«Из жизнерадостной женщины она превратилась в тень»

Тема психологического состояния человека (и его переменчивости) уверенно выходит из серой зоны. Говорить о проблемах с «менталкой» становится не стыдно, а в некоторых кругах даже почетно. Но такая картина характерна скорее для молодого и «среднего» поколения. Те, кто постарше, крепко держатся за «депрессии не существует», «работать надо, а не дурью маяться» и «как же наши предки жили без психологов». А потому именно родителей и бабушек-дедушек легче всего потерять в этой отравляющей существование пучине. Поди уговори пожилого человека обратиться к «мозгоправу» — будешь проклят, несмотря на близкое родство и прежние заслуги.

Однако депрессия — не модная болезнь, а вполне себе данность. И страдать ею могут не только современные и впечатлительные, а даже те, из кого, казалось бы, можно гвозди делать. Историей спасения из черного омута своей 81-летней мамы с Onlíner поделилась читательница Наталья.

— Моя мама всегда была жизнерадостной и смешливой женщиной. Мы привыкли видеть ее в хорошем настроении, быстро откликающейся на шутки и улыбки. Семья для нее была всем: муж, дети, внуки — вот ее отрада. Но и о себе она никогда не забывала: аккуратная прическа, вовремя покрашенные волосы, хорошо подобранная одежда. Я еще удивлялась: мама была обычной сотрудницей, высокие должности не занимала, а вот находила же время и возможность принарядиться и прихорошиться.

Все изменилось 17 лет назад, когда тяжело заболел и за считаные месяцы «сгорел» мой 33-летний брат. Его смерть была для всех нас ударом.

Шок, горе, непонимание того, как такое могло случиться… Мы долго переживали эту утрату, пытались принять ситуацию и смириться с ней.

Время шло, все понемногу отходили, свыкались с мыслью, что брата больше нет, но маме, наоборот, становилось только хуже. Она могла часами неподвижно сидеть и смотреть в одну точку. Никого не хотела видеть и слышать, а на какие-то абсолютно нейтральные фразы реагировала непредсказуемо, с раздражением, — рассказывает Наталья.

Месяца через четыре семья уже была уверена: это не горе, а что-то другое — более глубокое, парализующее, утягивающее на самое эмоциональное дно. От их мамы и бабушки осталась только тень, которая не замечала ничего хорошего и радостного. Человека с большой душой и сердцем будто выключили, оставив родственникам пустую оболочку.

— Мама настолько уходила в себя, что на самом деле не слышала, когда мы к ней обращались. Что-то скажешь, а она как стена: даже не шелохнется, — продолжает Наталья. — На фотографию покойного брата она могла смотреть весь день. При этом его детские снимки никогда не доставала: они только усугубляли ее состояние…

Еще одна вещь, с которой мама не могла разлучиться, — рубашка брата: вдыхала ее, обнимала, ложилась вместе с ней спать.

На могилу к сыну она была готова ездить ежедневно, сдерживало только то, что кладбище далековато расположено, поэтому выбирались мы на выходных. Один раз мама все же отправилась на погост сама. Так мне потом местные сказали, чтобы я ее одну больше не отпускала, потому как «она так и умрет на этом кладбище». Оказалось, приехав, мама так плакала и кричала, что слышала вся деревня, хотя могилки находятся за околицей.

Отказ от еды, книг и телевизора. Нежелание выходить на улицу и в магазин. Обрыв всех связей — никаких гостей и дружеских визитов. Такой была жизнь моей мамы. Даже внуки перестали ее радовать — ну приехали и приехали. Но так как она всегда была очень аккуратной женщиной, гигиена не пострадала, правда, о прихорашиваниях речь уже не шла. А еще мама в любую погоду, даже в самую сильную жару, надевала только черное — черная юбка, черная кофта, черный платок. На уговоры сменить цвета хотя бы на серые отвечала: «Отстаньте, не трогайте меня».

Мама изменилась до неузнаваемости. Да, работу по дому она делала и помнила про свои обязанности, но все это было без эмоций, без энтузиазма. Как в серой пелене.

Проснулась, умылась, села и ни на что не реагирует. Все.

Все эти перемены в человеке можно было бы списать на глубокое горе. И ждать, когда острая фаза пройдет, когда полегчает. Но семью настораживало еще и то, что их верующая бабушка совсем перестала ходить в церковь — будто бросала богу вызов: ты забрал у меня сына, так что теперь нам не о чем разговаривать. Вдобавок трудолюбивая женщина, которая всегда жила по принципу «делай, что надо делать», совсем забросила огород.

