Укрупнились до изнеможения

Административно-географически расклад получается странноватый. В Гомельском районе есть поселок Березки — там расположены знаменитые плантации КСУП «Тепличное». А в Ветковском районе (километров 30 на машине), в деревне Старое Село с 1921 года стоял государственный конезавод. Долгие годы кони и Березки не имели друг к другу отношения. А в 2010-м лошадей присоединили к «Тепличному».

Вообще-то, присоединяли тогда не только конную часть, но и фермы с КРС и остатками техники. На тот момент конезавод, по сути, являлся совхозом, имея соответствующий набор активов. Говорят, до девяностых неплохо выглядел, считался хозяйством «высокой культуры земледелия», побеждал в соцсоревнованиях. А в конце века все пошло наперекосяк.

Но при чем тут «Тепличное»? Такие административные финты редко объясняют собственникам имущества (нам). Считается, что собственники ну сами что-нибудь придумают.

Ни один белорусский директор не признается публично, что ему что-то насильно повесили. А если признается, то, наверное, тут же превратится в тыкву. В таких ситуациях положено только симулировать оргазмы. В общем, будем считать, что предприятие впряглось в коней добровольно и тащит их с неподдельным удовольствием.

Теперь, правда, «Тепличное» само значится как неплатежеспособное и «подлежащее финансовому оздоровлению». Это отдельная тема — в какой такой экономике производитель овощей может оказаться экономически несостоятелен, притом что его продукция популярна? Это уже народный бренд. Говорят, если дописать на ценнике базарных огурцов «Березки», то разбирают быстрее.

— Кони были истощены, потому что у предприятия не было денег, — главный экономист «Тепличного» Денис Костенков вспоминает 2010-й, когда происходило слияние. — Кроме того, имущество передали нам вместе с обязательствами по долгам.

Как бы то ни было, теперь у «Тепличного» есть определенные обязательства перед страной по сохранению генофонда. В частности, иметь в наличии не менее 75 племенных кобыл и жеребцов. Не бесплатно — на содержание государство выделяет хозяйству 35 тыс. рублей в год. Получается 450 рублей на голову. В хозяйстве говорят: это примерно пятая часть от потребности.

Наверное, считается, что можно зарабатывать на лошадях, чтобы добрать недостающее и разбогатеть? Поедем поспрашиваем людей, которые непосредственно имеют дело с конями, как они там богатеют.

Сто лет — и одиночество

Напомним, откуда вообще тут взялись эти кони. В 1921 году юная советская власть создала Первый Белорусский государственный конный завод. Это как раз его остатки досуществовали до нынешних времен, меняя название, статус и принадлежность.

История у конезавода была, судя по всему, огненная, только ее никто толком не сохранил. Остатки умирают вместе с носителями. Снимков почти нет — ровно два обезличенных кадра нашлись на заброшенном сайте конезавода.

Быстрые и страшно дорогие спортивные рысаки выходили из Старого Села. Брали призы в Союзе и за границей. Где те кубки? Позже попробуем отыскать.

Время было отличное: миру позарез нужны были спортивные кони (верховые и рысаки), рабочие тяжеловозы. В восьмидесятые тут находилось под полтысячи лошадей. Десятки бегали на ипподромах по всему СССР.

А потом вы знаете. Кавалерия кончилась. Спорту столько не надо, да и нет в Беларуси ипподромов. Цыгане остались самыми верными клиентами, не согласившимися променять коня на мотоблок. И то порой уже дают слабину…

После развала Союза для славного конезавода главными стали не лошади, а коровы: молоко оказалось рентабельней.

В начале XXI века у конезавода уже оставались в наличии полторы уздечки, одно седло и денники, полные навоза. А еще под две сотни носителей прекрасного генофонда, с которыми некому было заниматься: кормить, тренировать, ухаживать.

Заросла дорожка

Красивой вывески над проходной больше нет. Говорят, упала.

Из девяти советских конюшен действуют четыре. Местный тренировочный ипподром на три дорожки с разным покрытием абсолютно пуст. Когда-то здесь день напролет одновременно наматывали круги по девять качалок. Вообще-то, теперь осталась одна дорожка из трех, «песчаная». Только она уже травяная (заросла).

