Толочин оказался где-то в полушаге от простого белорусского чуда, которое разворачивается у нас на глазах в Орше. Он до этого чуда не дотопал и остался в суровой реальности, а в ней приходится выживать. И толочинцы выживают: они, кажется, уже почти научились жить без денег и могут подробно изложить свои навыки в какой-нибудь книге, только продать ее будет некому. Мы отправились в самое подбрюшье Витебской области и записали все эти мысли простых людей, пока они не растворились в талой весенней воде.
Читать на OnlínerКогда в городе окончательно не стало работы, местные уже не помнят: то ли три, то ли два года назад это случилось. С тех пор ситуация стабильная, и эта стабильность нарушается разве что редкими ликвидациями, присоединениями и закрытиями чего-то, что еще как-то пыхтело в небольшом райончике. Теперь уже пыхтеть перестало почти окончательно, и одноэтажный город бесповоротно впал в кому. Он вроде и жив, но местные называют этот процесс выживанием.
Внешне Толочин практически не подает признаков жизни: полупустые магазины государственных фабрик и заводов скучают в ожидании покупателя, а частники, которых здесь можно пересчитать по пальцам одной руки, еле держатся на скидках и акциях. Недалеко от центральной площади, на которой даже от Ленина есть только голова, мы встречаем вывеску «Элита», и любопытство наше уже не остановить.
В пустом вещевом павильоне скучает продавщица Аня — она устроилась на эту работу совсем недавно и ждет покупателя: ему здесь предлагают купить какую-никакую куртку за 30 рублей и другие вещи по сверхнизким ценам.
— Это скидки у нас на март месяц — так хозяйка решила, — говорит грустная Аня. — Обычно на 20—30 рублей дороже. Вообще, по-разному люди идут: когда деньги есть, тогда и приходят. Нет денег — значит, и людей нет. А цены растут, зарплаты на месте. Откуда деньги? Что по зарплатам? Ну, 300 рублей — это круто. Обычно меньше. Удивлены?
Мы удивлены. Но сегодня мы еще много будем говорить с людьми и потихоньку перестанем удивляться. Аня не особо настроена на разговор и нехотя раскладывает нам по полочкам свою житейскую арифметику.
— Сама-то я сюда только в этом месяце устроилась. До этого дома была, без работы сидела, потому что работать негде: сейчас в районе закрылось все что можно. Теперь рублей 200—250 у меня получается. Как живу? Нормально. Муж получает 300 рублей, так и справляемся. Дом у нас частный: 150 рублей на «коммуналку», а на остальные затариваемся и живем. А детей у нас нет. Дети — роскошь теперь. Раньше машина была, а сейчас дети.
Вообще, продавец в Толочине идет на работу больше по инерции и давно приучился подбирать ассортимент так, чтобы хоть что-то у него купили. Самая трендовая вещь в городе — это лотки с семенами. Нам тут объясняют: дешевле самому вырастить, чем купить. Ну и добавляют: «Оно же все натуральное!»
Возле лотков периодически скапливаются покупатели, и это свидетельство обнадеживает: город жив. Но город жалуется и стонет, как только может. Люди говорят нам про нищенские зарплаты: там цифры не дотягивают до 300 рублей и все время стремятся куда-то вниз.
— У начальника из управления 2 тыщи долларов, а у Леши — 270 рублей — он в заготовительном работает, — вступает в разговор Владимир. Кто такой Леша, мы так и не выясним, но это и не так важно. — Ну а так в основном минималка… Нормально сейчас на консервном заводе, а больше и не осталось ничего.
Владимир раньше работал в райпо, а теперь занял позицию созерцателя-пенсионера. Толочинское райпо, кстати, ушло в Сенненское и перестало существовать как номинация. Пенсионер смотрит на семена и будто выплевывает обрывки фраз, от которых не должно остаться ничего лишнего. Только дистиллят из горьких откровений.
— Развал в районе. Как и везде. В колхозах развал, кормов нет. Посевная скоро, готовятся потиху. Но будут брать кредиты в счет будущего урожая. Тяжело очень. Как везде, так и у нас в районе. А на селе какое обслуживание? Это ж одни убытки. Автолавка едет, а там два-три человека. А бензин, дорога? Это все убыточно.
