Когда в старших классах Саша Борисов заявил, что хочет поступать в мореходку, дома был скандал. Практически как в песне Коржа. Папа твердо сказал: «Только через мой труп». Мама пыталась ставить ультиматумы и отговаривала сына как могла. Родители прочили парню перспективную карьеру нефтяника или газовщика. Но он настоял на своем.
Читать на OnlínerРодители Саши познакомились в Находке. У обоих было распределение. Выпускницу строительного колледжа из деревни Грушево недалеко от Кобрина отправили возводить новый город. Туда же распределился и курсант речного училища из Республики Коми. Там они встретились, полюбили друг друга и поженились. Девяностые в Находке были настолько тяжелыми, что родители Саши взяли двух детей, упаковали чемоданы и двинулись за 10,3 тысячи километров в Брест.
— Это был 1994 год, мне было четыре, и я помню только дяденьку в самолете, который давал мне баночку с соком, — вспоминает Саша. — У меня с той поры остался российский паспорт, но я на 100% чувствую себя белорусом.
Отец парня продолжал ходить в море уже из Бреста. Времена были очень тяжелые и опасные. На таможнях моряков с зарплатами встречали рэкетиры — ребята в черных куртках, выбивавшие в компаниях информацию о времени прибытия, рейсах и суммах зарплат. Иногда моряков грабили и избивали, кому-то удавалось проскочить.
— Вы представляете, после всего, что они пережили, я заявляю, что пойду в морскую академию. Доходило до слез. Папа сказал: «Только через мой труп», — Саша с улыбкой вспоминает те семейные страсти.
— Мама рыдала, ставила ультиматумы. Родители все сватали меня в Москву, в нефтегазовый университет имени Губкина. Когда дело подходило к 11-му классу, папа в итоге согласился. Старшая сестра поговорила с мамой. Помню, сказала ей: «Мама, не отговаривай Сашу, чтобы он потом тебя не винил, если у него вдруг что-то не сложится».
Саша говорит, что мореходство не было для него совсем уж такой розовой мечтой. Он все продумал и понял, что, несмотря на все минусы, профессия выгодна в материальном плане: не придется всю жизнь копить на квартиру.
Так Александр уехал в Санкт-Петербург в «Макаровку» (Государственный университет морского и речного флота имени Макарова). Этот вуз до сих пор считается одним из самых престижных. Моряки, как и медики, учатся шесть лет, полтора года из которых — это практика на судне в море.
— Моя самая запоминающаяся практика была на паруснике. Да-да, на самом настоящем, где нужно было ставить паруса, — вспоминает Александр. — Само судно было 100 метров длиной, а мачты — 49 метров. Приходилось забираться на них и вручную опускать паруса. А они тяжелые, это же парусина — ткань в несколько раз плотнее джинсы. А еще там были дикие крены до 40 градусов. И все мы страдали морской болезнью. Невозможно было ходить, мы практически ползали по палубе, — вспоминает парень. — Мы вышли из Калининграда и полгода шли на паруснике мимо Европы, прошли Гибралтар и так далее. Поскольку корабль принадлежал академии, а у той не было денег, на нем не было возможности позвонить. За полгода я только дважды смог отправить родителям и девушке SMS.
Во время первых практик Саша, как и все практиканты, чистил, драил, мыл, красил — больше «желторотикам» ничего не доверяли. Позже были практики уже в условиях, приближенных к реальным. Саша ходил на газовозе и даже на нефтяном танкере — на том самом первом танкере, который вез нефть из Венесуэлы в Беларусь.
— В море и тогда, и сейчас — большой кадровый дефицит. К тому же «Макаровка» — это лучший мореходный вуз России. Поэтому выпускники без проблем находят работу, устраиваются на самые лучшие места и получают самые высокие зарплаты, ну и, конечно, несут не менее высокую ответственность, — добавляет Саша.
Он выпустился с красным дипломом и неожиданно попал в греческую компанию Dynagas, владеющую судами, перевозящими сжиженный газ и нефть из России в различные уголки планеты.
Так в 2014 году он стал третьим помощником капитана на одном из «газовозов» компании. Это самое младшее офицерское звание (после второго, первого и старшего помощников капитана). В первое свое плавание у парня был экстрим: он похудел на 10 килограммов и за пару месяцев освоил разговорный и деловой английский. Потом вошел в колею, и стало легче.
