Кристиан исходил Европу вдоль и поперек. Пешком, через не могу. Три года немец стучал молотком, работал рубанком — делал нужные дела на совесть. Не для того, чтобы начальство похвалило, а чтобы самому не было стыдно. Сейчас он щурится на солнце на острове надежды — где-то, где глушь снова струится жизнью, а люди улыбаются просто так. Репортаж из белорусской деревни чудаков — в материале Onliner.by.
Читать на OnlínerНа самом деле никакой это не остров — обычная белорусская деревня, откуда человек уто́пал искать лучшей доли. Сейчас кажется, что жизнь здесь была всегда. Кристиан с друзьями из Германии сидит под яблоней и хохочет над очередной байкой, каких здесь рассказывают тьму. Босоногая мелочь бегает по траве и пинает пластиковую бутыль с водой — не планшетом же развлекаться, честное слово.
Может показаться, что Кристиан и его немецкие друзья приехали по туристической программе — осваивать дремучий белорусский агротуризм — и теперь балдеют от почему-то разгулявшейся погоды. Хотя по факту эта иностранная экзотика в дебрях Чашникского района — важный винтик в механизме стратегии наполнения жизнью скромной и обаятельной белорусской глубинки.
Матвей мнет в руках сигарету и оглядывается по сторонам.
— Они самостоятельные: не надо ни салаты резать, ни бутерброды строгать — все сами. Их даже в Германии чудаками считали: живут своей коммуной, делают какие-то странные вещи. Сектанты, что ли?
Матвей — это человек, который несет ответственность за наполнение деревни Белая Церковь смыслом и жизнью. Бабушки здесь зовут 41-летнего мужчину Матвейкой и покорно высиживают на скамеечке в ожидании своего любимца. Спросят, как дела, и начнут свой бесконечный рассказ про все на свете. Бабушки знают, что Матвейка — столичный режиссер и вроде бы человек известный, но им до этой городской возни особого дела нет. Сабуров — местный, вот и все.
Крепкий, добротный дом недалеко от Новолукомля Матвей Сабуров купил 11 лет назад. Просто какой-то мужик предложил.
— Я тогда вообще ни о какой деревенской жизни не задумывался, — говорит Матвей, перекидываясь с косматой мелюзгой парочкой фраз по-немецки. — Просто детство мое прошло в Новолукомле, а там было много таинственных историй про Белую Церковь. Мол, альпинистка где-то там разбилась и вообще место странное. Но за все детство я в этой деревне так и не побывал, а тогда решил: надо съездить на машине. Приехал. Осмотрелся. И тут мимо мужик проходит: «Хочешь дом купить? За $1000 продаю». А я как раз получил гонорар за съемки клипа «Ляпису Трубецкому» — $1500. А за предыдущую работу купил резину на Subaru за $700 и мобильный телефон за $300. И вот я сижу и думаю: здесь резина и телефон, а здесь целый дом. Взял и купил его.
Вообще, Матвея Сабурова знают как музыканта и режиссера, который придумал массу всего интересного — взять хотя бы «Сашу и Сирожу», или группу «Плато» с Вячеславом Бутусовым, или клипографию «Ляписа Трубецкого». «Городскому» пришлось основательно потрудиться, чтобы деревенский дом стал родным. По крайней мере, процесс адаптации проходил помаленьку: сначала семья Матвея приезжала сюда на выходные, потом перебиралась на лето и только спустя восемь лет окончательно уехала из Минска.
— Через неделю после покупки дома ко мне в гости приехали старые дружбаны-немцы. И мы в феврале поехали в этот дом. Открыли его — минус 20 на улице, минус 10 внутри. Что с этим делать? Печи, дров нет… Немцы улыбаются: они всякого в жизни повидали. Пошли, разломали какой-то забор, по 12 часов подряд топили печи — чуть дом не сгорел. Потихоньку всему научился и стал жить.
Резкого переезда у меня не случилось — всех этих мучительных расставаний с любимой квартирой, обустройства быта. Все происходило очень плавно и постепенно. Параллельно я усовершенствовал бытовой функционал, навел здесь порядки: подремонтировал дом, провел воду, добавил удобства, потому что цивилизационные вещи мне необходимы. Мне нужны интернет, спутниковая тарелка, горячая вода, ванна: я же человек XXI века.
