«Мужчины из успешной социальной прослойки не замечают своего напряжения — это частая история». Разговор о суицидальных рисках

13 декабря 2019 в 8:00
Источник: Полина Шумицкая . Фото: Александр Ружечка. Иллюстрация: Олег Гирель

«Мужчины из успешной социальной прослойки не замечают своего напряжения — это частая история». Разговор о суицидальных рисках

Источник: Полина Шумицкая . Фото: Александр Ружечка. Иллюстрация: Олег Гирель
Это событие шокировало многих минчан: в обычный будний день офисный сотрудник вышел в окно бизнес-центра и уже не вернулся. Погиб на месте. Хотя, казалось бы, не было ни одного признака грядущей трагедии. Подобное ЧП, увы, не единственное в этом году, оставляет множество вопросов. Можно ли было это предотвратить? Почему не заметили? Не случится ли то же самое с другими?.. В сегодняшнем «Неформате» мы решили поговорить с клиническим психологом Елизаветой Дунаевой о суицидальном поведении и депрессиях, которые к нему приводят.

Кто это?

Елизавета Дунаева — медицинский психолог, сертифицированный гештальттерапевт. Эксперт в области панических атак, тревоги, депрессии, суицидоопасных состояний. Работает в Солигорском психоневрологическом диспансере, ведет частную практику. Обладает удивительной способностью сохранять спокойствие даже в самых непростых ситуациях.


«Если у человека прямо спрашивать: „Ты хочешь покончить с собой?“  он в большинстве случаев будет отрицать: „Нет, все в порядке“»

— Утром человек, похожий на благополучного, уходит на работу и уже не возвращается. Прыгает с 21-го этажа. Как такое возможно?

— На самом деле, если говорить о завершенных суицидах, это достаточно распространенный вариант. Не всегда, глядя на человека, вы можете понять, что он намеревается покончить с собой. Внешне эти люди могут мало чем отличаться от окружающих: улыбаться, смеяться накануне трагедии.

Важно сказать, что суициды бывают нескольких видов. Истинный суицид — это когда человек действительно намеревается уйти из жизни.

Аффективные суициды совершаются под влиянием эмоционального импульса. Такое часто бывает у подростков: бросил парень или поругались с подружкой. Человек не может этого вынести и на пике эмоций пытается с собой что-то сделать: выпрыгнуть в окно, порезать вены или наглотаться таблеток.

Кроме того, есть демонстративные суицидальные попытки. Это когда человек хочет привлечь внимание к себе и своим проблемам. Такого типа суициды бывают законченными, как правило, из-за совершенной ошибки. Например, молодой человек, желая показать своей девушке, что она не должна разрывать с ним отношения, перед ее приходом накидывает себе на шею петлю и вешается, думая, что прямо сейчас она придет с работы. А девушка зашла в магазин и задержалась. Суицид становится завершенным.

Аффективные попытки очень сложно предотвратить. Ведь они совершаются под воздействием импульса, который невозможно спрогнозировать или предугадать. Появится ли он вообще?..

Если мы говорим о тех случаях, когда человек действительно хочет покончить с собой (об истинных суицидах), они чаще бывают законченными. Потому что человек продумывает план действий, пишет предсмертную записку. Совершает поступки, которые указывают на принятое решение. По вторичным признакам это можно отследить. Но если у человека прямо спрашивать: «Ты хочешь покончить с собой?» — он в большинстве случаев будет отрицать: «Нет, все в порядке». И к этому тоже надо быть готовым.

«„Прощальное поведение“ — это когда человек раздает долги, дарит свои вещи, говорит о прошлом»

Два года назад в соцсетях прошел флешмоб #faceofdepression (в русском варианте — #удепрессиинетлица). Он начался после самоубийства солиста Linkin Park Честера Беннингтона. Его вдова, Талинда, выложила короткое видео, где Честер смеется, играет с детьми и ест мармеладки за 36 часов до трагедии. Затем многие стали выкладывать улыбающиеся фото близких за день-два до попытки самоубийства. Казалось бы, на снимках совершенно счастливые люди… Как тогда заметить суицидальное поведение? Где те «красные флажки»?

— Во-первых, это так называемое «прощальное поведение»: человек раздает долги, дарит свои вещи, говорит с родными, близкими и друзьями так, словно прощается. Конечно, он не будет говорить напрямую: «Ну все, я пошел, до свидания». Но на интуитивном уровне этот мотив ухода может быть заметен. Например, муж скажет жене: «Хорошо, что все это время ты была рядом со мной». Или: «Я так рад, что ты была в моей жизни». В словах проскальзывает прошедшее время. Люди перед суицидом говорят не о том, что будет, и не о том, что есть сейчас, а о прошлом. Это может быть одним из признаков.