Команда на судах Dynagas, как правило, небольшая (до 50 человек). В основном это все мужчины. Женщины в море есть, даже становятся капитанами, но пока это редкость. Поговорка «Женщина на корабле — быть беде» в ходу до сих пор. Поэтому пока море — это прерогатива мужчин.
Команды судов компании интернациональные. Как правило, матросы, механики и стюарды — это филиппинцы. Платят им, по морским меркам, немного, смена у них — около девяти месяцев. Зачастую они даже не очень знают английский. Но для них эти знания не совсем обязательны, главное, чтобы на английском говорил боцман — фактически их «прораб». Среди офицерского состава могут быть русские, белорусы, украинцы, хорваты, индусы, пакистанцы, немного испанцев, британцев и даже один грек.
— Вот такая греческая компания, — смеется Саша. — А ходим мы и вовсе под флагом Маршалловых Островов. В морских перевозках есть понятие «удобный флаг». Судно должно относиться к какой-нибудь стране. Страну выбирает сама компания. И выбор зависит от портовых сборов, налогов и так далее. Понятно, что предпочитают варианты с меньшими ставками. Поэтому на грузовых судах очень часто используют флаги Либерии, Панамы, Маршалловых Островов, Белиза, Бермудов и так далее.
Работа Александра не такая романтическая, как могло показаться. В основном бумажная. Морское судно — это отдельное юрлицо. Оно подчиняется различным конвенциям, которых больше десятка: по подготовке моряков, по технике безопасности, по экологии и так далее. На каждую конвенцию нужны сертификаты (порядка 120—150 штук). Плюс сертификаты на оборудование, огнетушители, шлюпки. Следить за всеми сертификатами, за сроками их действия, помогать проходить проверки в каждом порту — вот задачи третьего помощника.
— И у самого помощника капитана должно быть несколько десятков сертификатов и корочек о прохождении различных курсов, — Саша показывает увесистую папку с документами. Эта папка — одна из самых ценных вещей: здесь десятки различных корочек, без которых работать белорусу никак нельзя.
Утро у Саши начинается в 3:40. Он просыпается, пьет чай и настраивается на работу. С четырех до восьми утра он несет вахту на ходовом мостике. В эти четыре часа именно Саша управляет пароходом. Нет, не крутит штурвал, как в фильмах, но следит за специальным «автопилотом», если нужно, корректирует его по заданному капитаном направлению. Кроме того, он внимательно анализирует обстановку в море. Тут, к слову, правостороннее движение и есть правила, немного напоминающие ПДД.
— В океане или на Дальнем Востоке проще: там трафика почти нет, хорошо если хотя бы одно судно за вахту встретишь. А вот в Средиземном море, возле Европы очень тяжело: трафик большой, — делится мужчина. — В узостях, проливах на подходах есть международные коридоры и принят порядок движения. Прямо на карте указывают: эта полоса — туда, эта — сюда. Бывает, что в портах приходится ждать своей очереди пришвартоваться даже до ночи.
Спать на вахте нельзя категорически, за это в первом же порту ссадят и отправят домой. Саша спасается от сна крепким чаем и «физухой»: присядет, отожмется, а в последнее время даже ручной эспандер завел. Только хочется спать — начинает его сжимать и разжимать.
— Главное — дотерпеть до рассвета. Там организму уже легче, — объясняет моряк. После вахты в 8:00 у него начинается «овертайм» — время для бумаг. На это помощнику дается два часа, но никто в них не укладывается. Поэтому на бумаги, проверки и другие дела у Саши уходит все четыре часа. В 12:00 он обедает, и до 16:00 у него снова свободное время.
— Стараюсь чем-нибудь занять себя и не ложиться спать, потому что с 16:00 до 20:00 у меня еще одна ходовая вахта. Дотерплю — хорошо буду спать потом. Если лечь поздно, то в 3:40 можешь не проснуться, — объясняет Саша.
И так изо дня в день, пока корабль в море.
На суше ситуация меняется. Вахты никто не отменяет, но добавляется очень много другой работы: пришвартоваться (а это два часа), пройти все проверки, сервисы обслуживания и прочие вещи. Все стараются латать в порту: выход из строя оборудования в море — настоящее ЧП и огромные потери для владельцев судна и фрахтовщиков.