За это время Сабуров успел превратиться из чисто творческого работника в хозяина и теперь вот именно по-хозяйски показывает, что бы еще не мешало сделать в доме. Работы, как выясняется, непочатый край.
— Я человек такого устройства: моя задача — в первую очередь разобраться не с тем, как мир устроен, а с тем, как устроен я. Постепенно, с 20 лет я начинал перестраивать свое всеобъемлющее юношеское оптимистичное осознание действительности на более сегментарное. Долго занимался музыкой и осознанно закончил музыкальную карьеру: понял, что проект «спекся». Точно так же происходило и с проектом «Саша и Сирожа». Просто в определенный момент понимаешь: еще чуть-чуть, и ты превратишься в группу Scorpions. А этого не хочется.
Я профессионал и могу снять клип кому угодно прямо сейчас, просто мне этого не хочется. Деньги меня интересуют постольку поскольку: это просто продукт, необходимый для существования.
Заканчивая один период в жизни, я переключаюсь на другой. А благодаря моим немецким друзьям я подсел на работу с деревом. Я не то чтобы занимаюсь этим ежедневно, но существенно усовершенствовал свое мужское начало в плане производства каких-то объектов, а не эфемерных хреновин вроде видеоклипов и песен. У моей жены Кати есть идейка спектакля: полтора часа человек распинается на сцене, что-то рассказывает, а сзади столяр делает табурет. Спектакль закончился — табурет готов. По сути, ремесло — это обратная сторона искусств.
Белая Церковь — небольшая деревушка в утробе Чашникского района. Названа так в честь Троицкой церкви 1599 года постройки — стоит она на полуострове на берегу Черейского озера и всем своим видом намекает, что является потенциально важным туристическим объектом. Но это все по логике. А на деле лет двадцать назад здесь оставалось 29 жителей, потом кто-то уезжал прочь, кто-то умирал — деревня сохла, пока не иссохла считай вся.
— Деревня была пуста, здесь жило несколько местных буддистских бабушек, которые каждый день сидели на лавочке. Постоял ты с ними полчасика, они тебе рассказали про давние времена. Но это летом… А зима — это мертвое время, когда жило здесь два дома… — оглядывается по сторонам Матвей. — Я пытался в этом разобраться и уверен, что пустота здесь ненадолго. Если посмотреть на европейскую действительность, то там население деревень и маленьких городов составляет 70%. В городах мы живем вроде бы в сотах, но этими сотами разделены тотально.
И в этом улье раздается брань про какие-то 20 сантиметров до чьей-то машины… Здесь можно все примешать: хоть Пелевина, хоть Сорокина, хоть Кафку. Сложно создать многоэтажку, в которой будут жить пассионарии. Минск — это гетто.
Сейчас Матвей оглядывается по сторонам и пожимает плечами: мол, откуда я знаю, как так получилось. А получилось вот что: следом сюда перебрались такие же чудаки. Прямо через дорогу живет Артист из «Без билета», чуть подальше — фотограф Жерносек. Программисты, музыканты, художники — вот такое деревенское население. Конечно, весь этот творческий люд поначалу вызвал у местных живой интерес и даже некоторое подозрение, но потом твердое осознание того, что люди вроде хорошие, поубирало все эти червоточины, и все сразу стало хорошо.
— Здесь рядом жил депутат с женой — это был настоящий пан на огромной черной машине. И когда я только перебрался в Белую Церковь, местные начали шушукаться: очередной коммерсант приехал. Потом увидели, что весной «коммерсант» что-то лопатой во дворе копает — не по статусу вроде. Начали спрашивать, кто я такой, а я им с удовольствием рассказал. Начали называть по имени и постепенно перешли к этому ласковому Матвейке. Своим сделался, и произошло это достаточно быстро. Ведь базово мы очень похожи. Вопрос только в том, насколько нам повезло с родителями и воспитанием.
Сейчас я играю с местными ребятами в волейбол и пинг-понг. Или вместе с бригадой езжу заготавливать для себя древесину. Это прекрасные переживания, когда едешь в поздний осенний лес в тумане за дровами.