После долгих разговоров и увещеваний семье все же удалось уговорить пенсионерку сходить к психологу. Увы, этот выстраданный визит обернулся проблемой: собеседница с ходу начала вскрывать самые болезненные нарывы, предлагая пожилой женщине вспомнить, как та прикладывала сына-младенца к груди и как он делал первые шаги. Из кабинета специалиста женщина вышла с глазами, полными ужаса, и сказала, что больше никогда не пойдет к психологу.  Само это слово стало табу.

— Так как состояние мамы не улучшалось, мы снова начали ее «обрабатывать». Правда, на этот раз предлагали пойти не к психологу, а к психиатру, причем не официально, по знакомству.

Для того поколения людей, к которому принадлежит моя мама, беседа с психиатром — это, считай, приговор: поставят на учет, сделают дураком.

И потому для нее было так важно, что посмотрит ее знакомая знакомой. Конечно, шла к врачу она без энтузиазма, но и без опаски, что окажется в «дурдоме».

И вот как раз психиатр нам очень помогла. Она сразу поняла, в какую сторону вести разговор. И когда мама произнесла, что жить не хочет и жизнь ей не нужна, врач спросила, верит ли мама в бога. Получив утвердительный ответ, психиатр продолжила: «Представьте, что вас не станет. Кто тогда помолится о душе вашего сына? Да, сестра его тоже очень любила и будет какое-то время за него молиться, ставить свечки, но потом ее захлестнет жизнь, свои проблемы…» И тут я увидела, что в глазах мамы появилась искорка понимания, она подняла голову и стала внимательно слушать. Именно этот простой и человечный разговор ее вытянул и дал мотив жить.

Помимо этого, доктор прописала медикаментозное лечение и посещение дневного стационара. Мы всё стали исправно делать, в том числе принимать таблетки несколько раз в день. Через неделю после первого визита к врачу мама пошла в церковь. И для всех нас это стало отличным знаком: она идет на поправку.

Еще где-то через месяц мы заметили улучшение настроения. А потом мама и сама сказала: «Знаешь, а вот на душе стало как-то легче, нет того камня».

— Из лечения мы выходили плавно, по схеме, как и было предписано врачом. Поэтому побочек и каких-то нежелательных синдромов не было. Лет пять мама продержалась хорошо, а потом умер папа, и на нее снова накатило. Идти к врачу она не хотела, поэтому мы вытягивали ее сами, окружив заботой и покупая в аптеке легкие безрецептурные препараты. Звонки от всех членов семьи, частые визиты — и вот мама уже не так горюет,  — делится Наталья.

Однако несколько лет назад депрессия снова захватила женщину. Наверное, свою роль играет и возраст: за восемьдесят лет жизни всякого накопилось в душе.

— Первым звоночком стало то, что у мамы нарушился сон. Подкралась такая злая бессонница, что за всю ночь она отдыхала полтора, максимум два часа. А все остальное время смотрела телевизор, слушала радио, сидела у окошка. Как результат: утром у нее не было не то что настроения, а даже сил, чтобы подняться и что-то сделать. От снотворных ей становилось плохо, поэтому эту затею мы сразу оставили. Но переехать ко мне она категорически отказывалась, хотя мы с мужем не раз ей это предлагали.

Мы снова завели разговор о том, что надо идти к врачу, чтобы хотя бы наладить сон. На этот раз к беседе подключились и повзрослевшие внуки, поэтому этап принятия того факта, что надо обратиться к специалисту, прошел легче. Мы вместе сходили на прием к психотерапевту, которая сначала отправила маму на тестирование к психологу (вот тут все могло сорваться, так как мама до сих пор не избавилась от негативного впечатления), а потом прописала схему лечения.

Конечно, лечение проходит непросто. Иногда мама капризничает и говорит, что уже устала от таблеток и не будет их пить. Тогда приходится с ней разговаривать как с малым ребенком и спокойно объяснять, что резко бросать лечение нельзя, так как состояние станет еще хуже, чем было до. Иногда необходимо ставить ее во взрослую позицию и говорить: да, ты можешь сама решать, что делать, но тогда ты должна понимать, что вернутся проблемы со сном (от которых она еще не полностью избавилась) и снова придется мучиться, проводя все ночи у телевизора. В общем, каждый раз надо искать подход — исходя из настроения и состояния. И пока это получается, по крайней мере после «посмотрим» и «допью эту пластинку» лечение она все же продолжает.

