Часовая стрелка тяжело перевалилась за девятку. Утро — в студии нет клиентов. Ребята убирают помещение, швабра мягко шуршит по плитке. Александр Михеенко заваривает кофе и, согреваясь, обхватывает чашку ладонями. На фалангах выбиты английские слова «fate» и «hope» — «судьба» и «надежда». Когда-то на этих руках не было тату. Их хозяин крыл крыши в спортивных школах, играл на баяне железнодорожникам, красил заборы польских бабушек и жил в районе с интригующим названием «Бермудский треугольник».
Читать на Onlíner— «Забери у него iPhone — он погибнет!», «Шел бы на завод или стройку работать!», «Зачем портить свое тело?!»… Татуировка давно стала частью белорусской жизни, но недовольные находятся, — рассуждает Александр. — Слушайте, если бы все наше общество состояло сплошь из прокачанных атлетов со здоровыми телами, я бы еще послушал. А у белорусов отношение к себе далеко не лучшее. Иногда думаю: «Этот человек ест сало с жареной картошкой и запивает молоком. А после учит меня отношению к собственному телу. Серьезно?»
Саша родился в Барановичах в 1979-м. Родители работали на БПХО. Говорят, втором по величине и мощности хлопчатобумажном комбинате СССР. Мама — ткачиха, папа — помощник мастера в ткацком отделении. Родители мечтали вырастить из сына баяниста. Отец играл на этом инструменте, а мать любила петь. На дни рождения или свадьбы собирались всем подъездом. Папа приносил баян, мама затягивала. Могла спеть «Ой, мороз, мороз», но в основном исполняла по-польски.
Текстильный поселок, в котором жила семья, тянулся по всей длине фабрики. Две девятиэтажки в окружении пятиэтажек. Когда-то самая окраина Барановичей. Место настолько тихое, что зимой дети спокойно играли в хоккей прямо на проезжей части. В доме было всего две машины. И те ездили очень редко. Такси не было, Uber — тоже. Только лес.
— Я успел побывать и октябренком, и пионером. Принимали по успеваемости. Первой партией — лучших учеников. Второй — похуже. Третью оформляли уже без оркестра. Я шел посерединке. Отношение к этому было настолько серьезное, что некоторые дети даже гулять на улицу выходили в пионерском галстуке.
Мы очень верили во все, что происходило. Учительница в школе говорила, мол, при коммунизме, который скоро должен наступить, можно будет ходить в магазин вообще без денег. Зарплаты не станет, приходишь и просто берешь все, что захочешь, в нужном количестве. Я задавал вопрос: «А если я захочу все конфеты забрать?» — «Зачем?! Их будет много-много. Будешь брать сколько тебе нужно».
Мы были приписаны к конкретным адресам ветеранов. Требовалось ходить к ним домой, интересоваться делами, спрашивать о самочувствии. Явились мы как-то по адресу к ветерану. Поднялись на этаж. Нажали звонок. Он открыл. Стоим такие пионеры, в школьной форме, со сменкой, улыбаемся. А мужчина был выпивший, так прогнал нас с матом. Потом я понял, что далеко не все жители той страны были ей довольны. Учительнице мы сказали, будто дома никого не было.
Мама как-то спросила Сашу: «Кем ты будешь, когда вырастешь?» Тот ответил: «Путешественником». Практичная мама переспросила: «Путешественником? А за какие деньги ты будешь путешествовать?» Семилетний ребенок задумался: «Действительно, за что путешественники получают деньги?..»
Тогда по телевизору шла передача про Жака-Ива Кусто. Он плавал на маленьком катере по морям вместе со своими ребятами, открывал новые воды, островки, животных. Михеенко вдохновлялся и думал: «Вот это жизнь! У него любимое дело, команда, своя миссия и идея». Парню хотелось того же.
