«Если не умираю, я приду на работу». История человека, которому нельзя болеть

— Как вы оказались на радио, как дошли до жизни такой?

— Просто стечение обстоятельств (улыбается. — Прим. Onlíner). Вообще, у меня было несколько заходов. Очень хотел попасть на радио, но вначале не находилось вариантов, потому что это закрытый мир. Специфическое сообщество, где всегда все есть, никто новенький не нужен. Я предпринял несколько попыток попасть хоть на какую-нибудь радиостанцию, но ничего не получилось. Когда World of Tanks запустила собственное внутреннее радио и стала набирать радиоведущих среди игроков-«танкистов», я, увидев объявление на Facebook, пришел и сказал: «Хочу!» Мне ответили: «Ни славы, ни денег. Ты уверен?» — «Да! Ничего не надо, только дайте микрофон» (улыбается. — Прим. Onlíner). Года три я абсолютно бесплатно, без выходных, жертвуя вечерами, пятницами и субботами, нарабатывал опыт. Обзаводился знакомствами. А потом вот так, по щелчку, через знакомых знакомых: «Нужен человек. Приезжай — попробуешься». Попробовался — через две недели перезвонили и сказали: «Хотим вас видеть в утреннем шоу».

— Вы родились с красивым голосом или долго занимались дикцией, артикуляционной гимнастикой, вот этим вот всем?

— Родился (улыбается. — Прим. Onlíner). Мне повезло. Когда я начинал, на радио был серьезный театральный преподаватель, который ставил сценречь. Сейчас он работает со студентами во Франции. Так вот, он послушал, как я начитываю тексты, и буквально через три занятия сказал: «Леша, тебе повезло. Природа дала идеальный тембр — он не раздражает, и не нужно опускать его ниже или поднимать выше». Я не горжусь голосом, ведь это как красота у модели: ты ничего для нее не делал. Да, я довольно долго занимался в театре и знаю, как правильно дышать, выполнять речевую разминку. Но сам тембр… С ним мне повезло.

— Радийщики в этом смысле похожи на актеров: «надевают» некий голос для публики, для эфира, а потом «снимают» его, приходя домой?

— Нет. Ты не перестраиваешься, не надеваешь маску. Что-то меняется, безусловно. Но это происходит автоматически. На мой взгляд, всему виной магия прямого эфира. В тот момент, когда включается микрофон, ты почему-то меняешься. И все вокруг меняется. В жизни можешь быть уверенным человеком, но… Я видел о-о-очень серьезных товарищей с серьезными постами, которые приходили в студию и, как только включался микрофон, терялись, не знали, о чем говорить, хотя, казалось бы, ничего не изменилось. Нет большого количества людей вокруг, не нужно выходить на сцену… Для меня это до конца не понятная магическая вещь, которая работает только в прямом эфире. Меняет человека.

— Что делать, если в прямом эфире происходит что-нибудь дурацкое — например, соведущий поперхнулся чаем?

— Реагировать обычно, как в жизни. Потому что никому не интересны маски. Вы заметили, что инфлюенсерами сейчас становятся не обладатели каких-то невероятных талантов, а люди, которые ведут себя искренне и естественно? И слушатель это очень ценит. Реакция должна быть естественной. Засмейся. Пошути.

Помню, у нас было очень смешно, когда девушка в прямом эфире читала новости и произнесла «…с ответным визитом прилетел председатель Китайской Народной Республики Си Цзиньпунь». Это «пунь» разорвало всех так, что мы прямо плакали от смеха. А ей нужно дальше читать новости. Это было очень забавно.

— Если очень хочется заржать в прямом эфире, как сдержаться?

— Никак. Не нужно сдерживаться. Смейся. В утреннем шоу смех — это естественно. Новостникам, наверное, сложнее. Но в целом не нужно бояться себя и жизненных неожиданностей. Вот если бы сейчас мимо нас прошел официант, споткнулся, упал и шумно разбил бокалы, мы бы вряд ли продолжали интервью как ни в чем не бывало. Отшутились бы, правда?

— Чему вообще вас научили прямые эфиры?

