Дети, сумевшие выжить в социалистическую эпоху, становятся практически неуязвимы. Особенно те, кто рос после войны. У них были заброшенные бункеры, поиски сокровищ, настоящие автоматы, охота на капиталистические аэростаты, немецкий тесак, боеприпасы, взбучки особого отдела, трофейные гитлеровские награды… Я раза три лопнул от зависти, слушая минчанина, который провел детство в ГДР 1950-х. (Чтобы не слишком лопаться, надо держать в уме некоторые другие обстоятельства жизни в соцлагере.) Николай Калистратович Бобков оказался в Германии с родителями, жил в советском военном городке. Это теперь он Калистратович и авторитетный музыкант, а тогда был пионером Колей с огромным кинжалом.
Николай Бобков сейчас живет в Минске. Это весьма известный в музыкальных кругах человек, джазмен, преподаватель. Но нас сейчас интересует другая сторона его жизни. В 1953 году, будучи второклассником, он с папой и мамой оказался в Германии. Отец — старший офицер, находился там по службе, занимался ремонтом бронетехники. Жили в городке Вюнсдорф, недалеко от Берлина (и, соответственно, от Западного Берлина — это определенным образом сказывалось, потом увидим как). Теперь это район Цоссена, а тогда был самостоятельный городок — практически полностью отданный под советский контингент. Для наших были построены пятиэтажки — так называемые дома офицерского состава (ДОСы).
Коля жил, считай, в Советском Союзе, с немцами особо не пересекались. Вместе с детьми других офицеров учился, посещал музыкальную школу, пропитывался идеями социализма. Но также вел с дружками крайне насыщенную деятельность вне (либо вместо) официального расписания. Вот она нам наиболее интересна.
Даем прямую речь с нашими минимальными вставками.
Конечно, вместо того чтобы идти в музыкальную школу, я с этой нотной папкой перелазил через забор туда, где находились более интересные объекты, и там ковырялся. И друзья такие же.
Первая моя находка в Германии — кайзеровские 5 марок, тяжелая такая серебряная монета. Нашел на автобусной остановке. А неподалеку от нее стояло разбитое здание без окон и полов. Мы сделали вывод, что это остатки немецкого штаба, потому что рядом находили множество немецких наград: кресты, значки за ранение, выслугу и все такое. Они, кстати, легковесные были, алюминиевые, в отличие от советских: экономили немцы металл. Примечательно, что все новые, еще не успели вручить. Видно, их выбросило взрывом.
Еще мы собирали там пластмассовые самолетики, корабли, бронетранспортеры и прочее — похоже, это фигурки, которые расставляли на штабных картах. Их тоже на десятки метров разнесло.
Я этого добра наколлекционировал две коробки от обуви. Когда через несколько лет надо было ехать в Союз, отец категорически запретил брать: там же на каждой фигурке символика, все очень тщательно прорисовано. Пришлось отдать кому-то.
Там всюду можно было наткнуться на что-то. Бывает, видишь пригорок, ковырнул — гильзы крупнокалиберного пулемета посыпались. Где он стоял, стрелял — там эта горка и осталась, зарастала землей, мхом. И таких холмиков там было немеряно.
Рядом с нашим домом располагалось взорванное немецкое бомбоубежище, их там много таких по округе. Видно, что очень старались, когда строили. Формой верхняя часть напоминает стоящий на донышке снаряд — высотой метров 20 и зарытый в землю. Сверху воздухозаборы с угольными фильтрами, ниже компрессоры, прочие системы. А под ним уже жилая часть, несколько этажей. Разбомбить такое невозможно, наши подрывали уже потом, изнутри. Поэтому мы и не могли пробраться на нижние уровни, они завалены были.
Еще на танковом ремонтном заводе мы добывали обрезанные стволы пулеметов. Они были нам необходимы, чтобы, проделав дырки в ограде узкоколейки, обстреливать дрезину с немецкими рабочими. Набирали в рот бузины и из этих стволов плевались. Мат в ответ был чисто русский, они нормально его освоили.
За дорогой стояли два маленьких немецких бронетранспортера. Туда мы тоже полезли. Сейчас страшно вспоминать, хорошо, что целы остались. Вытащили цинки с патронами. Естественно, все это шло в костер и на похожие цели. Яма, костер, доска со смолой — это было святое дело. Очень интересно нам было лежать и смотреть, как это все летит, свистит и жужжит. Родители, конечно, не знали. Как я понимаю, в бэтээрах были патроны с зажигательными пулями, нам нравилось смотреть, как горит этот термитный состав. Не будем рассказывать, как мы его зажигали.
Там же ставка немецкого генштаба располагалась при Гитлере, а замаскировано все было под обычные немецкие домики. Только они из цельного бетона и без нормального входа. И целый город под землей. К счастью, далеко нам пробраться не удавалось: что-то было взорвано, что-то — затоплено.
Внутрь мы пытались проникать через люки в земле. Там скобы, по ним спускаешься и идешь дальше. Открыли один такой люк — а на цементном полу, метрах в двух под нами, лежит граната Ф-1 с чекой и взрывателем. Ну мы, дурни, принялись сбивать эту чеку бросая сверху камни: надо же, чтобы взорвалась, чего она зря лежит. Слава богу, тогда ничего не получилось у нас, оставили валяться.
А вообще, бывало, подрывались и дети, и солдаты: находились специалисты, которые пытались камнями разбивать взрыватели от мин.
В начале 1950-х в лесах вокруг Вюнсдорфа еще валялось много оружия. В основном это были карабины Маузера, очень редко — «шмайсеры». Каски еще валялись… Правда, к тому времени у стрелкового оружия были вынуты затворы. Видимо, нормально собрать все руки еще не доходили, поэтому просто разряжали на месте, портили и бросали там же.
