Шесть лет назад Роман Болдижар был обычным мозырским врачом. Отец двоих детей ходил себе на работу, получал стандартную на тот момент зарплату. А по вечерам мечтал о науке и рассылал письма в американские и европейские лаборатории. И однажды он получил на электронную почту ответ.
Читать на Onlíner— Если честно, дорога в медицину у меня была длинной. Сначала я поступил в медицинский колледж. Потом сдавал вступительные экзамены в Гомельский медуниверситет. И тут меня ждала неудача. С первого раза ничего не получилось. Не хватило полбалла, чтобы поступить на бесплатную форму обучения, — рассказывает Роман.
Для нашего интервью он проснулся в шесть утра. Разница во времени между Минском и Рочестером, где живет теперь бывший мозырянин, составляет 8 часов.
После неудачного поступления Рома продолжал учиться в колледже, а в перерывах стал штудировать учебники. На следующий год место в медуниверситете было за ним.
— В университете учился не плохо, но и не идеально, были и тройки. А на старших курсах стал работать на скорой, — объясняет мужчина.
В 25 лет Роман стал врачом-интерном в реанимации мозырской городской больницы (на дворе был 2007 год), там же отработал и два года распределения.
— На тот момент у меня была семья. Мы с женой расписались, когда я был на четвертом курсе, а она на пятом. Очень много ребят знакомятся в университете и женятся на своих коллегах. Так вышло и у нас, — рассказывает Роман.
Несмотря на вроде бы неплохую работу в Мозыре, семью и родителей под боком, Роману хотелось чего-то большего. Парень мечтал о науке.
— В университетские годы я слышал, что есть возможность устроиться в зарубежную лабораторию, чтобы заниматься наукой, — говорит он.
В конце 2009 года Роман стал разыскивать различные лаборатории при университетах.
— Как это выглядело? Писал напрямую интересующим меня профессорам письма типа «Здравствуйте! Я такой-то, хочу заниматься наукой с таким-то профессором». Прикреплял свое резюме и нажимал кнопку «Отправить», — вспоминает Роман.
Английский у меня был на школьном уровне, никаких специализированных курсов или репетиторов. Да и за границей был всего лишь два раза.
Смущало ли это меня? Нет, вообще никак. Систематически самостоятельно изучал язык дома с помощью компьютера и учебников.
Роман говорит, что у него не было четкой цели уехать — было любопытство и желание попробовать свои силы.
За время поисков Роман разослал порядка сотни писем.
— Отправил письма — и ждешь. Из европейских клиник ответов не приходило. Вообще. Как в пустоту пишешь. Я решил попробовать писать в США, — объясняет он. — И вот что интересно: даже несмотря на весь прагматизм американцев, они подробно отвечали, почему не могут меня взять.
В один из дней Роман получил письмо от своего будущего руководителя. Эмигрант из Польши, сотрудник известного Йельского университета готов был взять его в свою лабораторию.
— Это счастливая случайность, — считает Роман. — На тот момент мой руководитель — профессор Ян Чижик — понял, что в Йельском университете из-за высокой конкуренции больших результатов он не добьется. И вот он переводится в Рочестерский университет, довольно известный исследовательский центр в штате Нью-Йорк.
Здесь учились известный экономист Роберт Фогель, микробиолог Винсент Вишняк, известнейший в США врач Джордж Уипл и другие. В самом городе находятся головные офисы компаний Xerox и Kodak.
— В общем, в этом городе мой будущий научный руководитель собрался открыть собственный проект, и под него как раз нужны были люди. В этот момент он получает мое письмо — и решает меня брать. Чтобы вы понимали, в США набирать персонал может сам руководитель лаборатории без согласования с руководством университета или министерством. Если он решает кого-то брать, даже из-за границы, то ему и слова никто не скажет. И вот он отправился к секретарю, а уже та выслала все необходимые бумаги для посольства.
Получив письмо, Роман сначала даже не поверил. Но уже в конце ноября он уехал в город, расположенный на берегу одного из красивейших озер США — Онтарио. В пятницу у него был последний рабочий день в мозырской реанимации, а уже в понедельник молодой папа стучался в дверь лаборатории Рочестерского университета.
— Родные, конечно, переживали, но приняли мое решение, — объясняет Роман. — Родители заняли правильную, на мой взгляд, позицию. Даже если они были и не согласны, но видели, что их ребенок счастлив, все равно решили поддержать.
Первый год в Рочестере Роман жил и работал один. В Беларуси за него держали кулаки жена и дочки — шестилетняя Мария с трехлетней Катериной.
— Для того чтобы перевезти семью в США, кроме различных бумаг, мне нужно было подтвердить свою финансовую состоятельность. Я снял комнату недалеко от университета и постепенно копил деньги.