— То, что лично меня будоражит и за что я очень люблю радио, прямой эфир — это лупа. Она во много раз увеличивает любое состояние. Если ты пришел на эфир с грустинкой, это очень слышно, сразу увеличивается раз в десять. Если ты веселый — это тоже увеличивается раз в десять. Слушатели рассматривают ведущего, как под микроскопом. Ты просто становишься обнаженным. В прямом эфире невозможно скрыть свое естество. Тебя либо интересно слушать, либо нет, что бы ты ни делал.

— В прямом эфире бывают странные звонки от слушателей? Вроде «Алексей, я услышала ваш голос, хочу от вас детей!»? Как реагировать?

— Конечно, бывают. Именно поэтому у меня уже второй брак. Шутка. Да, среди радийщиков ходят байки об экзальтированных слушателях в эфире, но мне почему-то попадались в основном интеллигентные ребята. Бывают просто вялые, с которыми так себе интересно. Но большинство, с кем мы общаемся, такие: «Вау! Привет, ребята! Класс! Да, конечно, хочу поиграть! Что нужно? Изобразить муравьеда? Да без вопросов!» В большинстве из нас живет внутри маленький ребенок, желающий играть, вне зависимости от того, дарим мы в студии автомобиль или билеты в дельфинарий.

— Когда радиоведущему спать, если прямой эфир начинается в нечеловеческие 7 утра? Во сколько вы встаете?

— Нужно понимать, что радио для меня — это прежде всего кайф. Но да, когда едешь на эфир в 5:30, встают только бродячие собаки и ребята, которые собирают картон. Исключительно любовь к тому, что ты делаешь, позволяет круглый год вставать в такую рань пять через два. В десять вечера я должен спать, иначе невозможно. Это особенно дергает сердечные струны летом. Представьте, +27, Минское море, народ вовсю купается, закат, еще даже солнце не село, шашлыки... А ты понимаешь, что через 20 минут нужно приехать домой и лечь спать. Ты как бабушка и дедушка (улыбается. — Прим. Onlíner). По-другому просто не вывезешь, будешь вялый. А вялый ведущий никому не интересен. И это вечное внутреннее «а-а-а-а!».

— Театральному актеру нельзя болеть. Даже если температура 42 и ты умираешь — билеты куплены, зрители сидят в зале, будь добр, выходи на сцену. А что у радиоведущих?

— Я ни разу не пропустил эфир из-за болезни. Даже если просыпаюсь утром с температурой, не могу просто сказать: «Сорян, ребята, я заболел». Хотя все мы люди, и у каждого свое отношение. Знаю коллегу, который может сказать: «Я заболел, до свидания». Я не могу так сделать, потому что чувствую ответственность. Кто-то скажет: радио — это просто фон. Но для некоторых людей мы очень важный фон и спутник. Для кого-то фраза: «Доброе утро, большая страна. Меня зовут Алексей Клочков, и мы начинаем это утро вместе!» — становится частью жизни и помогает начать день. Поэтому, если я не умираю, я приду на эфир. Слегка пафосно, но так и есть (улыбается. — Прим. Onlíner).

— Если радиоведущий теряет голос из-за простуды — это конец света? Как вы спасаетесь?

— Наверное, у каждого радиоведущего есть во-о-о-о-от такая аптечка с различными препаратами. Кроме того, мы знакомы с такими ребятами, как фониатры, и знаем, что такое заливка. Фониатр — это врач, который может восстановить голос, используя специальные лекарства. Это даст возможность, допустим, еще три часа говорить. Осознание, что ты можешь лишиться голоса, — очень страшное. У меня было пару моментов, когда пропадал голос. Помню, сидел и думал: «Теперь я никто в этой жизни». Понимаете, если хирург сломает руку, он может остаться теоретиком, преподавать на кафедре, например. А если у радиоведущего что-нибудь случится с голосом — все, пропал единственный инструмент заработка.

На самом деле, никаких секретных лайфхаков я вам не сообщу. Если чувствую, что простываю, пью чай с имбирем, ем мед — вот такие банальные вещи. Если голос начинает сипнуть, открываю свою большую аптечку, полощу горло морской солью и т. д. Большинство людей просто не страдает от этого так, как радийщики. Ну пропал голос — господи, что такого, вернется.

— Какие профдеформации бывают у радиоведущих?