Десять тысяч толочинцев успели выучить друг друга если не по имени, то хотя бы наглядно. Здесь практически все друг друга знают и могут рассказать свои и чужие житейские истории. Еще в этом десятитысячном городе зачем-то есть восемь машин такси, но про их назначение мы довольно быстро узнаем.
— Бабушки в основном катаются, — Наталья обходит свою машину со всех сторон, и ее выражение лица принимает какой-то очень хозяйский, деловитый облик. Она возит толочинцев по городу года четыре: так сложились обстоятельства.
— Я-то раньше продавцом работала в райпо, но потом у меня мужа парализовало. А следом маму. Уволилась, чтобы за ними смотреть, а таксовать пошла, чтобы деньги хоть какие-то были. Теперь-то я уже одна, но работу найти не смогла — так и осталась таксовать. Ну а что? На хлеб мне хватает.
Мы уточняем про бабушек, потому что не очень понятно, как бабушки, привыкшие к тотальной экономии, могут оказаться в такси по собственной воле.
— Из больницы в больницу едут, из дома в больницу, — отводит взгляд от своей «ласточки» Наталья. — Тяжело человеку самостоятельно добираться: автобусы посокращали, ходят они редко, а у нас такса — 70 копеек за километр, это ж не больше 5 рублей по городу. Жизнь заставляет, они и едут.
У нас снова получается какой-то невеселый разговор, но на другие здесь вроде и не настроены. Наталья рассказывает про сына: работает начальником поста в МЧС. Иногда помогает маме, иногда — она ему. Так и живут.
— Хорошо еще, что я раньше строилась и продала дом — купила себе маленький и ему маленький. Так что хотя бы с жильем сын. Но все равно все в кредитах, все в рассрочках… По-другому жить не получается.
Мы долго ходим по городу и ищем рассказ про достойную зарплату, высоко поднятую голову и веру в светлое будущее, но с этим в Толочине совсем туго. Всякий раз мы нарываемся на житейские рассуждения об экономии, косточках, сальтисоне и кровянке — это самый ходовой товар в мясных лавках: больше сюда ничего стараются и не привозить.
— Раньше в конце месяца все знали: сейчас приедет деревня и затарится хорошенько. А теперь никто уже не приезжает… — Евгения торгует мясом уже десять лет и помнит совсем другие времена.
— Женя, у тебя кости есть? — окликает ее редкий покупатель.
— Не, продала! — отмахивается Женя.
— А когда ты успела?
— Так самый ходовой товар! — смеется продавщица и дальше начинает стандартный отчет. — Людей меньше стало, покупательская способность упала. Судя по закупке, упала в разы — даже не наполовину, а намного больше. Ну а какая у людей зарплата? Маленькая. Совершенно маленькая. Ну 350 рублей. Это никакая зарплата, но больше ты мало где получишь. Хорошая зарплата? Ну, может, рублей 700—800 — это уже очень хорошо. Где такие деньги? Ну, может быть, в райисполкоме каком-нибудь.
На такие вопросы, конечно, должен отвечать кто-нибудь очень важный и ответственный, и мы идем слушать про зарплаты, трудности и планы в райисполком. К председателю. В председательской приемной говорят, что у Сергея Валерьевича посетитель. Мы соглашаемся подождать. Когда посетитель выходит из кабинета чиновника, туда идет представлять нас секретарь. Выходит она с озадаченным видом и говорит, что председатель очень занят. Предлагает сходить к идеологу, но соглашается с тем, что идеолог в некоторых вопросах некомпетентен. Мы договариваемся так: как только председатель освободится, нам позвонят, и мы тут же примчим. С тех пор мы ждем звонка.
Ключевой момент нашего путешествия наступает, когда безымянная женщина ворчливо кидает вслед фразу: «Вы бы в деревню съездили, а то в городе, конечно, все хорошо!» Мы подумали, что ослышались, и переспросили. Женщина стояла на своем, ругалась и размахивала руками. Опять кто-то приехал посмотреть на жизнь простых толочинцев и уедет восвояси, так ее и не увидев. Но мы идем до конца и отправляемся в путь — смотреть на настоящую жизнь, про которую не говорят по телевизору.