Лошади-то есть, просто сидят по конюшням — на сегодня их 204 головы с учетом жеребят. Просто заниматься с ними некому. Да и с упряжью беда, как потом выяснится.

Трибуна полуразрушена (с обратной стороны ей, похоже, помогают).

В эпоху развитого коневодства минимум дважды в год перед ней проходили соревнования. Проводили пышные театрализованные праздники — с наездниками, приглашенными каскадерами и буфетом. Запрягали фаэтон и изображали гражданскую войну. Последние такие гуляния припоминают году эдак в 1994-м.

Колокол из судейской будки тоже куда-то ушел. Табличка «Финиш» сохранилась неплохо.

Нужна реальность получше

Екатерина Туникова — начальник конной части. У нее в подчинении 20 человек: конюхи, тренеры, наездники, зоотехники… Говорит, этого совершенно недостаточно:

— У нас полтора наездника в штате, а в тренинге 50 голов. Это при норме нагрузки пять лошадей на человека. И как катать? То же и с конюхами, которые убирают, кормят…

Екатерина знает, что десять наездников ей все равно никто не даст, нечего и просить у головного предприятия.

— Конечно не дадут, вы же убыточные.

— Ничего не вкладывая, ничего не получишь.

— А есть шанс получить?

— Немцы на этом имеют очень большие деньги. У них очень строгий селекционный отбор, к разведению допускается не любая лошадь. У нас выбирать особо не из чего — что есть, тем и пользуемся. У лошадей, которые отобраны, больше шансов добиться каких-то спортивных достижений.

Зоотехник Людмила Монахова здесь с начала восьмидесятых, очень болеет за происходящее. Настолько, что не хочет пускать фотографировать. Волнуется, что несезон, снимки получатся недостаточно красивыми:

— Реальность разная бывает. Одна и та же лошадь совсем по-разному выглядит сейчас и летом, когда вылинявшая. Не все это понимают… Мы вам дадим фотографии.

Женщина, похоже, думает, что мы приехали писать рекламную статью.

В денниках, до которых удалось добраться, стоят неземной красоты производители. Некоторые — свои, другие — арендованные (в обмен на алиментного жеребенка: платить-то нечем).

Помнится, 20 лет назад аналогичные красавцы стояли в толстом слое навоза. Сегодня тут сухо. Заметим, мы видели изнутри только одну конюшню, которую нам согласились показать. Что в других, не знаем.

Частник купит и продаст

Из маркетинга у конефермы — страница во «ВКонтакте» и старый мертвый сайт. Еще на сайте головного предприятия есть объявления о коммерческих катаниях и продаже трех лошадей. А вообще, маркетинг тут получается простой: стараться в первую очередь продать качественный молодняк. В нынешней реальности заводу это выгоднее, чем сбывать трех-четырехлеток, на содержание и тренировку которых придется потратиться.

Кому вообще сегодня нужны кони? Говорят, покупают в основном частники для перепродажи. Бывает, уходят втрое дороже. Что происходит с лошадью дальше, где она объявится, неизвестно. Может, в России, а может, в Казахстане.

Оставшиеся на заводе фанатики стараются давать результат всеми имеющимися способами. Припоминают самого дорогого проданного питомца. Это жеребец Монреаль, который ушел за $4,5 тыс. в 2018 году. Ушел, правда, недалеко — в соседний колхоз на «должность» производителя. Потом руководитель сменился, Монреаля перепродали — так он оказался в Речицкой конноспортивной школе.

Есть важное обстоятельство: по существующим правилам, конезавод не имеет права продать лошадь за границу. Оказывается, чтобы экспортировать лошадей, они должны выращиваться в определенных условиях, соответствующих международным стандартам. Что еще за стандарты?

— Там длинный список, — говорит Екатерина Туникова. — Нам пришлось бы как минимум привести помещения в норму, капремонт сделать. Смотрят же все, где выращивается лошадь, как, кем и так далее.

