В чистенькой уютной могилевской избушке нас встречает почти вся семья 100-летней Анны Ивановны — племянники и сноха. Сама бабушка расположилась на стуле в кротком ожидании. Раньше она не могла высидеть на месте — все время была в движении и на работе, и дома. Ее фигурка будто девичья: щупленькая, изящная и длинная, словно рождественская свеча.
Читать на Onlíner— А чтобы вы приехали да смерть привезли… — в каком-то бессилии бросает она.
Говорит героиня размеренно, но каждое слово будто выжимает из себя, делает протяжные паузы. Голос подрагивает, особенно когда она вспоминает о самом тяжелом.
В Могилев Анна Ивановна переехала 68 лет назад — до этого обитала в деревне Железинка Славгородского района. Сейчас там продолжается жизнь только в трех домах. Закончила четыре класса. Больше не ходила, чтобы смотреть младших, помогать маме. Сначала у героини было семеро братьев и сестер, но трое умерли маленькими. А в 1937 году за отцом семейства пришли из НКВД.
— С соседкой поругались: свиньи поели огород — и та написала заявление, что батька ходил молиться Богу. Его и забрали. Он сказал: «Не вернусь я оттуда». И не вернулся. Расстреляли в Могилеве, — вспоминает бабушка. Она говорит, что «мама жила плохо, все делала, а мы все ее слушались».
— Прикажет (канатная артель была в Славгороде) — десять килограмм забросишь на плечи, принесешь, попрядешь, посучишь и обратно занесешь. Я пошла сдавать, ждала под окном, а солнце припекало — и я аж сомлела, так плохо стало на жаре после такой тяжести.
Детство Анна Ивановна провела и в ягодах. Всей семьей ходили за пятнадцать километров в тот же Славгород. Наберут, закинут на плечи большее ведро — и продавать. Меньшее оставляли себе.
— Все работали у нас. Кто что мог. Корову держали, ходили траву косить. И я косила. Один мужчина наточил косу. Я в поле — ничего не косит. Пошла к другому дядьке. Спасибо, он наклепал, — начинает она с отчаянием, а заканчивает с благодарностью о событиях минимум 80-летней давности. — Как мы жили в деревне? Голые и босые ходили, хлеба не видели. Столчем картошки да бульбяника испечем. Но что делать? Жили бедно и плохо. А вот век Бог дал такой длинный.
В юности героиня пошла работать в колхоз — вручную резала торф. После выехала в город, работала на стройке на заводе им. Кирова. Потом — в одеяльном цеху на фабрике головных уборов.
«А теперь сижу одна в хате,— так она характеризует нынешнюю занятость. — И жили все, и теперь разошлись и умерли. А я живу и живу».
Ее любимой работой был пошив ватных одеял. Она с неподдельным энтузиазмом вспоминает, как их делала.
— Настилали заготовку и руками шили. И дома много работала. Говорю, открыла одеяльный цех, — смеется долгожительница, — Брат смастерил станок. Натягиваешь ткань, потом вату кладешь и еще ткань. Цепляешь за гвоздики, мелом обводишь и кладешь рисунок. Одно одеяло шилось два-три дня, подрабатывала. Тогда фабричное одеяло стоило три рубля. А как шила людям — по 10 рублей платили. Оно же толще, чем казенное. Ай, что говорить, прошло уже все…
— Аккуратно шила, хорошо! Нас малых заставляла держать, а сама мелом обводила рисунок, — смеясь вспоминает племянница героини Светлана.
— Работали хорошо, работала и стахановкой, прогулов не было. Фотографии делали, вешали (на доску почета — Прим. Onliner), — перебивает бабушка не из-за непорядочности, а потому что плохо слышит. Племянница уверена: потому что не ходила в поликлинику, «сводить ее туда было большой проблемой.
С какого года она на пенсии, Анна Ивановна не помнит, но знает, что ей тогда было 55.
— Девкам сказала, когда шла на пенсию: ну, еще пять лет поживу, да и хватит. А теперь так пришлось. Разве я думала, что столько буду жить?
Несколько раз героиня сталкивалась лицом к лицу со смертью. Это была война. В 1941-м ей исполнилось 23.
— Прятались, ночевали на кладбище. Кто туда пойдет? А мы шли. Вытянешься между могилок и лежишь, чтобы немцы не забрали на работу в Германию. И в сарае закопаюсь в сено, чтобы не нашли. В итоге кого забрали, кто в партизаны сбежал... Раз приехали немцы и полицаи. Кто не пошел с ними, завезли за деревню и расстреляли. Один мужчина был назначен старшиной, начальником в деревне. Его жена пришла и говорит соседке: «Тетка, тетка, выйдите из хаты — сегодня хапун устроят: будут стрелять». Ну а тетка ответила: что будет, то и будет. И не вышла. Немцы приехали на машине, завезли за деревню — пух-пух — и расстреляли. Дочь и маму. А сын в партизанах погиб. Так и жила деревня, — с натугой говорит бабушка.
