Рубрика «Бытовуха» спешит представить вам боевик про белорусского рейнджера. То есть сельского участкового. Мы побывали под Гродно, чтобы узнать, как часто милиционеры слышат песню про младшего лейтенанта, используют оружие и ощущают давление соседей, к которым приходится применять санкции. Оказалось, сельский участковый — это лайфстайл, жалость которому вообще не к лицу. К примеру, не нужна она, когда принимаешь решение отправить человека в ЛТП.
— Чем сельский участковый отличается от городского?
— Сельский всегда на виду. Жители деревень тебя замечают. А городской может затеряться среди большого количества людей. Это основное. Плюс ответственность, считаю, намного более высокая, хотя я и не работал никогда в городе. Здесь, в деревне, тебя видят не только на работе, но и дома. Какой ты в форме, какой ты в быту, когда ее снимаешь, — местные жители все это анализируют.
Это что касается чисто географических моментов, а по профессиональным — принцип неотвратимости наказания, принцип законности — все едино.
— Что чувствуете, когда привлекаете к ответственности односельчан?
— Морально тяжело. Порой приходится наказывать людей, с которыми оканчивал школу. Я работаю здесь 20 лет. Выросли два поколения молодежи. С их отцами мы даже в футбол играли, но все равно я, как сотрудник милиции, обязан выполнять свою работу.
Мой основной принцип — профилактика правонарушений. Один человек, если ему сказать, что так нельзя, прислушается и больше не будет. А второму скажешь, протокол составишь, в суд направишь, в ЛТП — и ничего не помогает.
И знаете, у меня совесть чиста. Меня здесь никто не упрекнет в несправедливости.
— То есть вы привлекали к ответственности одноклассника?
— Да. Человек женился, но немножко не сложилось, стал злоупотреблять алкоголем, с работы уволили, пришел: «Володя, помоги». Я помог устроиться в колхоз. Работал, снова начал употреблять, дошел до того, что пьяным спал на улице. Никакие беседы не помогали. Пришлось принудительно лечить в условиях ЛТП.
— Не боитесь мести?
— Нет. Я за все время работы не слышал ни одной угрозы — ни мне лично, ни моей семье.
— Как часто вы прощаете односельчан за нарушения?
— Прощать в данных обстоятельствах — значит покрывать. Из малого правонарушения вытекает преступление. Так что не прощаю. По-человечески мне иногда жалко нарушителей, но, как сотрудник органов внутренних дел, я должен выполнять свои обязанности и пресекать противоправные действия.
— Клуб и отделение милиции в Квасовке всегда были в одном помещении?
— Сколько я себя помню, да. Если что-то не так, мы просто проходим через коридор — и уже в центре событий. Раньше нас было восемь сержантов и два офицера. Теперь на этой территории я работаю один.
Дискотека у нас была не самая буйная. На участке располагается еще два клуба. Там деревни поменьше, но концентрация молодежи больше — соответственно, и разборок больше. Здесь же происходили драки с ребятами из других деревень. Были разборки из-за девчонок. От боен с цепями и кастетами нас уберегло.
— Сельские дискотеки до сих пор такие конфликтные?
— Наверное, это советская инерция. Деревня на деревню, честь родного места. Я помню те конфликты, но почему они происходили — особо нет. Молодежные дела. Просто слово за слово, поехали звать друзей из соседней деревни.
— Раньше было жестче?
— Криминогенная обстановка однозначно улучшилась. Особо тяжких и тяжких преступлений стало меньше. Значительно меньше. У меня на участке сейчас основной вид преступлений — кражи в садовых товариществах в зимнее время.
А раньше… Помню, к нам приехали литовцы, выбили стену на складе ядохимикатов, чтобы их похитить. Представьте, если бы не среагировали и не задержали, где их потом искать? В Литве? Двоих мы задержали возле склада. Машину по ориентировке развернули на границе.
Что касается пьяных дискотек, то даже с учетом драки на следующий день ее участники собирались вместе и пожимали друг другу руки. Заявлений никто не писал. А сейчас даже словесная перепалка заканчивается обращением в милицию. Это разница. Раньше люди меньше обращались официально. Теперь все по букве закона. Оскорбление — заявление. Удар — заявление.