В общем, таких условий в Старом Селе нет — и денег на их создание тоже не предвидится. Тупик. Ну, то есть не совсем тупик — есть обходной путь через упомянутых частников, которые способны создать необходимые условия, подрастить, натренировать и перепродать лошадь полякам или русским.

Почему не делать это самим? Возвращаемся к пункту про «не вкладывая, не получишь».

Да и с кадрами в Старом Селе сложно. Есть фанаты, оставшиеся с восьмидесятых и работающие за копейки. Другие не видят смысла задерживаться тут за 400 рублей в месяц.

Все изменить или продолжать мучиться?

Крытая беговая дорожка для рысаков — настоящая роскошь по нынешним временам. Ее давно нет. На фото 2004 года этот манеж еще снабжен крышей (частично), но уже лишен зеленых матов, которыми были обиты стены.

Теперь тут так.

Русский рысак Быстрый — еще жеребенок. Свой, доморощенный. Радостно гоняет по остаткам манежа, не зная, что все уже смотрят на него как на будущего лихого производителя.

У наездника Александра Голды нет котика, поэтому приходится играть с рысаком, который ведет себя примерно так же. Александр в девяностые, еще подростком, пас здешних лошадей.

— Верхом, как положено. А они ж еще и убегают — в соседнюю деревню километров за десять. Причем не поодиночке, а всей компанией… — наездник с теплотой вспоминает благодатные времена. — А на 9 Мая тут такие скачки были! Людей приезжала тьма, деревня стояла пустая, хоть пали. Каскадеры фокусы на машинах творили. Даже заезд на пониках был! Еще запрягали тройку, ставили деревянный пулемет и гоняли по полю за фаэтоном. А потом все резко кончилось. Не стало ни зарплаты, ни кормов, ни сбруи…

Тут выясняется, почему по трем дорожкам не могут бегать, как в былые времена, одновременно девять качалок: на весь этот могучий комплекс с двумя сотнями лошадей остался один комплект сбруи. И тот с 2010 года — зашитый, на завязочках да заклепочках. Седел больше. Три.

Как может кончиться сбруя на конезаводе?.. Вот, говорят, как-то смогла.

— Сбруя на одного рысака — это €900… — без надежды на перемены произносит Екатерина. — Больше скажу, бо́льшая часть недоуздков, хомутов здесь — мои личные или нашего наездника.

— Но это же надо менять, так не может продолжаться, — нам все еще кажется, что что-то не может продолжаться вечно. — Если бы появилась возможность, вы бы с чего начали?

— Во-первых, восстановление действующих конюшен, приведение их в божеский вид. Во-вторых, нужны крытые площадки для тренировок. И потом уже вкладываться в племенной состав. Хорошая лошадь должна расти в хороших условиях.

…В подзаброшенной ленкомнате конезавода с прежних времен есть маршал Буденный и портреты выдающихся местных жеребцов. Не какие-то там фотографии — холст, масло! На секунду нам кажется, что мы нашли один из утраченных кубков.

— Это не кубок, это подсвечник, — грустно улыбается начальник кончасти.

Позже мы все же добрались до старых наград. Реликты былой славы отыскались в загашнике бывшей конторы. Смотрите, пока есть возможность. Про них уже десятки лет никто не вспоминал. Может, больше и не вспомнят.

---

Можно жестоко и экономически целесообразно уничтожить отрасль. Можно попытаться ее возродить (дорого) и получать прибыль. У нас пока (не только здесь) прекрасно получается третий путь: тихонько существовать в прежнем режиме, стараясь поменьше привлекать внимание. И прибавляя копеечку к цене каждой морковки, которую выращивает «Тепличное»: надо же на что-то содержать лошадей.

Выходит, у нас уже много лет есть дорогая и красивая игрушка, которую выбросить не поднимается рука, а тащить (или починить) не хватает сил. Да у нас много таких «игрушек».

25 июня конезаводу (как бы его ни называли) исполнится сто лет. Гуляний не планируют.

Кофе с доставкой на дом — пополняйте свои запасы через Каталог

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро

Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. nak@onliner.by