Очень жаль, что у многих людей (и у моей мамы в том числе) нет понимания, что одной таблеткой или одним уколом такие проблемы не лечатся, что это длительный процесс, который требует включения самого человека.

Я очень рада, что в этот раз нам удалось «подловить» депрессию на этапе проблем со сном и не дать ей утянуть маму в свою пучину. Да, она так и не стала прежней веселой женщиной. Такой, как раньше, она, наверное, уже никогда не будет. Но ведь и возраст уже не тот. Сейчас ее состояние стабилизировалось, со сном стало гораздо лучше.

И мама уже может чувствовать радость жизни: сама звонит, очень радуется, когда приезжают внуки и правнуки, старается всем помочь по мере сил (и обязательно передать каждому баночку консервации). Тоска по брату, я думаю, все еще осталась в ее душе. Но по крайней мере, она уже не острая, не рвущая на части, — говорит Наталья.

Купил запасную квартиру и затаривает холодильник «на случай апокалипсиса»

Пессимизм — это, конечно, не депрессия. А в свете последних событий это слово и вовсе может стать синонимом реализма. О том, как жить, если ты уверен, что все начинания закончатся плохо, Onlíner рассказал читатель, пожелавший остаться анонимным. Молодому человеку 32 года, живет в Минске, женат, воспитывает двоих детей, работает в IT-отрасли. И старается всегда быть готовы к любым напастям (потому что они могут приключиться).

— Думаю, многие считают меня пессимистом или «тревожным», хотя сам себя я ощущаю нейтрально. Да, я всегда готовлюсь к худшему (хотя и надеюсь, что все останется хотя бы как есть), — рассказывает молодой человек. — Когда это началось? Точно не в детстве. В школе я был скорее самоуверенным оптимистом. А что касается детских проказ, то я к ним особо не тяготел, да и старший брат держал меня на контроле. То есть я не делал что-то опасное не потому, что боялся страшных последствий, а потому, что просто не было возможности. Да и «необходимости»: например, в чужие сады не лазил, потому что своего хватало. Максимум — мог сорвать пару вишен с той стороны дерева, что смотрела на улицу.

Правда, помню, как однажды пробрался на заброшенную стройку. И мне было та-а-ак стремно: все думал, что нас могут поймать злые охранники. А так больше ничего и не приходит на ум. Все изменилось, наверное, по мере взросления, особенно после того, как начали умирать родные и близкие.

В принципе, мой пессимизм жить не мешает. Никогда не было такого, чтобы меня не позвали в какую-то компанию из-за того, что я «душный» и испорчу всем настроение. Нет, «в общество» я стараюсь негатив и тревоги не транслировать. Все опасения скорее касаются меня и моей семьи. И о «сценариях», которые я строю, знают только самые близкие. Но на то ведь они и близкие.

Жена, конечно, старается меня «пушить», иногда спрашивает, «почему ты не можешь себе разрешить, чтобы было все легко и радостно». Ну вот не могу…

В чем проявляется мой пессимизм: всегда затариваюсь продовольствием заранее, особенно мясом. Чувствую себя более уверенно, когда в морозилке лежит 5, а то и 10 кг мяса. Поэтому раз в месяц, когда вижу, что стратегический запас исчезает, всегда его пополняю. Возможно, это связано с тем, что я родился в начале 90-x и были моменты, когда не хватало денег и еды.

Cвой первый автомобиль я купил в салоне, б/у даже не рассматривал, так как был убежден, что мне подсунут битый хлам, как в фильме «Маска» с Джимом Керри. При этом я специально выбрал авто яркого цвета, чтобы быть заметным на дороге. Вдобавок к этому всегда соблюдаю дистанцию и скоростной режим. И максимально сосредоточен на дороге. Поэтому в дальние поездки отправляться, в принципе, не боюсь.

Чего не скажешь об авиаперелетах. Раньше, до пандемии, летать приходилось очень часто: примерно 4 раза в месяц, порой проводить в самолете надо было по 10—14 часов. И все это время мне было не по себе, при каждой тряске я мысленно прощался со всеми.

Еще пример: при установке дверей в квартире мастер сказал, что стены у нас кривые. Ну я и подумал, что дом какой-то ненадежный (сразу вспомнились моменты из фильма Быкова «Дурак»), хотя и не старый. Поэтому решил купить еще одну квартиру в Минске в новом доме: так сказать, на всякий пожарный.