Изначально Роман работал на должности, сопоставимой с нашим младшим научным сотрудником.
— В первый день мой руководитель сказал: «Не волнуйся, что мало чего знаешь, ты всему научишься», — говорит белорус. — Наша лаборатория была очень маленькой: руководитель, лаборант и я. К слову, по поводу диплома проблем вообще не возникло: я его показал, они сами перевели и отсканировали — все. И я стал работать.
Медицинская наука в США делится на две области: это клиническая наука, то есть работа с больными, клинические исследования, испытания лекарств, статистические исследования, связанные с методиками лечения, и лабораторная, или базисная, наука — грубо говоря, это работа с образцами, культурами клеток и лабораторными животными. Руководитель формулирует гипотезы, которые проверяет его коллектив. Результаты публикуются в научных журналах. На основе публикаций руководитель лаборатории выбивает финансирование. В некоторых случаях деньги на исследование выделяет университет, но в большинстве случаев предполагается, что ты сам начнешь размещать заявки на финансирование. Поэтому ученый в США должен не только быть хорошим ученым, но также знать и уметь искать гранты.
За время работы ученые опубликовали несколько статей по исследованиям диабета первого типа. Руководитель смог получить грант под дальнейшие исследования, и это была большая удача. Хотя по статистике в США финансирование сейчас выделяется только для 17% от всех написанных заявок, отмечает Рома.
Зарплата сотрудника лаборатории на тот момент составляла $30 тыс. в год. И к лету 2012-го Роман смог накопить нужную сумму, чтобы перевезти жену и детей к себе.
— Параллельно с работой в лаборатории я подал заявку на обучение в резидентуру — аналог нашей интернатуры. Для зачисления я сдал специальные экзамены. Без окончания резидентуры работать врачом самостоятельно в США нельзя. Когда я рассказываю своим американским коллегам, что у нас интернатура длится всего 1 год, они тактично переспрашивают: «А разве можно освоить специальность за год?» Объясню почему. Резидентура в США занимает от 3 до 7 лет. К примеру, терапевты и педиатры считаются резидентами 3 года, акушеры — 4 года, как и патологи, для нейрохирургов это и вовсе 7 лет.
Отбор места, где ты будешь проходить резидентуру, довольно прост: будущий резидент загружает свою заявку на специальный сайт, и, если он привлек внимание какой-то клиники, человека приглашают на собеседование, которое занимает целый день.
— Кандидаты приезжают в больницу, им устраивают экскурсию по госпиталю, потом они разговаривают с руководителем программы и другими врачами, которые будут заниматься обучением резидентов, — рассказывает Роман. — Это может быть 2—4 собеседования в течение дня. После этого есть какая-то лекция и другие образовательные активности, еще можно пообщаться с действующими резидентами госпиталя и задать им все интересующие вопросы.
По прошествии пары месяцев кандидаты указывают, в каких клиниках они хотели бы пройти резидентуру, причем выставляют их по приоритетам (на первом месте — самая желаемая, на последнем — наименее приемлемый вариант). Точно так же поступает с кандидатами и госпиталь.
— Все эти списки загружаются на специализированный веб-сайт, и в определенный день программа производит выборку кандидатов и больниц — так вот и происходит «распределение по-американски», — объясняет Роман. — Этот процесс очень старый. Его придумали в пятидесятых годах, когда еще не было компьютеров. Процесс не идеален, но довольно объективен, протежирование «своих» проходит крайне редко.
В конечном итоге Роману повезло: по чистой случайности его приняла университетская клиника Рочестера. Из лаборатории ему пришлось уйти.
— На данный момент я работаю патологом, или в нашем понимании патологоанатом. Но здесь это более широкое понятие. К слову, как в Беларуси, так и в США основная работа патологоанатома — это не вскрытия, а диагностика заболеваний живых людей. В Америке, кроме нашей стандартной патологической анатомии, патологи занимаются также и клинической диагностикой: анализы крови, посевов, образцов тканей, биопсии и так далее. На моем рабочем месте находятся компьютер, микроскоп и образцы. Вот это моя основная работа.
Бюрократических вещей, различных отчетов и так далее совсем немного. Гораздо меньше, чем в Беларуси, как мне кажется.
По словам Романа, в его клинике, как и во многих клиниках США, стоит медтехника последних моделей (бывший мозырянин даже удивился, когда мы его об этом спросили).