Долгожительница тяжело и обрывками вспоминает военное время. Переживает, что не может складно рассказывать. Племянницы помогают ей восстановить фрагменты из прошлого — когда Анна Ивановна была моложе, они слушали ее истории.
— Рассказывала, как они прятались на болотах, а немцы их выгоняли оттуда. Сельчане перебегали с одного места на другое — площадка все время простреливалась, — говорит Светлана. — А перед самым концом войны (Славгородский район освободили в 1943-м) партизаны и мирные жители прятались в лесах и болотах. Шел карательный отряд, немцы говорили: «Мирные жители, выходите». Кто вышел — уцелел. Тех, кто остался на болотах, расстреляли.
Бабушка говорит, что за время войны было убито полдеревни. Семью Анны Ивановны перед освобождением района выселяли немцы из дома и заставляли работать на них. Также долгожительница втайне пекла хлеб партизанам. Одну из ее сестер все же забрали на работы в Германию.
— Она вернулась, вышла замуж, родила сына. А я вот так жила (незамужней. — Прим. Onliner) из-за войны. Находились мне [женихи], но уже поздно. Решила, что буду жить одна. Как пенсию получила, беды не знала. Все помогали, сеяли картошку. А теперь уже ничего не делаю. И руки болят, и глаза не видят. Смотрю на вас, как через сито, — говорит долгожительница.
Племянницы говорят, что Анна Ивановна была очень разборчивой в отношении мужчин.
«Ей многое не нравились. Ботинки нечищеные — все, ухажер не подходит… Значит, так должно быть по судьбе. Никогда не было комплекса, что осталась одна», — рассказывают они. Но в нашем разговоре бабушка все же упоминает, что хотела бы жить, «как и все люди добрые живут: выйти замуж, детей иметь».
— Вот эти [племянники] же у меня были, я их годовала. И жилеточки им шила, — с теплой грустью вспоминает она.
— А быстро пролетела жизнь? — спрашиваем.
— Не быстро прожила. Я не думала столько жить. А еще не знаю, когда...
— А паспорт дали на 25 лет, еще будешь столько жить! — говорит сваха Надя.
— И-и-и-и?! — испуганно вскрикивает бабушка. — Иди ты!
Тем не менее, в свои сто бабуля часто смотрится в зеркало и переживает, как выглядит.
— Красавицей хочет быть, это точно! Прыщик сел — «принеси мне какого-нибудь крема помазать!», — смеется Светлана, а Анна Ивановна поправляет гульку.
— Бабам на смерть нужно не косы плести, а завязывать волосы! — убеждает долгожительницу сваха Надя. — Приберем тебя, красивая будешь лежать!
Они говорят о смерти как о чем-то обыденном.
— Я не хочу жить. Уже давно не хочу, — серьезно отвечает бабушка.
— Род такой. Все двоюродные у нее помногу прожили — за 90, — говорят племянницы.
Они уверены, что дожить до ста ей помогли также активный физический труд, подвижность.
— Даже когда пошла на пенсию, по 4—5 раз приходила в гости каждый день. Хочешь поспать до десяти — не удастся, она тебя поднимет в восемь! Потом лет семь уже гостила дважды в день. Сейчас ходит только по дому и во дворе. И в баню. Уже с двумя палочками, но идет. Еще и попариться хочет! — говорит Светлана.
За всю жизнь бабушка серьезно болела лишь дважды. В молодости гайморитом, а уже на пенсии — 23 года назад — у нее образовался камень в почке. Сейчас «немного сбился ритм сердца».
— И то каждый день не принимает таблеток. Накричу на нее — тогда примет. А так — от головы и всё. Давление у нее — 140 на 80, — рассказывает Светлана.
Питание бабушки родственники обозначают конкретно: «Сначала — что было, то и ела. Потом — что любила, то и ела» и «Бульба раз, бульба два!» В основном готовила из своих продуктов, выращенных в огороде. Сейчас по вечерам у нее стандартный рацион — кефир и булочка.
Анна Ивановна в своей жизни четко придерживалась моральных принципов. Очень не любила хвастунов и лгунов. Если понимала, что человек врет, отвечала не обинуясь: «А не брашыце вы!»
Племянницы говорят, что долгожительница была очень строгой, любила все контролировать и давать советы.
— Командовала только всеми! — смеются они.
— Моешь пол — заходит и говорит: «Не так помыла!» Шах — ведро воды перевернула — перемывай! — вспоминает сваха Надя.
Сейчас Анна Ивановна контролирует в основном неживые предметы. Жжет в грубке старые фотографии, открытки, даже наказала выбросить свой станок для пошива одеял — будто хочет избавиться от прошлого.
— Вы думаете, она не боится смерти? — спрашиваем у племянниц.
— Нет. Только боится умереть одна, — отвечают они. — В семье пожилому лучше — старый лад не так виден. Один слово сказал, второй... Третий зашел проведать.
— Да и поругаться есть с кем! — шустро включается в разговор бабушка. Все смеются.
Подписывайтесь на наш канал в «Яндекс.Дзен»!
Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. nak@onliner.by