— В порту как начинается все в три ночи, так до восьми вечера может и продлиться, — объясняет Саша. А когда мы спрашиваем, во многих ли странах он побывал, только машет рукой. Что успел на мостике посмотреть, то и увидел. Гулять в портовых кабаках и по городу не выпадало толком ни разу.
— Дело в том, что нефтегазовые терминалы обычно выносят подальше от города и порта: слишком большой риск. Представьте себе 100 тысяч тонн сжиженного газа — не дай бог что, — добавляет мужчина. — Так вот добираться до ближайшего кафе нужно час-полтора. Так что изредка можем и съездить (за все три года это было всего пару раз), компания заказывает для нас автобус. Как правило, едем в торговый центр, чтобы сувениров купить, кофе попить, — два-три часа, вот и все. Так что особо и стран-то не увидишь.
С пиратами Саша не сталкивался. Хотя в Суэцком канале, Красном море и Персидском заливе они есть. Периодически поступают сообщения, что на суда нападают. Но происходит это не так, как в фильмах с одноногим или одноруким капитаном и флагом «Веселый Роджер», они больше маскируются под рыбаков. Однако греческая компания страхуется: нанимает специальную охрану.
— Для этих зон наша компания нанимает охрану. Но даже пираты вряд ли смогут добраться до наших специфических судов без нее, — объясняет Саша. — Мы, как правило, идем 19 узлов — около 36—37 километров в час. Для торговых судов это быстро: обычные торговые корабли развивают скорость в 10—12 узлов (18—20 километров в час). Плюс к этому у нас высокий надводный борт: от воды до палубы — 16 метров. Для сравнения, у нефтяных танкеров — 7. Плюс на такой скорости идет большая волна — не так-то просто забраться. Но даже если пираты пробуют приблизиться, то охрана просто показывает оружие и они уплывают.
Быт моряков прост: каюты с кроватями, шкафами, душем и туалетом. У офицеров в каютах убирают стюарды, матросы убирают у себя сами. Еда разная: компании на ней экономят, поэтому раз на раз не приходится: каши, супы, овощи, иногда фрукты, мясо и рыба.
— Когда мы грузим провизию, агенты говорят, мол, вот вам на три месяца. Приходит кок и отвечает: «Этого хорошо если на месяц хватит». И если удается еще закупить свежую провизию, это очень хорошо. Иногда балуемся: едим красную икру ложками или берем дальневосточную кету по $3,5 за килограмм.
Госпитальное помещение расположено отдельно. Но вот медика на грузовых судах нет: все члены команды проходят тщательнейший медосмотр перед рейсом, и при малейших подозрениях о наличии болезней человека на борт не берут.
— Сейчас вот я стал вторым помощником, так уже отвечаю за госпиталь. И ко мне чуть что идут все, кто поранился или чувствует себя плохо, — говорит Саша. — Первую помощь-то я окажу, но если человек заболел, то приходится вызывать вертолет, если мы в море. Ну а первую помощь оказываем все, даже капитан. Он может даже рану зашить. А что делать-то, условия вынуждают.
Периодически команда обсуждает ЧП на других судах и пытается улучшить безопасность на корабле.
— К примеру, в последнем рейсе пришла новость о том, что механик одного из кораблей вывалился за борт. Его не спасли, потому что остановиться резко и быстро вернуться к той же точке — это практически нереально. А чтобы замерзнуть в воде при +4 градусах, хватит и 10 минут, — вздыхает моряк.
Жить по три, а то и по шесть месяцев в замкнутом пространстве с ограниченным количеством людей — то еще испытание. Брестчанин говорит, что за версту видит человека, у которого вот-вот закончится контракт: конфликты нарастают, бывают депрессии.
— Старшим офицерам ввиду этого даже жен в рейс разрешают брать, — объясняет парень. — Я-то никогда на такое не попадал, но этот пункт есть.
Если же жен с собой не берут, спасают развлечения: спутниковый интернет, тренажерка, можно смотреть фильмы или же читать книги, что-то изучать и развиваться.
