Влад: «Когда взрослые рассказывают тебе о жизни, ты смотришь на них и говоришь: „Хватит, я уже сам многое повидал и все это знаю“»

Крупки — это город в полутора часах езды от Минска с максимальным внешним отличием от столицы. Первая мысль: каким образом в это место могло занести 20-летнего парня? Влад стоит возле дороги в болоньевой байке, вытирает брюки рукавом и отвечает нам вопросом на вопрос:

— Тут для детей даже ничего нет, кто здесь будет оставаться? Развития для ребенка никакого. Есть только гимнастика, да и та для мальчиков, а у меня дочь.

В Instagram Влад называет себя молодым отцом, демонстрирует счастливые фото, открыто призывая к слогану «Все будет хорошо». Реальность же немного отличается. Влад — сирота. В 15 лет парню пообещали, что к совершеннолетию у него будет квартира. Сейчас ему уже 20, наивность ушла, на смену ей пришла осознанность. Влад стоит сотым в очереди на жилье, живет с женой и ребенком у ее родителей. Этот этап — самый простой в жизни парня. Кажется, он вообще обо всем привык говорить с улыбкой и просьбой:

— Не надо меня жалеть. Я себя не жалею, все же хорошо.

— Тогда начинай рассказывать свою историю.

— С самого начала? Блин, придется все вспоминать с рождения.

Влад родился в Столбцах, до 7 лет жил с мамой. У него есть еще две сестры (они сейчас в приемной семье) и отец (с ним парень не общается).

— За это время меня трижды забирали в интернат. Тогда мы еще жили впятером с бабушкой в доме площадью 16 кв. м. Приезжала опека, говорили, что будут забирать. Видели, что есть бабушка, — оставляли.

История с названием «Мама снова пьяная» была обычной реальностью Влада. Привычной настолько, что критических моментов он уже не помнит: ссоры из-за алкоголя стали ежедневным ритуалом.

— Когда бабушка умерла, мама полностью запила, нам было нечего есть. Тогда нас всех у нее забрали.

Теперь жизнь Влада лежала в другой плоскости: появился интернат, а с ним — позиция чужих взрослых людей, которые считали, что воспитывать подростка нужно в несвободе. Парень говорит, рассказы о конфликтах в таких местах — это непридуманные истории.

— Через год семью этого директора уволили за крупные махинации. Я не удивился, потому что знал: не спрячешь что-то от них — заберут. Я тогда курил, мне мать и друзья привозили сигареты с деньгами. Был случай, притащили целый блок. У мамы была копеечная зарплата, сигареты стоили дорого. Кого это волнует? Все забрали. Никакой свободы, нельзя было даже из здания выйти. И я сбегал со второго этажа, ругался до той поры, пока нас не начали выпускать.

В восьмом классе приехали какие-то люди, забрали меня в семью, с ними я прожил еще два года. Ситуация не очень поменялась: мне не разрешали ездить домой, постоянно чему-то учили. Знаете, это тот случай, когда взрослые рассказывают тебе о жизни, а ты смотришь на них и говоришь: «Хватит, я уже сам многое повидал и все это знаю».

«Мои ровесники покупали пирожок, а я не мог себе этого позволить»

Три года назад Влад нашел своего отца. Тот приехал к нему только однажды — познакомиться — и больше не появлялся.

— Стал говорить, что мне нужны от него деньги. Я спрашиваю: «Да какие деньги? Давай хоть познакомимся!» И он пообещал, что мы будем общаться. После этого ни разу не звонил, поменял телефон. Это я потом узнал, что его семья была против общения со мной.

Период подросткового разочарования кончился вместе с девятым классом. В это время у многих ребят начинается взрослая жизнь и появляется долгожданная свобода. Влад же оказался перед выбором: учиться или работать.

— Когда я поступил в колледж в Минск, у меня не было даже телефона. А хотелось, как и любому парню, не отличаться от остальных. Но когда тебе дают пособие на проживание в размере 120 рублей, приходится работать. Одни кроссовки стоят 100 баксов, ради них вообще нужно ничего не есть. А как жить? Это нереально. Приходилось ходить на стройки, что-то грузить. В колледже система работает так: один прогул — и тебя лишают денег. В итоге меня выгнали: я много пропускал. Поступил второй раз — перестали платить вообще.