Два мужика с топором колоритно матерятся, навалят полный прицеп чурок и кричат: «Матвей, залазь наверх, бери бензопилу!» И ты сидишь наверху, едешь по этим холмам и спускаешься в туман, будто плывешь на огромном ките. Волшебное чувство…
Мы выходим на узенькую сельскую улицу, уставленную машинами: сейчас в Белой Церкви много гостей. Матвей широким шагом идет к Черейскому озеру, которое превращает часть деревни в полуостров.
— Вон в том доме дед Саша живет — мужик суровый, — показывает Сабуров через дорогу. — К нему два внука приезжают, лет по 13. Он траву возле дома обкосит и ребятам грабли дает: берите гребите. Те пацаны молодые, с планшетами, стоят, в носу ковыряются. Смотрю, дед из дома выходит и кэ-э-эк запустит в них граблями! «Погнали работать!» Говорю ему: «Саша, вот умеешь ты воспитывать!» А он меня приводит и показывает: пацаны сами себе шалаш построили. Вот это дедовское воспитание! Думаю, большое дело он для них делает.
Матвей и его друзья-соседи тоже делают большое дело. Только речь не о конкретной семье, а о целой деревне, в которую постепенно возвращается жизнь. Зимой Сабуров и его жена Катя Аверкова придумали фестиваль. Не такой, где бы на каждой палатке красиво были исполнены их лица и приведен перечень предлагаемых услуг, а что-то вроде нового смысла для самих себя — символа новой жизни, которая должна перезапустить поутихшую деревню.
Фестиваль придумывали вместе с музыкантом Port Mone Сергеем Кравченко и назвали его Sprava — как символ важного дела, которое, видимо, растянется не на один десяток лет. Но в деревне к этому готовы.
— Мы поставили здесь глобальную цель: организовать для себя в первую очередь рабочее пространство, — объясняет Сабуров по пути на полуостров. — Мы будем строить в соседней Черее культурный центр и привлекать сюда проекты со всего мира: театр, музыка, изобразительное искусство. В Европе такие центры загружены до отказа: люди собираются, чтобы сделать проект в максимально сжатые сроки при полном погружении, не отвлекаясь на быт. Они обсуждают его за работой, ужином и завтраком, делают все очень быстро. Это музыканты, актеры, художники со всего мира, которые готовы приехать сюда и работать. К такой схеме мы скоро придем, и наш хаб будет первым в стране — культурный центр в глубинке. Периферия является наиболее привлекательной для такого вида работ.
Фестиваль в этой глобальной идее — верхушка айсберга и способ привлечь единомышленников. Он уже наполняется самыми удивительными персонажами.
Немцы проделали непростой путь. Ехали, плыли, потом снова ехали. Приехали помогать, потому что без их совета, жизненного опыта и рук было бы туговато. Кристиан в любой момент готов взяться за инструмент — только попроси. Это у него фактически в крови. Три года немецкий столяр пешком ходил по европейским городам и спрашивал про работу — его посылали подмастерьем: усердно стучать молотком и учиться. За те три года столяр научился не только работать с деревом, но и остро чувствовать жизнь.
— Я часто обращаюсь к ним за советом. Круто иметь рядом людей, которые живут на 20—30 лет раньше нас: это как понимать, кто твои родители, и не совершать их ошибок, — улыбается друзьям Сабуров.
Следом подтянулись и белорусские волонтеры — актеры из Витебска и Могилева. Вон стоят их платки. На костре варится суп, рядом смеются за работой люди. А еще позвонил мужчина из Витебска. Предложил воздушный шар — все были только за. Обещал приехать на фестиваль и покатать публику.
— Цель не в том, чтобы собрать людей, развлечься и их развлечь. Цель — создать комьюнити. Мы предлагаем людям инициативное существование: собираем движуху, которая здесь сможет существовать дальше, — Матвей принимает у волонтеров заказы и на мяукающее «Пивка бы!» обещает скоро вернуться с покупками из сельского магазина в соседней Черее. — Это место само по себе прекрасно, и мы не должны его перекручивать, переворачивать.
Нам нужно как-то мягко в него войти и немного приукрасить, оставив в естественном виде. Это идеология фестиваля, это проект созидания.