— Мы жили на Текстильном поселке. Понятие локального патриотизма проявлялось очень сильно. Барановичи были поделены на районы. Граница жесткая. Каждую субботу собирались на своей дискотеке и ехали бить другую. Или получать от нее — не угадаешь. Махаться за поселок считалось почетным и нужным. Бред, но либо ты получал по голове в массовой драке, либо тебя потом травили свои же пацаны при девчонках и одноклассниках. Мой товарищ первый раз пошел на такое мероприятие и вернулся домой без четырех передних зубов. Потом ему поставили золотые. Сильное сочетание: в девятом классе — и с золотыми зубами. Представительный такой молодой человек.
В 1996-м Михеенко окончил школу. Думал поступать на архитектуру в Минск. Но в семье не хватало денег. Мать уволилась с ПХБО и поехала к польским родственникам на сезонные работы. Пару раз съездила на клубнику — заработала. Из Польши за месяц можно было привезти около $300. Реально большие деньги. Саша хотел заработать свои, потому пошел на стройку подсобным рабочим.
— Первый объект — городская больница. Пришел, мне говорят: «Там раздевалка, вещи кинешь и иди к мужикам. Они все объяснят». На дверях написано «Секционная не несет ответственности за сохранение вещей». А что такое секционная? Ну, ладно. Переоделся. Вокруг формалином воняет. Думаю, нормально, больница все-таки. Вышел — а там мертвые на столах. Так я узнал, что секционная — это морг… Пару раз была халтура — людей перенести в машину. Оказалось, у некоторых может сохраняться воздух в легких. Я чуть не поседел, когда услышал, как человек, которого я нес, начал сдуваться, будто матрас. Честно, думал, зомби-апокалипсис начался.
Начальником стройки был двоюродный брат Саши. Чтобы родственник не поддался дурному влиянию и не стал пить, отдал его в бригаду уже закодированных. Пока большинство строителей «делали по 50», товарищи Саши вспоминали истории о своих хмельных приключениях, сербали чаем и подхихикивали. Бригадиром был парень по имени Ваня. На все случаи жизни у Вани имелась частушка, история или песня. В репертуаре по большей части преобладал задорный мат.
— «А белый лебедь на пруду справляет малую нужду» — это его самое безобидное. Оказалось, что Ваня с моего района. А брат бригадира был первым в городе хиппи. Про него писали в местной газете: «То ли лук, то ли репка, то ли хлопец, то ли девка». Он был с длинными волосами и ходил в кожаной куртке.
Через три месяца у Михеенко появилась своя «косуха». Поехали с сестрой в Минск на стадион «Динамо», отдали почти три зарплаты. Куртка требовалась для стиля. Саша играл в группе на баяне. Панк-фолк-рок-коллектив назывался «Аструс». Тогда в моде была группа «Примус». Ребята шутили: «Примус» курят «Приму», а мы курим «Астру» — значит, мы «Аструс». Играли под котлеты на корпоративах, репетировали в красном уголке под портретом Ленина.
— Романтика ушла. Нужно было зарабатывать деньги. Об универе я уже не думал. Мама предложила поехать в Польшу. В 1997-м отправился во Вроцлав, начал работать у одного мужика и собирать цветы. Как-то сидел и смотрел телевизор, вообще не понимая языка. Вижу, людей забирают с крыши. Платками машут, к ним вертолеты подлетают. Подумал: какая-нибудь Африка. После работал в теплице и увидел женщину, которая висела под вертолетом, махала надо мной ногами и чего-то кричала. Решил: точно, кино снимают. И тут прибежал хозяин с криком: «Вода идет, убегаем!» Оказалось, наводнение огромной силы. Последнее подобное было 600 лет назад. Вода стояла на уровне второго этажа недели две. Люди плавали на лодках. Прямо Венеция.
Разница между Барановичами и Вроцлавом оказалась разительной.
— У нас люди ходили на дискотеку в заправленных в штаны свитерах. Ты надевал старую рабочую куртку отца. Все равно же в драке оторвут рукав: я сюда не танцевать пришел. Ребята заворачивали шапочку блинчиком и надевали на макушку. Когда люди все-таки танцевали, то делали это в кругу, через который нельзя было пройти. Девки кидали внутрь сумки. Рядом двигалась основа, ребята помладше где-то рядом. А во Вроцлаве я смотрел на дреды, ирокезы, девочек в ботинках Dr. Martens и думал: «И что, их никто не бьет за это?»