Влад говорит, его отличие от ровесников было сложно не заметить. На перемене все сидели в телефонах, а поговорить с кем-то о реальной жизни было почти невозможно: «понятия не те».

— Помню, мои ровесники покупали пирожок, а я не мог себе этого позволить. Они никогда не имели представления о работе: мама им дала денег — и хорошо.

Мне же всегда приходилось вкалывать самому. У меня до сих пор нет друзей моего возраста: нет у нас общих тем и понимания. С другой стороны, мне хотелось быть как все. Никто даже не знал, какая у меня ситуация: я одевался в секондах, находил там лучшие шмотки. Помню, когда приехал в Минск, купил себе телефон. А нужны были деньги — продал его на $10 дороже. Крутился, а что было делать?

С Владом мы говорим на серьезные темы. Он уже прекрасно разбирается в уровне зарплат, кредитах и воспитании детей и за время разговора позволяет себе слабость только однажды. Говорит, что ему, как и любому ребенку, хотелось немного поддержки.

— Кто-то мог позвонить бате, все по быструхе порешать. А ты понимал, что посторонний человек никак не сделает тебя счастливым. Большинство ребят из обеспеченных семей такого человека, как я, начинают гнобить. Конечно, ты можешь рассказать органам опеки, но от этого ничего не изменится. И каким после этого вырастает человек? У нас статистика в стране такая: если сирота, он или наркоман, или алкоголик. Ну он же стал таким не по своей воле! Нужно поддерживать других, а не осуждать… — добавляет парень и быстро переключается на приятную тему, улыбаясь.

«Если ты сам не пойдешь что-то делать, тебе никто ничего не даст»

Влад рассказывает, как в 15 познакомился с девушкой — «первой и постоянной». Через год она забеременела, и ребята решили пожениться.

— Начали думать, что делать. Я тогда учился, вот и решил: брошу колледж, пойду работать. Мне, как сироте, в 18 лет должны были дать квартиру. Девушка остановила, говорит: «Доучись — дождемся жилья». На пятом месяце ее беременности мы сыграли мини-свадьбу. И стали ждать.

В 18 чуда не случилось: квартиру Владу не дали, объяснив, что его очередь не подошла.

— На очереди я стою с 13 лет, сейчас я 100-й. Представьте: за два года строится около 20 квартир. Сейчас по закону первыми нуждаются в них многодетные. А передо мной еще 99 сирот. То есть очередь становится уже двойной. Льготы действуют только до 23 лет, а в мае мне уже исполнится 21. Мне, конечно, предлагали комнату в общежитии, в которой с потолка падают тараканы. Но, извините, как туда переехать с ребенком?

Подводим историю к логическому звену: так Влад, его жена и дочь стали жить у родителей.

— А здесь проблема с работой. В Крупках люди с высшим образованием получают 300—500 рублей. Узнавал: в минских «Табакерках» зарплата — 600 рублей. У нас — 300. Очевидная же разница!

Единственное место в городе, где можно заработать 800 рублей, — это пилорама. Влад работает на двух работах и говорит, что ему не привыкать: в таких условиях он трудится с 17 лет. Это такой обмен: отдаешь работе здоровье, взамен получаешь зарплату повыше, чем у соседа. Подтверждение его физического труда — слегка трясущиеся руки. От внешних глаз скрыто другое: из-за тяжелой работы у Влада развилась язва, из-за нее он не прошел комиссию в МЧС. Короче, долгое время все шло как-то не так. А потом наступил март.

— Мне пообещали, что с апреля я наконец-то буду там работать. Деньги там побольше — рублей 60 в день. Вот и сравните: здесь ты ради них будешь работать неделю. Я планирую накопить средства, взять льготный кредит и купить в Борисове дом. Честно, если бы не родители жены, я не знаю, где бы я был. У меня в принципе нет своего жилья.

Теперь Владу звонят из соцопеки и говорят, что действовать с жильем нужно было по-другому: и документы оформлены не так, и на очередь нужно было стать в другом городе. Но в подростковом возрасте он об этом не знал.