Но драк однозначно стало меньше. Сейчас молодежь больше по кафе. Плюс у всех с 18 лет есть автомобили. Они ездят в областной центр в клубы.
— Вам 43, и вы всю жизнь здесь.
— Да.
— Самая лютая драка, которую вы видели?
— В соседней деревне раньше была спецкомендатура. «Химия», как в народе говорят. До ста человек примерно. Они убегали к нам на дискотеку. Однажды ранее судимый парень достал отвертку и ударил человека из деревни. Попал в артерию. К сожалению, односельчанин погиб. Это девяностые. Тогда «химики» могли заявиться и с ножами. Мы, местные, откровенно их побаивались.
— Во сколько вы стали работать?
— В 20 начал стажироваться.
— До этого защищали честь деревни?
— Конечно. Лет 17 мне было. Приходилось драться. Но без серьезных телесных. Плюс общение было другое. Встречаешься со своими противниками через месяц-два и жмешь руки.
— Что говорил вам тогдашний участковый по поводу участия в драках?
— Мы потом 12 лет работали. Я ему говорил: «Владимир Васильевич, а помните, вы гоняли нас от студенток, которые приезжали сюда на весенне-полевые работы?» — «Да-да-да, помню». Он ездил на 412-м «Москвиче» бежевого цвета. Мы все жутко боялись той машины, даже звука ее. Авторитет у человека был очень серьезный.
— А ваш?
— Думаю, что тоже высокий. Люди имеют привычку прийти ко мне побеседовать: «Александрович, можно с вами поговорить? У нас вот такая ситуация».
— Односельчане к вам на «вы»?
— Да. Всегда говорю: «Когда будем за столом сидеть, тогда можно „ты“, а когда я в форме, только „вы“».
— Сколько раз вам пели песню про младшего лейтенанта?
— А я младшим лейтенантом не был: из прапорщика сразу стал лейтенантом. Но песня нравилась и нравится до сих пор. Тем более она вспоминается первой, если речь идет о композициях про милицию.
— Ваш учитель ездил на «Москвиче», на чем вы?
— Geely Emgrand.
— А где ваш уазик?
— Был, когда я работал младшим участковым. Хозяйство выделяло нам технику. Были «Нива» и тентованный старый уазик. Без специального отсека для задержанных. Обычная гражданская машина.
— Можете описать зону вашей ответственности?
— Квасовка, в которой мы встретились и в которой я живу. Далее — близлежащие деревни. Их 19. Протяженность участка — 25 километров за вычетом дач. Садовые товарищества — это дележка территории, соседские конфликты, молодежь, которая громко музыку слушает…
На этой территории проживает 2300 человек. Я знаю более-менее всех. Если у человека были нарушения, тем более знаю и стараюсь видеть каждый день. Здесь практика очень простая: проезжал мимо, зашел к человеку поздороваться, спросил, как дела, — и это уже очень неплохая профилактика.
— Вы не устаете разруливать ссоры людей?
— Разборки каждый день. Это не прекращается. Конечно, устаешь. Морально тяжело. Но в то же время надо добросовестно работать.
— Смотрите, вот вы отправляете человека в ЛТП — что в голове?
— Надежда, что он вернется совсем другим человеком.
— Не жалко?
— Нет. ЛТП — край. Значит, до того были проведены всевозможные беседы и иные процедуры.
— У вас есть объяснение пьянству на селе?
— Нет. Я очень часто задаю этот вопрос, когда выезжаю на конфликты. Может, это желание уйти от ответственности.
— Может, люди пьют потому, что в деревне нечего делать?
— Я же сам живу в деревне. Тут дел с головой. Я прихожу после работы и начинаю заниматься хозяйством. Нечего делать тем, кто ничего не хочет делать.
У меня по молодости был негативный опыт. Отслужил, вернулся в деревню весь такой десантник (служил в пятой бригаде специального назначения), но с дуростью в голове. Выпил немного, пошел на сельскую дискотеку, подрался. Утром проснулся, вроде все помню. Сижу на кровати без пяти минут сотрудник милиции и думаю. Тогда и сказал себе, что я больше пить не буду. Видимо, у меня не получается контролировать ни свои эмоции, ни свою силу. Такой человек не должен работать в милиции. Теперь я даже пиво не пью. Никто меня не переубедит. Считаю, что все беды человека — от спиртного.