В первый год решили так: здесь останется добротная фестивальная сцена, которая должна идеально гармонировать с окружающей средой. Мы сыграем на ней концерт и оставим здесь, чтобы потом любые ребята из музыкальных школ, самодеятельные коллективы смогли устроить свое выступление. Красивое место, есть сцена — почему бы и нет? Мы сделаем так, чтобы можно было даже просто присесть и поговорить. За год, я думаю, это место приобретет множество пока неизвестных нам функций.
Как и в любой похожей истории, здесь есть важная и объемная глава про хождение по коридорам. С этой главы все начинается. А еще часто бывает так, что она вообще единственная в истории. Но не в этот раз. В Чашниках идею выслушали внимательно и категорически обещали помочь, но потом что-то стремительно в этом намерении изменилось, и теперь помощь заключается просто в покорном одобрении массового мероприятия.
— Во всех этих структурах меня поражает количество сотрудников, которые обслуживают рабочий люд. С другой стороны, они все крайне доброжелательны. Как правило, мы вызываем у людей эмпатию. Мы пришли с проектом фестиваля, который даже у людей нашего круга вызывает скепсис, а люди из райисполкома вообще смотрят на нас как на инопланетян. Какой хор в церкви? Какая сцена из дерева? В то же время для них все это удивительно. Мы приходим и спрашиваем: «Вам интересно?» — «Да». Через неделю приносим проект с бюджетом. «Сходите к (воображаемой) Наталье Петровне», — отвечают. Начинается гуляние по коридорам власти. Это всем интересно, но ответственность взять на себя боятся.
Здесь простая логика: если все прошло отлично, то ты молодец, а если что-то негативное случилось, ты снова отправишься на простую рабочую должность. Им сложно понять механизм, поэтому и решение принимать сложно.
Сейчас подсчеты деревенских энтузиастов застыли на отметке в минус $5 тыс. Возможно, все бы очень быстро заглохло, если бы не нашелся в районе человек, который, вопреки роду деятельности, трепетно любит всякое творческое начало.
— Выезжаем на человеческом факторе, — говорит Сабуров, проверяя «штаб» фестиваля — старую бытовку, от которой оргкомитет недавно торжественно получил ключи. — Вот местный депутат мне сказал: «Вообще, я музыку люблю. Я был на „Машине времени“ уже 15 раз. В этом году еду на Лепса». Сказал, что приедет — забацают нам здесь нормальную дорогу. Он вообще классный! Без него было бы туго.
Когда фестиваль сорганизовался, местные (да и не только они) как-то воспрянули духом. Сразу нашлось множество помощников, которые сурово, но благородно вызываются дополнить подготовительный процесс кто чем. Вот приехал местный работник на тракторе и выкосил всю траву. Сказал: «Дай сколько хочешь». А вот компания бесплатно доставила в Белую Церковь 70 «квадратов» лиственницы. Народ поначалу настороженно, с опаской смотрит на этих деревенских чудаков, выспрашивает у них про «второе дно», а потом, когда узнает, что никакого «второго дна» нет, уже не жалеет для хороших людей ничего.
Матвей прохаживается мимо озера и смотрит по сторонам. У него еще тысяча и один план: здесь кемпинг обустроится, сюда фуд-корт поставим, здесь улитками накормим. Место такое, чтобы человек чувствовал себя счастливым. Фестиваль вроде как уже начался для волонтеров и всех, кто может и хочет хоть как-то помочь этим деревенским чудакам соорудить белорусскую утопию, но основная часть запланирована на эти выходные. Здесь будут играть Shuma, Port Mone, камерный хор «Салютарис», «Грезы Пафнутия» и местная вокальная группа «Вдохновение».
— Цель наша, с одной стороны, эгоистичная — создать себе работу. Но здесь и важная культурная миссия: то, что производится в культурном центре, попадает во внешний мир, и люди видят других людей, которые существуют по-другому. За какое-то время это изменит саму обстановку с культурой: «Славянский базар» перестанет считаться на периферии главным культурным событием. Люди ведь разные. Мне сегодня женщина в ЖКХ выписывала квитанцию и говорит: «Ой, у вас хор будет? А мне так нравится слушать орган в Полоцке!» Людям нужно давать многоуровневый выбор. Мы же в XXI веке живем, и скоро здесь Европа будет.
Триммеры в каталоге Onliner.by
Читайте также:
Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by