— Я считаю, самое главное — чтобы человеку говорили о его правах. Кто еще об этом расскажет ребенку? Он верит тому, что ему обещают в 15: мол, так просто дадут квартиру и работу — жди. И ребятам нужно не молчать. У нас как все работает? Если ты сам не пойдешь что-то делать, тебе никто ничего не даст. Я вот чего хотел, того достиг. Делаю все, что в моих силах.

Виктория: «Во взрослой семье многие терпят насилие и не решаются уйти. Я ушла от мамы ребенком»

— Наверное, самое важное решение я приняла в 5 лет, когда ушла от мамы. Это был момент, когда я не выдержала и проявила характер. Я, знаете, много чего помню. Иногда кажется, лучше бы все это забыть, — говорит Виктория в начале своего рассказа.

Ей 30 лет, у нее есть семья, работа и взрослая жизнь, которая давно не напоминает о пережитом в детстве. Время от времени в ее упорядоченные будни все-таки стучатся воспоминания и заставляют думать: «Что было бы, если бы я не ушла?»

Сложно представить, что пятилетняя девочка смогла сделать то, на что не всегда решится взрослая женщина: уйти из дома, в котором ее жизнь находится под угрозой.

— Мое детство было таким же, как у многих: небогатая семья и мама, которая пьет. Она растила меня без отца. У нас случались моменты, когда я ночевала на вокзале и ходила по рынку, чтобы найти что-то из еды. Так случалось: просто я была ребенком, которому хотелось есть, — говорит Виктория и чуть заметно улыбается.

— Мама была с компанией в очередном «загуле». На третий день на меня не обращали никакого внимания, а я все еще пыталась вывести ее из этого состояния. Результатов — никаких. Я выбежала из дома, села в первый попавшийся автобус и уехала.

Это был не первый раз, когда девочке приходилось убегать из дому. Просто через два года родственники сообщат ей, что тогда она видела свою маму в последний раз. Виктории было 7 лет, когда она узнала, что мама умерла.

— Есть какие-то вещи, с которыми ты сталкиваешься, потому что это твоя жизнь. До этого я тоже пыталась уходить, но за мной приезжали. Сейчас мне кажется, что меня спас бог. Автобус, в который я села, проезжал мимо храма — я там часто бывала. Пошла туда, люди меня узнали, начали спрашивать, что случилось. Знакомая женщина забрала к себе. Представьте этот контраст: ты тот ребенок, который ест от случая к случаю что придется и спит по вокзалам. А здесь появляется женщина, которая дает тебе чистую постель, теплый дом и еду. Извините за эмоции, наверное, я по жизни не смогу без них об этом говорить, — отворачивается к окну Виктория, делает глоток чая и несколько секунд молчит. — В храме знали моего отца. Его нашли по старым связям, меня отдали ему. Думаю, у него просто не было возможности воспитывать ребенка — так я и оказалась в детском доме.

«Меня долгое время съедало сомнение: а вдруг, если бы я не ушла, мама была бы жива?»

В этом месте Виктория провела два года. Спрашиваем ее, случались ли там серьезные конфликты. Получаем ответ:

— Мне в целом было нормально. Помню только, что по вечерам, когда я ложилась спать, начинала плакать: мне очень не хватало мамы. Да, бывало, что у нас что-то могли забрать. Но когда кто-то выводил меня на ссору, это было не так больно переживать, как одиночество.

— Это было естественное желание ребенка быть с мамой?

— Думаю, да. Наверное, тогда у меня сработала самозащита, какой-то природный инстинкт. Во взрослой семье многие терпят насилие и не решаются уйти — там всегда тысяча отговорок. Я вот сейчас воспитываю сына. Думаю, если бы он ушел, в какой бы я была истерике! У меня в голове один вопрос: господи, что я тогда творила?

О том, что Виктория находится в детском доме, вскоре узнала ее родственница. Сначала она навещала девочку на каникулах, потом забрала насовсем.

— Я хоть и попала в семью, но до сих пор ощущаю, что одна. Мне сложно поделиться чем-то важным с близким человеком. Понимаю, что я закрылась для людей, но эта закрытость пошла мне в плюс. Теперь я отношусь ко всему очень серьезно. Знаете, иногда бывает, что девушки влюбляются, поддаются эмоциям. Ну, такой возраст, просто тогда ты этого не понимаешь. Мое же одиночество меня ограждало. Я знала, что я у себя одна, и рассчитывать ни на кого не приходилось.