Ну как мы мимо пройдем? Таскали это все в свое бомбоубежище. Штук тридцать натаскали до разоблачения. И не то чтобы мы в «войнушку» какую-то с ними играли — просто в кучу складывали. Такая вот детская блажь. Патронов было вдоволь, но ничего стреляющего так и не нашли.
Потом нас раскрыли, был скандал. Отцу и, видно, другим офицерам, чьи дети участвовали, крепко прилетело за это. Подробностей не знаю, но воспитательная работа была проведена. Запретили нам лазить по лесам. К складу нашему приехал особист на «козлике», арсенал загрузили и увезли.
А вот пистолетов не было совсем. Такая «мелочь» очень ценилась, каждый хотел такой трофей — весь короткоствол уехал в Советский Союз. Только один раз на моей памяти какой-то пацан у штаба, где мы значки ковыряли, откопал ТТ с двумя магазинами — новюсенький, был завернут в промасленную тряпку.
Иногда нас снимали с уроков и всем классом отправляли собирать антисоветские листовки, прилетевшие из Западного Берлина. Дело в том, что оттуда периодически запускали аэростаты с листовками. Некоторые, видимо, успевали как-то сбить — и тогда листовки падали кучно. А если сбить не получалось, механизм срабатывал — и тогда листовки разносило по большой площади, бывало, весь Вюнсдорф был усыпан. Советские школьники во главе с учительницей все это дело собирали. Наберешь охапку, несешь ей — и в костер, без особых церемоний.
Листовки, конечно, на русском языке, на нас же рассчитаны. Например, карикатура и стишок, до сих пор помню:
Брежнев грае на гитаре,
Никита пляшет трепака —
Промотают всю Россию
Два веселых чудака.
Ну и картинка соответствующая: Брежнев сидит нога за ногу, Хрущев пляшет.
С отцом за грибами когда ходили, там хватало этих листовок. В лесу-то не собирал никто.
В то время ходило много рассказов про богатства, которые находили в Германии. Речь шла в основном про награбленные в СССР драгоценности, которые с Восточного фронта присылали или привозили в Германию. Наверное, что-то такое действительно было. И немцы могли прятать добро перед приходом Красной армии.
В бомбоубежище, в котором мы лазили, валялись разобранные металлические кровати. Я как сейчас помню: вечно ногами пинал их спинки. Это такая дюралевая дужка, а на ножках внизу резиновые заглушки, чтобы кровати не вибрировали при взрывах. Ну пинал и пинал…
А лет через десять, когда уже мы были в Союзе, приехал сослуживец отца. И рассказал: кто-то из детей таки додумался выдернуть эту резиновую пробку. Ну оттуда и посыпалось: украшения, золото, серебро. Я склоняюсь к тому, что это именно мародерские драгоценности были, не личные богатства местных.
Моей гордостью был огромнейший немецкий тесак. Друзья завидовали страшно. Его и ножом сложно назвать: длиной сантиметров сорок, лезвие шириной в три пальца и толщиной с полсантиметра, в металлических ножнах, выложенных пробкой. На обухе — пила, а конец лезвия как бы обрублен. Гарда очень красивая…
Не помню точно, как он достался мне, но не копаный. Вроде кто-то отдал, уезжая в Союз.
Похоже, речь идет о тесаке немецкого Красного Креста. На специальных сайтах можно найти такие ножи, которые считались не боевыми. Красота, конечно, неописуемая.
Когда и нам пришло время уезжать, конечно, оставлять его было очень жалко. Я все просил отца: давай отпилю части гарды с символикой, только разреши забрать с собой. Но не разрешил, конечно, с этим строго было. Так что я тоже по наследству кому-то его оставил.
На моей памяти по части холодного оружия повезло только одному хлопцу. Там у нас памятник генералу какому-то немецкому стоял раньше — самого генерала с конем скинули, постамент остался. Ну и возле него этот пацан ковырял палкой землю, смотрит: рукоятка из белой кости, золингеновская сталь, ни одного пятнышка ржавчины.
Почти все детское богатство, нажитое за пять лет в Германии, Николаю пришлось там же и оставить — раздать друзьям. В Союз удалось протащить только альбом с марками и несколько монет. В том числе те серебряные 5 марок.
В этом плане больше повезло отцу. Как старший офицер, еще до появления сына, он привез в Союз немецкие мотоцикл и автомобиль — они не сохранились.
Зато остались и находятся в рабочем состоянии патефон, каминные часы, довольно своеобразная линогравюра, которую Николай еще в детстве приноровился называть «Немецкая мадонна»…
А главное, живо немецкое фортепиано 1937 года, которое на всю жизнь определило судьбу Николая Бобкова.
— На инструменте до сих пор есть повреждения от штыков, которыми в 1945-м сковыривали крышку. Отец рассказывал, что уже в Союзе, еще до моего появления, всячески простукивал инструмент — все искал, куда же немец бриллианты спрятал. Так и не нашел. И только когда я уже повзрослел, он упомянул: «Ты знаешь, там внизу, где струны, все пространство было забито какими-то желтыми нотами. Я ими полгода буржуйку растапливал. Наверное, фашистские гимны». «Ну, — говорю, — батя, ты бриллианты и сжег». Я предполагаю, что там были антикварные ноты, которым сейчас цены бы не было.
Несколько лет назад Николай Калистратович побывал в Вюнсдорфе. ДОСы теперь отданы, конечно же, под мигрантов. А в штаб группы советских войск в Германии водят экскурсии за €50.
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро
Перепечатка текста и фотографий Onlíner без разрешения редакции запрещена. ng@onliner.by