— Думаю, у всех по-разному. Мне, например, легко коннектиться и общаться с людьми. В местном магазине знаю почти всех продавщиц. Не понимаю, как это работает, но я просто подхожу и говорю: «Добрый вечер!» — и мне отрезают самую вкусную часть зельца (улыбается. — Прим. Onlíner).

— То есть ожидание от радиоведущих, что их невозможно «выключить» и любые дружеские посиделки превращаются в монолог — это неправда?

— Неправда. Да, я говорю слишком громким поставленным голосом, но меня можно «выключить» (смеется. — Прим. Onlíner).

Из профдеформаций вот какой момент: очень сложно дается, когда слышу ошибки в ударении или произношении. Все эти «торты» и «одеть-надеть». Держусь изо всех сил, чтобы не исправлять людей. Не хочется быть душнилой (смеется. — Прим. Onlíner).

Еще один элемент профдеформации: когда видишь, что свадьба или корпоратив умирает, берешь микрофон в свои руки и оттесняешь вялого ведущего. У меня так было не раз. Просто профессионально вижу, что все грустно. Как столяр обнаруживает, что ученик делает кривой стол. Если он дальше будет стругать, то стол завалится, а потом на него поставят тарелку — и он упадет. Точно так же и я могу увидеть, что праздник пошел куда-то не туда и, судя по всему, будет еще хуже. У нас же как, если на свадьбе становится грустно, то что? Правильно, драка. Или все накидаются очень быстро. Я чувствую это интуитивно. Всему виной мой внутренний массовик-затейник и желание сделать хороший праздник. Не все знают, что взрослые могут веселиться без алкоголя, и для этого не обязательно лопать попами шарики. Желание спасти атмосферу — это моя профдеформация, точно.

— Радио умрет в ближайшие годы? Или его ждет реинкарнация в виде подкастов?

— Золотой век радио в Беларуси ушел — помните, конец девяностых, начало двухтысячных, Кузин, «Альфа-радио»? — но это не значит, что радио умрет. Когда появилось телевидение, люди тоже говорили: «А зачем театры?» Но театры никуда не исчезли. Так и радио никуда не уйдет, потому что остается магия прямого эфира.

Подкасты — это не реинкарнация радио, а параллельный вид. Потому что нет прямого эфира — и это самое главное. Когда я еду в машине, понимаю, что где-то рядом, возможно в паре кварталов, сидит человек, который прямо сейчас смотрит в окно и говорит: «Ребята, в городе жесть какая-то происходит, у нас Хавьер, нужно что-то делать». Дает советы, и я вместе с ним проживаю момент. Сопричастность — вот что важно. Магия сопричастности, когда ты видишь актера на сцене, похожа на то «колдунство», что действует через FM-волны.

— Бодрый-перебодрый позитив утреннего шоу на радио — это ведь большая искусственная конструкция, ненастоящесть?

— Неправда. Если вы включите наше шоу в 7:01, то увидите, как я танцую перед микрофоном — и делаю это совершенно искренне, потому что меня прет. Не знаю, как описать иначе, чем: «Я приехал делать красоту для моих людей!» Если ты грустный, так и скажи: я грустный. Радиоведущий не обязан быть все время: «Эге-е-ей!» Это очень большое заблуждение. Если тебе грустно, скажи: «Ребята, сегодня заболела моя такса, и мне грустно» — люди искренне посочувствуют. Конечно, нет цели рассказывать какой-то треш. На мой взгляд, задача радиоведущего — быть честным и быть самим собой.

— На радио стоит идти ради денег? Сколько зарабатывают ведущие?

— На радио не стоит идти ради денег. Ведущие утренних шоу — не бедные люди, хотя и не айтишники, конечно. Я на свою зарплату не жалуюсь. К тому же, если суммы за работу в эфире для тебя недостаточно, всегда можно подзаработать на корпоративах, свадьбах, разных ивентах — от открытия магазинов до спортивных матчей. Везде нужен человек с красивым поставленным голосом.

Спецпроект подготовлен при поддержке ООО «АмантисМед», УНП 690854801.

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро

Перепечатка текста и фотографий Onlíner запрещена без разрешения редакции. ng@onliner.by