Колдобина за колдобиной мы пробираемся через полузаброшенные деревни в поисках признаков жизни. Дорога в конце концов выводит нас к ферме, а современные трафики подсказывают, что мы находимся на территории колхоза «Комсомольская правда». Мы долго кружим здесь в поисках людей, но видим только коров, скучающих без присутствия человека. Где-то вдалеке замечаем двух женщин, которые следят за чужаками и о чем-то перешептываются. Они даже не ждут наших вопросов и сами начинают вечную песню.
— Ай, якая тут жизнь? Ну троху ж люди работают, — говорит одна.
— Ай, мы ничего говорить не будем: ни хорошего, ни плохого. А зачем? Плохого нельзя говорить, у нас все хорошо. Мы люди маленькие, — продолжает ее подруга. — Зарплаты минималку дают, рублей 300! Так это лучше, чем вон там, в Жукнево — там с января не платили людям. А мы здесь нормально живем. У нас все хорошо! Каждый месяц зарплата стабильная. На хлеб нам хватает, а сало свое.
— У нас все хорошо, — повторяет эту мантру женщина и отворачивается. Разговор окончен.
Два резвых цуцика пытаются прогнать чужака с территории отчаяния и оглушительно гавкают, когда мы возвращаемся на ферму. Этот лай выводит округу из состояния полудремы, и нам навстречу показывается местный работник. Он отмахивается, приняв нас за журналистов местной районки.
— Вон там бабы, там мужики, туда идите! А я тут один только, я говорить не буду. Опять в районку потом напишете фигню! Вы не с районки? Ну тогда пойдем отведу к бабам — они все расскажут. Аккуратно, в дерьмо не залезьте!
— Платят что у вас? — спрашиваем у недовольного мужика, пока он ведет нас к дояркам. Тот даже как-то не ожидает такого странного вопроса.
— Да ты что! Ой, мама родная. Минималки не выходит! Говорят, грошай нет. А когда они тут были? Вон там дзеуки, они вам скажут! Года три назад такая ерунда стала. Вот если все дни отработал, дык минималку получишь, но сделали ж такую фигню, что лавка приходит, и на магазин этот часть зарплаты кидают. Дык там и взять нечего! Даже сигарет нету. Хлеб, макароны, по мелочам… А что останется, потом дадут — рублей 100—150.
Видавший виды коровник, слепой от недостатка освещения, встречает нас бодрым мычанием. Две женщины хозяйничают здесь и кое-как отвлекаются на разговор.
— Работы хватает, только работай. А грошай нет — даже минималки не выходит. Говорят, от продукции зависит, — говорит одна из них и вытирает пот со лба. — Да, это неправильно, но кто тут в суд подавать будет?
— Ну если к Минску ближе, то, конечно, лучше! — перекрикивает вторая женщина бодрое коровье мычание. — А где тут что найдешь? Если б хоть какой автобус ходил на работу добираться, а то на велосипеде не доедешь, пешком не дойдешь…
— Тяжковато? Это адски трудно! — не выдерживает ее коллега и окончательно отрывается от работы. Кажется, даже коровы на время понижают уровень шума в помещении. — Вот как на эти гроши жить? Выживаем. Ну вот на лавку кинут 30, на руки 70—80… И внуков три штуки, и отдать что-то хочется, а самой жрать нечего. Живите как хотите. Оденься или босиком ходи. По телевизору говорят, что Беларусь — страна для жизни. Ага! Для выживания страна! Хай бы президент приехал и посмотрел, что на самом деле происходит. А не на эту показуху. Подметут, помоют — все идеально! А вот сюда пускай зайдет. А правду люди сказать боятся: зашугали их! Будешь потом виноват, клевать тебя будут.
Внимательно выслушав доярок, договорив с суровым сторожем, мы отправляемся в соседнее Жукнево. Там, говорят, еще хуже, а вот в «Комсомольской правде» еще можно жить. Что такое хуже? Говорят, зарплату — в основном минималку — в Жукнево не платили с января. Правда ли это и как, если это правда, люди справляются, мы и пытаемся выяснить.