— Какое у вас оружие?
— Табельное. Пистолет Макарова. Он постоянно со мной. Хранится дома. Там оборудованы сейф и сигнализация. Все как положено.
— Когда вы в последний раз доставали его из кобуры не для того, чтобы чистить?
— Были случаи. Благо применять не приходилось. Но обозначать наличие оружия для предотвращения более серьезных последствий периодически надо. Мы с напарником как-то задерживали браконьеров. У них, понятно, огнестрелы. Тогда пришлось доставать пистолет. Хорошо, что все обошлось.
— Дадите пострелять из пушки?
— Нет, не положено.
— Вы смогли бы выстрелить в человека?
— Для защиты своей жизни или чей-то другой, думаю, да. Но опять же в соответствии с законом, постарался бы причинить наименьший вред.
— Самое необычное преступление, которое произошло за время вашей практики?
— Пять лет назад. Проблемная семья. Старался уделять им максимальное внимание: и на сутки садил мужчину (мы оформляем в гродненский ИВС), и в ЛТП отправлял. Деревня возле Квасовки. Мне поступает сообщение, что женщина из той семьи упала с крыши. Ну как она могла упасть с крыши, когда я знаю, что там скандал на скандале? Он ее бьет, а она скрывает этот факт. Но в деревне от соседей ничего не утаишь. Зашла в магазин с синяком, люди набирают мне.
Поехал на место происшествия, говорю мужу: «Давай признавайся». — «Да нет, мы тут ремонт делали, она упала». Приезжаю опрашивать доктора: «Что вы, там все переломано. Ей нанесли около 50 ударов по разным частям тела». В общем, получился не несчастный случай, а убийство с особой жестокостью.
— Как вы проводите вечер того дня, когда видели труп?
— Когда переступаешь порог дома, работа должна закончиться. Смерть — это стресс. Какие-то разговоры все равно всплывают. Но рабочий негатив — не дело моих жены и детей.
— Помните первую смерть на работе?
— Да, я обжегся на ней. По неопытности. Нужно было провести определенные первоначальные действия. Я все сделал. Но в конце вслух зачитал протокол осмотра: «Труп лежит ногами к окну…» И тут мать говорит: «Какой же это труп, если это мой ребенок?!» На всю жизнь засечка. Я тогда не понимал чувств матери, у которой умер сын. Там парню лет 25 было. Если у людей горе, надо фильтровать каждое слово. Позже у меня умер отец, и я стал еще более чувствителен к таким ситуациям. Научился сопереживать.
К сожалению, в моей практике происходили смерти младенцев. Был случай, когда женщина родила и выбросила ребенка. Просто в лес. Божья помощь, что его нашли. Она родила в районе четырех утра. И примерно в это время выбросила ребенка в лесу на тропинке. Каким-то чудом буквально спустя несколько минут на ней появился мужчина. Заметил в деревьях пакет. Открывает — а там ребенок.
Выжил парень. Батюшка местный его крестил, дал фамилию Лесной. Как раз был праздник Ивана Купалы. Получился Иван Лесной.
— Красиво.
— За 23 года насмотришься.
— Самое нелепое преступление в вашей карьере?
— Работник колбасного цеха отвечал за монтаж оборудования и знал, как выключается сигнализация. Приехал ночью, совершил хищение.
— Большое?
— На уголовное дело. Много.
— Сериал «Участок» с Сергеем Безруковым смотрели?
— Конечно.
— И как?
— В кино, конечно, все не так, как в жизни. Но много моментов, в которых узнаешь свою работу. Анализируешь, как он общается, как издалека начинает подходить к разговору, чтобы потянуть какую-то информацию. Многое показано очень близко к правде.
— Во время активных сельхозработ преступность снижается?
— Да.
— То есть самое горячее время наступает после?
— Нет, все равно много работаем. Я люблю в понедельник с самого утра с фельдшером приехать и посмотреть, кто как дышит. Некоторые видят участкового и не идут на освидетельствование.
— Слушайте, ну вас же ненавидят за это.