Первые свои метры покупал только готовые, так как было страшно влазить в стройку и кредиты. А вот дополнительное жилье (детям или на всякий пожарный) брал уже через долевое, рассудив, что, раз крыша над головой уже есть, можно и рискнуть. Считаю, что это здравый подход: будешь хранить сбережения в банке — могут сгореть, как это было в 90-х; запрячешь под матрас — отсыреют или будут украдены, а так закатал в бетон — и можешь быть спокоен.

Да, иногда и хотелось бы расслабиться, но есть опасение, что из-за этого все уйдет в тартарары.

Когда я вижу скорую помощь под подъездом, то с большой тревогой поднимаюсь на свой этаж. И только когда убеждаюсь, что все в порядке и приехали не ко мне домой, выдыхаю и успокаиваюсь. Так как в роду у меня бабушка и дедушка (и по папиной линии, и по маминой линии) болели диабетом, я чувствую риски и веду относительно здоровый образ жизни. К врачам хожу и прохожу обследования, даже когда ничего не беспокоит. Я, конечно же, могу думать, что все будет хорошо, я не заболею, но ведь от предрасположенности никуда не уйдешь.

Еще такой момент: если вижу, что человек поперхнулся едой, мне кажется, что он на грани жизни и смерти. Но тут, скорее всего, дед меня в детстве напугал историей про то, как два мужика опаздывали на поезд и очень быстро ели, и так получилось, что оба поперхнулись и умерли.

Что касается моих детей, то, наверное, они замечают, что я более тревожный, чем их мама. Если я слышу, что дети сидят на высоких стульях возле барной стойки, буду их страховать, чтобы не упали. Хотя супруга может этому не придавать значения.

К психологам я никогда не обращался, но и предубеждения перед ними у меня нет. То есть если человек себя плохо чувствует, то считаю вполне нормальным обратиться за помощью к специалисту. Но я со своими мыслями живу вполне нормально.

Что я думаю по поводу будущего человечества? Если в ближайшие 20 лет выживем и сменится общественно-политическая формация (на земле в целом), то тогда, возможно, будет просвет. А пока тенденция такова: земля — свалка, погода — ядерная зима.

Депрессия и тревога: как быть?

В этих историях многие могут узнать себя или своих знакомых: мало какое детство прошло без психологических травм, а жизнь — без потрясений. Прокомментировать явления «уныния» мы попросили психолога Елизавету Дунаеву.

— Вокруг депрессии существует много мифов, — говорит специалист. — С одной стороны, ее недооценивают: отсюда и возникают фразы «займись делом», «сходи прогуляйся», «возьми себя в руки наконец». С другой стороны, переоценивают — думаю, вы нередко слышали от знакомых фразу «у меня депрессия». Впрочем, эта «депрессия» проходила после удачного шопинга или посещения спортзала. Проще говоря, депрессией многие люди стали называть плохое настроение или усталость, преуменьшая тем самым значение проблемы.

Но депрессия — не то состояние, которое проходит после маникюра и кофе с подружкой. Это болезнь, причем болезнь, которую человек не выбирает, которая преследует его без перерыва на протяжении недель и месяцев. 

Тем она и отличается от уныния, которое относится к греху (если рассматривать религиозный контекст). Наверняка, многие встречали таких людей, которые все время жалуются на жизнь: «Все плохо, вечно не везет, то не складывается, это не получается, никто меня не любит». При этом когда ты спрашиваешь у такого человека, а что он делает, чтобы изменить ситуацию, оказывается, что не делает он ровным счетом ничего. Это и есть уныние. 

Если вернуться к нашим случаям, то в первой истории речь идет о том, что раньше называлось реактивной депрессией (от слова «реакция»). Очень часто провоцируют такую депрессию потери, причем они могут быть самые разные: потеря отношений, работы, денег. Или смерть близкого человека. На фоне этих событий человек просто не может прожить потерю и продолжить жить дальше, наполняя свое существование новыми смыслами.

При этом важно понимать, что нет такого понятия, как «нормальное» переживание горя. Каждый переживает его по-своему и в свои сроки. 