Жукнево — еще крепенькая деревня, в которой есть свой магазин (а скоро откроется еще один), пилорама и хозяйство. В общем, жизнь здесь кипит, но выглядит это даже в Google как-то по-особенному.
— А у нас всегда одиноко, — это мы зашли в магазин, огляделись по сторонам и никого, кроме продавщицы, там не нашли. — Люди ходят с получки троху. Получка когда? Ой, теперь неизвестно. Раньше всегда была в конце месяца, а теперь когда дадут. Вот после Нового года такое началось, так сейчас люди необходимое для жизни покупают: хлеб, молоко, колбасу, кое-что из морозильника. Спиртное… Раньше, когда Толочинское райпо существовало, так не было ничего, а теперь более-менее. Чтобы спиртное привезли, так надо какую-то предоплату, а у них то ли денег не было, то ли еще что. По два месяца сидели без спиртного…
Сейчас в магазине месячный план — 12 000 рублей. Получается, что в кассу люди каждый день приносят 400 рублей.
— Хлеб купят, сметану, молоко — и пойдут. Нет денег у людей…
Уже на улице, возле дома с красиво нарисованным на нем то ли тюленем, то ли морским котиком стоит мужчина и смотрит на чужаков. Мужчина — человек непростой и с первого же предложения выдает в себе крепкого хозяйственника.
— Нормально Толочинщина живет, — улыбается он и оглядывается по сторонам. — С зарплатами, говорят, плохо? Кто сказал такое? Нажаловались уже… Понимаете, жалуются те, кто работать не хочет. Кто хочет, тот работает. А если только где приткнуться, пришмальнуться, такие любят жаловаться. Надо ж логически прикинуть! У частника или еще где надо зарабатывать, а не работать для вида. Честно говоря, за последние годы разбаловались! Свобода дурная их трошку не к тому ведет. Народ сильно работать… Жалуются те, кто булдосит и все остальное. Кто с гарэлкай дружит, те и жалуются. Люди просто не понимают временные трудности. Допустим, в прошлом году мы тысячу тонн зерна недобрали из-за неурожая, понимаете? Кормов не хватает скот кормить, а деньги ж в колхозе с молока и все остальное. Продукции не хватает, денежная выручка падает. Но люди ж этого не понимают.
— Посевная скоро. Готовы?
— Посеемся, конечно. Со сложностями… Кредиты — это дурное дело, но жизнь заставит. На топливо, на удобрения, на все остальное.
— Большие кредиты?
— Ну я ж их не беру, но знаю, что брать будем… Я в колхозе не последним человеком работаю и многое знаю, поэтому и говорю вам. У меня два высших образования, а сам я из соседней деревни: тридцать лет уже в колхозе работаю. Разные времена были, и в девяностые было сложно. Но в девяностые еще система Советского Союза работала. И потом, было по-разному, но были и хорошие времена, преуспевали. Вот за последние три года мы из долгов молокозаводу вышли: 5 млрд были должны (здесь все еще ведется исчисление в неденоминированных деньгах. — Прим. Onliner). Это же о чем-то говорит! 5 млрд долга нам же не списали, мы ж их отдали! Хоть президент на нас и говорит, что технику бесплатно дают, но лизинговую технику мы всю выплачиваем!
— Долги ж по зарплатам есть.
— У всех хозяйств долги по зарплатам возникли.
— Вот в «Комсомольской правде» говорят, что долгов нет.
— Да та же самая картина. Кусками отдавали. Вот мы сейчас с январем будем закрываться, а к концу месяца, глядишь, молокозавод отдаст за молоко, и за февраль будем закрывать зарплату. Разрывы бывают, конечно, и тяжеловатое сложилось финансовое положение.
— И через магазин отдаете зарплату?
— Конечно. Ну а что делать? Это ж не то что силой… Привозятся с мясокомбината, к примеру, продукты дешевле, без торговой наценки! Люди это понимают, но не все, конечно. Дураку ж главное деньги и пойти водки купить. Что ему с колбасой делать? Вот человек потом и жалуется, что водки купить не может. Я с удовольствием пошел и набрал себе рублей на 50 колбасы разной — там же ассортимент!