Виктория приводит пример: если у других могла появиться мысль забить на учебу, в ее голове такого варианта не возникало. Все просто: нужно было поступить, получить профессию и начать зарабатывать. Вспоминала ли она о детстве? Говорит, что да, и в какой-то момент поняла, что, если помощи рядом нет, ее стоит искать. И обратилась к психологу.

— Меня долгое время съедало сомнение: а вдруг, если бы я не ушла, мама была бы жива? Может, надо было остаться? Это нужно было проработать, потому что я все время себя накручивала. Мне хочется сказать подросткам: ребята, если что-то вас съедает, не носите проблему в себе, ищите помощи у близких и специалиста. Обязательно найдется тот, кто поможет.

— Этой помощи часто не бывает рядом. Чем могут помочь чужие люди?

— Самое главное — доверять, чтобы ребенок мог прийти и все рассказать. Вот пример: во время медосмотра в седьмом классе у меня обнаружили болезнь по женской части. Какой вывод? Раз у тебя такая проблема, значит, что-то было в сексуальном плане. Я же понимала, что этого быть не могло. Спустя время я смутно начала вспоминать эпизод, который мог оказаться изнасилованием. Мне повезло, что моя директор позвала меня в кабинет, мы спокойно поговорили. В такие моменты, когда ты понимаешь, что условно «виноват», тебе стыдно и страшно, важно, чтобы никто не давил на тебя психологически.

Мне по жизни не хватало ощущения, что в меня верят. Понимаете, можно давать ребенку одежду и вещи для жизни, думая, что он должен ощущать любовь по умолчанию. Мне же хотелось, чтобы кто-то интересовался, что со мной происходит, говорил, что все будет хорошо. Это же могут делать не только родные люди, но и друзья.

«В нашем обществе есть этот страх открыто говорить о проблемах, тем более обращаться к психологу»

Виктория говорит, с родными у нее не было душевной близости: разговоров о личном как-то не случалось. Подростком она заменяла реальность другим миром — книгами и музыкой. Эта привычка осталась до сих пор.

— Я вообще недоверчивая. Мой первый молодой человек говорил, что никогда не видел такой закрытой девушки. Узнать, что мне важно и дорого, очень тяжело: я всегда жду какого-то подвоха. Может быть, потому, что меня по жизни не раз бросали близкие люди. Если это делали они, чего ждать от других?

— Как тогда научиться доверять людям?

— Все проверяется временем. В школе был случай, когда меня оговорили, всю женскую половину класса настроили против. Только одна девочка осталась на моей стороне — вот с ней мы дружим до сих пор. В эти моменты ты понимаешь, что все хорошее может в секунду рухнуть. Но это нужно пережить, чтобы дальше двигаться с теми, кто рядом.

Мне кажется, в нашем обществе есть этот страх открыто говорить о проблемах, тем более обращаться к психологу. Люди закрывают глаза, даже если знают о проблемах в семье соседей.

У моей знакомой внизу живет семья, где днями ругаются. Ладно, взрослые могли перенести эту модель из своего детства, но что станет с детьми, когда они вырастут, в какой атмосфере они живут сейчас? Это распространенная позиция: «Моя хата с краю». А посоветовать кому-то обратиться к психологу просто нереально, люди этого стыдятся. Если ты к нему идешь — значит, чем-то болен. А так быть не должно. Я думаю, нужно быть более участливыми.

Сейчас Виктория пытается отпускать свое прошлое. Девушка честно признается: это сложно, когда за тобой стоит такая история. Зато теперь у нее все хорошо: есть семья, работа и друзья.

— Я понимаю, что, если бы этого не было, я бы тоже была совсем другой. Когда я окончила университет, старшие коллеги мне говорили: «Ты думаешь как 40-летняя. Нельзя такой быть в 20!» Ну, ребята, извините, если я в 5 лет поняла то, что вы, к счастью, не поймете и в 40, какой же я могу быть?

Библиотека Onliner: лучшие материалы и циклы статей

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!

Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. nak@onliner.by