формироваться они должны примерно одинаково, помогая друг другу. Если мы загружаем ведущее полушарие — английский в три года, китайский в пять лет (был у меня мальчик, уже иероглифы в этом возрасте писал), — то вторая часть мозга откажется работать. Закон сохранения энергии еще никто не отменял. Иногда мне приходится напоминать об этом родителям.
«В три года наш ребенок считает по-английски, но почему-то говорит по-русски с трудом». Естественно. В головном мозге за все отвечают свои центры: один — за моторику, второй — за калькуляцию, третий — за распознавание букв… Если один центр перегружен, второй имеет полное право отнестись к себе более бережно. Иногда мы такому ребенку делаем энцефалограмму, и она вся с признаками перевозбуждения, иногда даже крайнего возбуждения. То есть мозг работает не отдыхая. Я показываю родителям, говорю: «Поберегите человека. Пусть он лучше спит у вас да двигается больше, ибо вся моторика в одной извилине, в том числе речевая». Многие мамы и папы ведь отказываются: «Не надо нам днем спать! Будем учиться лишние два часа!» Так вот, дневной сон до шести лет — обязателен. Головной мозг должен днем отдыхать, особенно у детей. Когда мне говорят: «У нас музыкальная школа, и карате, и китайский, и английский, и еще всякое…», я вздыхаю. Мозг нужно беречь. Развивать его гармонично.
— Как разговаривать о задержке речевого развития с мамами и папами, чтобы не усилить их и без того большое чувство вины и стыда?
— Никогда в жизни я не вгоняю родителей в стыд и уж тем более не поддерживаю чувство вины. Хотя бы потому, что мы с мужем многодетные родители и прекрасно понимаем, что, если человек пришел в кабинет к врачу и говорит о своем беспокойстве, это уже хороший и ответственный родитель. Он молодец! Видит, что что-то не так, и хочет получить ответы на свои вопросы.
Чувство вины или стыда я растворяю сразу. Даже если мама (одна или при папе) начинает плакать: «Это я во всем виновата, потому что были сложные роды», я сразу отвечаю: «Вы вообще ни в чем не виноваты никогда! И должны гордиться собой. Вы молодец». Моя задача — вселить веру. Если родители хотели ребенка, все делали и делают для того, чтобы его родить и растить полноценным, то им надо помогать, а не винить!
Иногда сложно выйти из этой раковины вины и стыда. Папа и мама думают: «Может быть, наш ребенок не говорит, потому что мы полетели в отпуск на третьем месяце? Или потому, что я выпила бокал шампанского в Новый год, не зная о беременности?» Мы имеем право быть живыми людьми. Вина и стыд — точно не те слова, которые звучат в моем кабинете. Моя задача — помочь ребеночку и сделать родителей более счастливыми!
Читайте также:
Хроника коронавируса в Беларуси и мире. Все главные новости и статьи здесь
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!
Самые оперативные новости о пандемии и не только в новом сообществе Onliner в Viber. Подключайтесь
Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. nak@onliner.by