Смена Романа начинается в 7:30—8:00, а заканчивается обычно в 17:00 (но бывает, что и позже). У врачей, как правило, пятидневная рабочая неделя. Иногда приходится работать по выходным, но это редко и никогда не полный рабочий день. Также есть еще домашние дежурства, когда врача в экстренном случае могут вызвать в госпиталь для проведения биопсии. Таких дежурств у белоруса четыре в месяц. Бывает, что ему приходится проводить анализ данных удаленно, с помощью компьютера. Он перезванивает, уточняет показатели анализов и дает заключение. Кроме всего этого, Роману нужно бывать на лекциях и других занятиях, которые ведут в больнице другие практикующие врачи.
— Бывает так, что больной лежит под наркозом и хирург ждет, пока ты сделаешь анализ. Тут счет идет на секунды, — говорит Роман. — Но бывают и спокойные дни. Нагрузку распределяет специальный сотрудник. К слову, сверхурочные никак дополнительно не оплачиваются. Ненормированный рабочий день прописан в контракте. Но нагрузка вполне посильная. Да и ритм работы здесь не авральный, все распределяется равномерно. Я не чувствую, что уж очень много работаю. Не приходится брать две ставки, чтобы прокормить семью. Даже успеваю параллельно с работой заниматься научными проектами, связанными с сосудистыми заболеваниями и ишемией мозга. Хватает времени и на детей, и на семью.
К слову, жена, педиатр по специальности, сейчас тоже работает в научной лаборатории и готовится к экзаменам в резидентуру.
Роман отмечает, что врач в США, даже будучи интерном, чувствует себя свободно.
— Врач-резидент взаимодействует с врачами, но это скорее сотрудничество, чем подчинение. Я сам знаю, что мне надо делать, за спиной никто не стоит. Например, я даже не знаю, кто мой главный врач, я его за три года в глаза не видел, — говорит мужчина. — Поступить в мединститут в Штатах сложно: желающих много, входной порог очень высок.
Средняя зарплата молодого патолога, окончившего резидентуру, составляет $150—250 тыс. в год в зависимости от типа больницы. У опытных врачей может быть намного больше. И это очень хорошие деньги даже для Америки. Правда, сейчас такой зарплаты у Романа нет. Стипендия для врачей-резидентов в клинике Рочестера варьируется в пределах $55—68 тыс.
— Также отдельно выделяются деньги на покупку книг, журналов, оплачиваются поездки на конференции, взносы в пенсионные фонды и медицинская страховка, — отмечает Роман. — Чтобы вы понимали, опишу примерные траты нашей семьи в месяц. За съем дома с тремя спальнями мы отдаем $1300, содержание двух машин (страховки, бензин и обслуживание) обходится в $150—200. Коммунальные платежи — около $150, еда — около $500. Страховку здоровья и жизни по большей части берет на себя госпиталь, поэтому мы платим только $200. Школы для детей в нашем районе бесплатные и очень хорошие, поэтому сейчас мы платим только за плавание и фехтование — на это уходит еще $200. Покупать жилье пока нецелесообразно. Через год придется переезжать: планирую специализироваться на судебной медицине, подписал контракт на год по образовательной программе в судебно-медицинском бюро Нью-Йорка. Это самая престижная программа по этой специальности в стране.
В свободное время Роман занимается спортом: играет в футбол, бегает марафоны, — путешествует и проводит время с семьей. В его планах — работать врачом в крупном университетском госпитале и заниматься наукой.
— Я не скажу, что я какой-то там гений, совершенно нет (в университет поступил со второго раза, в школьном аттестате и дипломе есть тройки, и не одна). Я простой средний врач, просто чуть более целеустремленный, наверное, — говорит Роман. — Мне просто очень нравится моя работа и нравится заниматься медициной и наукой. Поэтому для меня неприоритетна страна, в которой я буду работать. Конечно, я не смогу поехать в страну третьего мира, так как должен заботиться о семье. Но и на США не зацикливаюсь. Думаю, можно поехать почти в любую англоязычную страну.
Если у меня будут хорошие рабочие условия, то результаты работы принесут пользу всем людям на планете. А если условия плохие, то в минусе все: и ты сам, и семья, и твои соотечественники.
Простой пример. Есть супруги Никифоровы. Они когда-то работали в минском медуниверситете. Сейчас оба — врачи и ученые в медицинском центре университета Питтсбурга. Там они занимаются проблемами щитовидной железы. Их знает любой врач в США, который лечит и диагностирует болезни щитовидной железы. Они на передовом краю науки в своей области — собственно, они и есть передовой край. То, что делают Никифоровы, помогает абсолютно всем людям даже на другом конце света.
Смогли бы они сделать это в Беларуси? Нет. Беларусь — небогатая страна. Но любой белорус может получить пользу от того, что они делают.
Чемоданы в каталоге Onliner.by
Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by