— А какая средняя по колхозу?
— Я, если честно, не могу сказать. Всем до минималки доводим. Это ж еще и портит человеческий фактор, эта доплата до минималки. Один может эту минималку заработать, а вторая доярка сбоку может поболтаться, но норму часов выработать, и ей тогда до минималки доплачивать надо. Нормально село живет! Обижено, конечно. Потому что люди не дураки и прекрасно понимают, какие заработные платы были. Я в Минске работал на Тракторном фрезеровщиком и мог заработать 200 рублей, но и в деревне могли по 300 зарабатывать. А теперь деревня и город — грань по зарплате появилась.
— А вам тоже колхоз должен?
— Конечно. А что я? Я как и все.
— А сколько у вас выходит?
— Лучше не рассказывать. С моим стажем и со всем остальным 400 рублей оклад. А премия… Ну, когда есть продукция, бывает. А сейчас большого ничего нет. Ну и отпускные получил… В марте за декабрь. Обижаться на это? А чего обижаться, если я понимаю, из-за чего эти трудности. Летом все догонится. Планы такие, чтобы урожай хороший получить.
— А кто стремится работать, тот заработает. Все привязано к продукции. Как можно платить больше, если продукции нет? Деньги заработать надо. Кто их даст с фонаря? — с этими словами главный инженер колхоза садится в свои «Жигули».
Этот вечный диалог между начальством и подчиненными всегда происходит в параллельных мирах. В одном никто не хочет работать, в другом никто не хочет платить. Мы отъезжаем из Жукнево ближе к ферме, чтобы спросить уже у простых людей про их недоработки, про их нежелание входить в положение и временные сложности, которых вот-вот не станет. Простые люди не хотят отрываться от работы и монотонно разносят комбикорм коровам.
— А если мы скажем, что хорошо работается? А если плохо? Нас разгонят тогда? Вы скажите, как надо говорить, — дерзко начинает одна из доярок.
— Нам даже еще январь не отдали, только за декабрь недавно рассчитались, — заведующая комплексом выглядит и говорит поспокойнее. — Но больших денег здесь нет: у доярок минималки. Специалисты, может, и получают, а доярки нет. Вы вот спросите у кого, как за минималку эту выживать. Ну у меня чуть больше. Может, 400 рублей. Часть еще через «Золотой колос» продуктами берем: у кого 50 рублей, у кого 100. Ну и 150 рублей на руки. Тяжко очень. Муж вон на частном предприятии работает, так там рублей 300 платят.
— Большинство мужиков тоже в колхозе, — вступает в разговор еще одна доярка. — Вот и представьте: и муж, и жена без зарплаты. Так и перебиваемся. А начальство говорит: «Где взять? Доите молоко!» А мы же стараемся и молока надоить, и тоже зарплаты хотим.
Но риторика неожиданно меняется, и, когда мы задаем вопрос о поиске лучших условий и другой работы, женщины отнекиваются.
— Так мы хорошо живем, мы не говорим, что мы плохо живем. Но зарплата, конечно, маленькая. Очень маленькая. Вот декабрьскую отдали, остались январь и февраль. Как жить? А никак! Вот так и живем: берем в долг, потом получаем и отдаем. Свое хозяйство какое-то есть. Мы, знаете, привыкли уже. Сильно не шикуем.
— Ну а если мы все утечем, то и колхоза ж не будет! Вы знаете, нам и не хочется где-то искать работу. Нравится нам эта работа. Но только б платили на ней. А так как получали шесть лет назад, так и получаем. Вот как сделали минималку, так и все. Начислят ее — и живи.
— А председатель у нас хороший, старается! Никогда людям не откажет, если что-то попросим.
Доярки наперебой рассказывают про работу, про зарплату и про председателя. Про то, что животновода не ценят, и про то, что в цене только трактористы. Мы прощаемся. Жукнево остается за спиной — после этого путешествия возвращаться в Толочин уже не так страшно.
Читайте также:
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!
Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by