Тем не менее существуют критерии, которые дают нам понять, близко ли это состояние к патологии, надо ли вмешиваться в ситуацию, нужна ли человеку помощь специалистов психологического профиля. И надо ли, чтобы родственники-друзья помогли ему обратиться к психологу или психотерапевту (потому как для человека в депрессии помощь становится недосягаема, он не может проявить активность в этом направлении). И очень важно, чтобы в такие моменты включались близкие и родственники болеющего человека, чтобы они соблазняли его жизнью.

Но в этой истории не меньшее сочувствие вызывает и дочь женщины. Ей тоже хочется предложить помощь. Поддерживать человека в депрессии архисложно. Депрессия — это действительно болото, которое отравляет вокруг себя все. Именно поэтому работа с родственниками тяжело болеющих людей выделена в отдельное направление. И говорить об их страданиях не менее важно. 

Что касается второго случая, то, как мне кажется, это все же не пессимизм, а высокая, шкалящая тревожность. При этом молодой человек сам отчасти понимает, откуда растут ноги у его восприятия мира (голодное детство в 90-х и забитый мясом холодильник в 2020-х).  

В целом тревожные люди видят этот мир как опасный, как будто они все время находятся в состоянии неопределенности: что же такого плохого может случиться в следующий момент.

Есть ощущение, что человеку страшно из-за того, что у него могут закончиться ресурсы, а потом он не сможет их восстановить. Как будто ресурсы в его мире очень конечны. Что касается страха летать на самолете, то это говорит не столько о полетах и самолетах, сколько об утрате контроля. Ты сел в салон и должен расслабиться, все отпустить и довериться. Полетом ты не управляешь. А как тут расслабиться, если мир — череда бесконечных угроз. 

Копить, контролировать, ничего не упускать из вида, ждать подвоха, быть готовым к угрозе — жить в таком режиме очень нелегко, хоть человек и приспосабливается к этому.

Но иногда само приспособление — уже есть заболевание. Если ты все время в тревоге, то места для удовольствия не остается. И ты лишаешь радости жизни не только себя, но в том числе своих близких. Если брать крайние случаи, то, наполняя квартиру запасами (и своими тревогами), человек может не оставить в ней места для самого дорогого (например, жены и детей).

Что касается героя статьи, то после работы со специалистом психологического профиля он сможет все преодолеть и в разы улучшить качество своей жизни. Важно разобраться, каких ресурсов на самом деле ему не хватает, в чем он нуждается в реальности и ощущает ли он себя человеком, который может добыть ресурсы в любой (даже незапланированной) жизненной ситуации. Очень важно такого человека научить замедляться, заземляться, осознавать себя, свои чувства, изменения в окружающей обстановке. И это не быстрый процесс, за один сеанс, к сожалению, все не решишь.

Как помочь близкому человеку пережить горе?

— Все мы так или иначе сталкиваемся со смертью. Большинство из нас ее боятся и стараются избегать. И это нормально. Но хотим мы того или нет, смерть всегда идет рука об руку с жизнью. И рано или поздно о ней придется думать и говорить, — продолжает психолог. — Отгоревать — не значит забыть или отказаться считать утрату утратой.

Это значит научиться жить после смерти близкого — как заново учатся жить люди, потерявшие важную часть тела.

Но как не ухудшить эмоциональное состояние человека, уже охваченного переживанием потери? Как помочь ему пережить этот сложный жизненный период?

Оставить человека один на один со своим горем, пожалуй, худший вариант развития событий. Даже тогда, когда кажется, что человек полностью отключен от внешнего мира и создается впечатление, что ему лучше побыть одному, он нуждается в «наведении мостов». Однако ошибкой будет и попытка отвлечь человека от переживаний, переключить на «позитивные» жизненные события или развлечь. Горе — это отражение значимости отношений с умершим. Обесценивая и отвергая горе, мы тем самым обесцениваем и отношения человека с умершим.

Стоит также помнить, что все люди переживают утрату по-разному. Однако стоит насторожиться, когда поведение горюющего резко меняется или явно не соответствует ситуации (например, человек весел, беспечен или нарочито спокоен, а не просто отстранен). Это может быть тревожным признаком, когда стоит поговорить об этом с ним, а возможно, и обратиться за помощью к специалисту психологического профиля.

Еще один момент состоит в том, что человек в состоянии горя затрачивает много душевных сил на его переживание. Поэтому ему крайне тяжело будет отвечать другим на вопросы о том, чем они могут помочь, или заботиться об их переживаниях.

---

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро

Перепечатка текста и фотографий Onlíner без разрешения редакции запрещена. ng@onliner.by