Самый неблагополучный район Вроцлава назывался «Бермудский треугольник». Считалось, что люди, которые туда попадают, не возвращаются. Тамошнее население называли люмпен-пролетариатом. Панки, рокеры, футбольные фанаты, сгусток из представителей других субкультур. Совершенно случайно белорус познакомился с ребятами оттуда.
— Мама одного парня снова вышла замуж в возрасте 50 лет и уехала. У него была свободная комната. «Слушай, да живи ты у меня. Чего ты куда-то будешь ездить?» Я надувал матрас и спал там. Парня, помню, зовут Войтек. Тогда он разводил пауков. В квартире было очень-очень много птицеедов. Сейчас в Лондоне живет. Рыбок продает… Вообще, район был — как в клипах Wu-Tang Clan. Все стоят такие, тусуются, а тут резко приезжают две машины и люди в штатском начинают всех обыскивать. Руки на стену, ноги на ширине плеч. С этими ребятами я прожил пять веселых лет. Потом полиция отправила на родину за отсутствие необходимых документов.
Стоял 2005 год. Пока парень ждал решения своей судьбы, в руки попала самодельная машинка. У товарища было много татуировок [тело на черновик похоже — прим. Onliner.by], но ни одной хорошей. «Гляди, у меня тут недоделано. Ты же вроде рисовать можешь. Сделай мне». — «Ну, я как бы в жизни не делал, но интересно». — «Ну давай». Михеенко стал бить по-живому. Из синего расплывчатого пятна нужно было сделать палача в капюшоне и с топором.
— Не знаю, как там и что зажило, но процесс мне очень понравился. Ощущение, будто делаешь что-то такое, что останется с человеком на всю жизнь, проняло. Мне захотелось заниматься этим дальше.
Саше было 26, когда он вернулся в родительский дом. Барановичи не особо поменялись. Из друзей кто женился, кто развелся, кто с машиной, кто в гробу, кто в кредите. А Михеенко — с полупустым чемоданом и самодельной машинкой для тату. Мама сказала: «Ну вот, сынок, могу на завод тебя устроить». Сынок походил по цехам, но понял, что раздевалки, пропуска, проходные — это не его. Вернулся на стройку.
Параллельно колол товарищам тату. Ходил в интернет-кафе, скачивал на диск фотографии и давал смотреть клиентам. Те радостно тыкали пальцем, а Саша без особого успеха пытался повторить. Родители относились с пониманием. Отец даже помогал: ходил в гараж и там паял иголки.
— В 2006-м автостопом поехал на фестиваль тату в Питере. Там у меня произошел переворот сознания. Четко понял: либо завязываю, либо занимаюсь этим всерьез с качественным оборудованием, красками и иголками. Работал на стройке, деньги откладывал, ездил на конвенции, что-то колол. А в 2009 году стал искать сенсея. В итоге отправился в Минск к Юре Брестскому. В 2010-м окончательно завязал со стройкой. Поехал на конвенцию во Львов. Там сдружились с Виталиком Блашко. Решили, что было бы неплохо объединиться и сделать свою студию. На первых порах работали творческим союзом с Блашко и Максимом Мельником в студии Аллы Ромазановой.
Потом меня пригласили в краковскую студию Kult. Там я понял, что в Минске надо создавать серьезную тему. Вернулся и предложил ребятам. Те согласились. В итоге брал в долг у всех, кого видел, и оформлял документы. Потом год отдавал. Наш салон Good Sign открылся в 2014-м. Вокруг теперь команда единомышленников, людей, для которых это не просто заработок, а творчество. Мне по кайфу.
Сашин кофе так и остыл недопитым. Свою первую татуировку он сделал в 1997-м во Вроцлаве — брутальный монстр и змея, которая торчит у него изо рта. Позже ее перекрыл более приветливый череп. На запястьях у Михеенко написано «Храни любовь» и «Цени свободу». Теперь он много ездит, работает в удовольствие и одержим идеей развивать тату как культуру. Почти как Жак-Ив Кусто.
Косметика по уходу за телом в каталоге Onliner.by
Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by