— Каждый месяц компания выделяет нам по $150 на развлечения. Эти деньги можно тратить, а можно подкопить и приобрести что-нибудь для корабля, — говорит Саша. — Так мы купили PlayStation и Xbox, а еще коптилку для рыбы. Да, мы иногда рыбачим. В Европе скумбрию ловили на голый крючок. Рыба тупая, она клюет. Закидываешь голую леску с четырьмя крючками, и через две минуты — как минимум три штуки. Эта рыба, она ж не особо умная. Мы жарили, парили, варили, коптили и что только не делали. Матросы-филиппинцы любят поиграть на барабанах и попеть караоке.
— Еще я люблю наблюдать за морем. Видел китов, дельфинов, морских котиков. Здесь поразительные закаты и рассветы, это невероятно красиво, даже дух захватывает, — улыбается парень. — Хотя постепенно начинаешь скучать по нашим лесам, по возможности гулять долго и в одном направлении, а не по кругу. Я еще в бейсбол играю — вот и по этому тоже скучаю…
Но больше всего моряки скучают, конечно, по своим родным. Саша не исключение. На фразу о том, что у моряков в каждом городе по жене, Саша только смеется, говорит, большинство ребят из команды — люди семейные, а у других на какой-то флирт или ухаживания банально нет времени.
— Когда я уезжал, Лешке было три месяца. Вернулся через полгода — ему уже девять месяцев, он ходит, улыбается и меня боится: мол, что за дядя? — немного грустно говорит парень.
— Вы знаете, а у нас же еще во время Сашиной мореходки была любовь на расстоянии, и ничего, — подбадривает мужа Алена. — Мы познакомились в школе. Саша полгода добивался меня, и в итоге мы все же стали встречаться. Потом я узнала, что он собирается поступать в мореходку. У нас даже не было разговора о том, что будет дальше и как нам быть. Он поступил, мы продолжили общаться. Первый год было очень тяжело. Я училась на архитектора здесь, а он — в Питере. Встречались довольно редко. И так шесть лет. Очень сложный период был во время его практики на паруснике. Связи не было, было первое тяжелое испытание, я плакала, переживала, но мы все равно остались вместе. Нас сплотило общение, мы стали дружить, а потом все переросло в нечто большее. И вот уже почти три года мы вместе.
Алена считает, что в этом есть даже какая-то романтика: она его ждет, скучает, потом три месяца медовый месяц. Они путешествуют, проводят время вместе — и радуются каждой минуте рядом.
— Понятно, что хочется быть возле жены и сына, но в этом случае я четко понимаю, для чего иду на такие жертвы, — поясняет Саша. — Все просто. В месяц третий помощник получает от $2,6 тыс., второй — от $4 тыс. У капитанов все зависит от типа судна и характера перевозимого груза. Зарплаты на сухогрузах могут достигать $11—12 тыс., на «газовозах» — и вовсе $22—25 тыс. Учитывайте, что в море ты особо ничего не тратишь. Питание и проживание, по сути, бесплатные. Кроме того, особенность нашей компании — у нас перманентный контракт: нам платят зарплату и во время отпуска, и в море. В Беларуси на такие зарплаты хорошо если 1% населения живет. Такие деньги зарабатывают, наверное, только топовые программисты.
— Да, вот я архитектор, человек с высшим образованием, а до декрета получала зарплату в 500 рублей, — поддерживает мужа Алена. — Вот вам и сравнение.
Поэтому в планах у Саши — продолжать работать и строить карьеру. Говорит, перспективы в этой компании есть: она собирается приобрести еще 12 кораблей, а значит, есть все шансы на карьерный рост.
— Хочу скопить капитал и открыть свой бизнес. Пока, правда, у меня это еще только на уровне желания, — заключает парень. — Вообще, я вижу, что моя ставка на эту профессию сыграла: я смог обеспечивать семью даже в кризисы. Более того, мне нравится моя работа. Иногда уже после пары месяцев дома хочу на море.
— Я ему завидую. Даже несмотря на бешеный ритм в море, у него есть шесть абсолютно свободных месяцев в году, — мечтательно говорит Алена. — И в это время ты волен делать все, что пожелаешь: хочешь — в любимый бейсбол играй, хочешь — занимайся саморазвитием. Работающие по графику не особо могут позволить себе это. И так вот глушишь мечты и живешь рутиной.
Читайте также:
Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by