— Согласен, многие говорят, какого я приперся. Тем более после выходных. Но не мне в лицо. В то же время это дисциплинирует. Это моя работа. Никаких эмоций, ничего личного.
— Последний раз, когда на вас нападали?
— Месяц назад человек проявлял агрессию. Семейно-бытовой конфликт. Мужчина начинает: «Ты кто такой?! Это моя семья! Это моя жена! Я сам буду ее воспитывать». Делаю замечание. Человек меня оттолкнул. А я при исполнении. Плюс считаю, что физически подготовлен хорошо. Порох в пороховницах есть. Ситуацию решили мирно.
— Можно ли сломать или открыть наручники, как в кино показывают?
— Думаю, что да. Если человек ранее имел дело с наручниками, имеет специальную подготовку, то да.
— Как часто вы ими пользуетесь?
— Нечасто.
— Приходилось ли вам догонять нарушителей?
— Естественно. Люди видят, что подъехала служебная машина, и срываются с места. Догоняем. Семейный скандалист пытался убраться в поле. Мне сообщили, что правонарушение совершил он. Надо проверять. Соответственно, и догонять. Но я же подготовленный. А человек пьяный и по полю бежит. 500 метров продержался.
— А как вы поддерживаете форму?
— У нас есть физическая подготовка, есть зачеты. Ну и перед телевизором я не лежу. Всегда есть чем заняться по хозяйству.
— Убегали когда-нибудь?
— От человека — точно нет. От собаки спущенной прикрывался. Было такое. На участке много дач. Люди часто выбрасывают собак. Они идут в деревни. Иногда пугают или даже кусают детей. Местные вызывают меня.
— Фуражка не натирает?
— Нет, совсем не мешает. Тем более для экстремальных ситуаций есть более удобные головные уборы.
— Не обидно, когда говорят, что у милиционеров одна извилина, и та след от фуражки?
— Неприятно. У нас работа, которая требует принятия быстрых решений. На селе говорят, сейчас же все умные. Все стали разбираться в законах, потому мы должны быть на шаг впереди. Офицеры тем более — все с высшим образованием. А сельский участковый — вообще очень разноплановый человек.
— Ваш любимый анекдот про милицию?
— Нет такого. Я отношусь к анекдотам не очень хорошо. Не на реальных событиях они основаны.
— То есть вас они обижают?
— Да. Это формирует не очень хороший имидж сотрудников внутренних дел. Это негатив. А милиционеры — тоже люди. Мы исполняем свои обязанности в соответствии с законом.
— Вы такой героический, потому что мы приехали?
— Да нет. Я всегда открыт для общения. Ко мне можно подойти с любой темой. Если не знаю, пообещаю узнать. А если пообещал, то надо исполнять.
А героизм… Проявление героизма в нашей работе может быть свидетельством недоработки на упреждение. Знаете, мне нравится моя работа. С огромным уважением отношусь к городским участковым. Правда, мне кажется, я призван быть именно сельским. Поступали предложения уйти в другие места, но видно, что здесь получается. Ко мне тянутся люди. Я вижу результат работы.
Мне намного приятнее осознавать, что после моей беседы в проблемной семье муж стал чинить велосипед ребенку и все вообще наладилось, чем отправлять человека в ЛТП.
— Владимир, так все же: вас боятся или уважают?
— Если бы была боязнь, люди не обращались бы. Я простой человек. Понимаю, что погоны не делают меня каким-то особенным. Условно, завтра я могу закончить службу, начать заниматься только хозяйством и, по сути, жить простым сельчанином. И какое ко мне будет отношение соседей, если я сейчас стану задираться?
— Сколько раз вам предлагали перевод из Квасовки?
— Достаточно много. Особенно после того, как стал лучшим участковым области. Но я отказывался постоянно. Так что теперь уже меньше зовут. Был бы карьеристом, понятно, я бы здесь не работал. Мне 43 года, я до сих пор капитан. Хотя мои одногодки уже занимают высокие посты. Но я не завидую.
Важно знать:
Хроника коронавируса в Беларуси и мире. Все главные новости и статьи здесь
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!
Самые оперативные новости о пандемии и не только в новом сообществе Onliner в Viber. Подключайтесь
Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. nak@onliner.by