Во-вторых, человек начинает очень много рассуждать о смысле жизни, о смерти, о бренности или невыносимости существования. Такие разговоры часто окрашены в мрачные тона.

В-третьих, резко меняется поведение. Допустим, человек был достаточно веселым и компанейским, а тут становится замкнутым, необщительным, избегает встреч с друзьями. Или наоборот: был тихим, спокойным и вдруг превратился в наигранно-веселого, балагуристого.

В преддверии суицида у большинства людей бывает депрессия — одно из главных заболеваний с риском самоубийства. Именно поэтому у Всемирной организации здравоохранения есть много стратегий для работы с людьми, которые страдают депрессией или биполярным расстройством. Например, актер Робин Уильямс, покончивший с собой, страдал именно биполярным расстройством.

На пике депрессии состояние апатии настолько невыносимо, что единственным выходом человеку видится суицид. И вот что важно. Если ваш друг был подавленным, заметно депрессивным, а тут вдруг стал бодрым (или был повышенно тревожным и резко стал абсолютно спокойным), это может говорить о том, что он принял решение: «Я покончу с собой».

Пока человек еще мучается выбором, он может быть раздражительным, дерганым, печальным, плаксивым, но, когда принимает решение, становится поразительно спокойным. Тогда можно наблюдать, как он ест мармеладки и как легко собирается на работу или играет с детьми.

В этот момент родные, близкие и друзья часто вздыхают с облегчением. Им кажется, что все закончилось, депрессия отпустила, плохое — позади, человек будет возвращаться к нормальной жизни. А на самом деле это может быть грозным признаком того, что человек принял решение и суицид случится в ближайшее время.

— Многие в конце долгой рабочей недели искренне говорят: «Я до смерти устал». Это избитая фраза или тревожный звоночек?

— Здесь нужно рассматривать не саму фразу, а то, с какой интонацией человек ее произносит. Если с раздражением — чаще всего это обычное дело, здесь нет опасности. Просто сказанная в сердцах вещь. Но если чувствуется невыносимая усталость, обессиление, стоит задуматься: может быть, так человек пытается выразить, что принял решение о суициде?

Важно помнить: если вы не профессионал, очень сложно поставить диагноз. Даже врачу, который специализируется на этом, иногда непросто определить, намерен человек совершить самоубийство или нет. Существуют клинические шкалы, которые говорят о серьезности суицидальных намерений, общем суицидальном риске и т. д.

«Никто не имеет права уволить человека за то, что он страдает психическим расстройством»

— В каких случаях стоит вызывать психиатрическую бригаду? Не приведет ли это к репутационным рискам — косым взглядам коллег или даже увольнению? 

— Очень сложно говорить за каких-то воображаемых коллег. Но с юридической точки зрения никто не имеет права уволить человека за то, что он страдает каким угодно психическим расстройством. Это однозначно. Единственный момент, есть такие виды работ, которые невозможно выполнять при органическом поражении мозга или тяжелых психических заболеваниях (шизофрении, например). Соответственно, и занимать определенные должности не получится. Но если мы говорим о расстройствах невротического уровня (так называемой «малой психиатрии»), здесь ограничений на занятие какой-либо должности не существует. И об этом стоит помнить.

Поведение близких в такой ситуации очень важно. С человеком в депрессии нужно разговаривать. Существует несколько распространенных мифов, в которые до сих верят белорусы.

Миф первый: если человек говорит о суициде, он никогда его не совершит. Наверное, это из-за ассоциации с демонстративными суицидами. Мол, все не по-настоящему, а чтобы привлечь внимание. Но демонстративные суицидальные попытки — это совершенно небольшой процент самоубийств. Поэтому близким стоит исходить из стратегии соразмерности вреда и пользы. Лучше лишний раз поверить человеку, даже если у него демонстративный разговор о суициде, чем не поверить тому, у кого истинное намерение. Потому что это вопрос жизни и смерти. В конце концов, любые разговоры о суициде — это, скорее всего, просьба о помощи, когда других слов и надежды уже нет.

Миф второй: если человек рассуждает о том, что жизнь бессмысленна и ему все надоело, нужно сразу перевести разговор на другую тему. Начать легкую беседу, переключить внимание. На самом деле, эффект будет ровно противоположный. Человек и так находится в специфическом состоянии — все видит негативно. Триада Бека: «жизнь плохая», «будущее беспросветно», «я плохой». Поэтому когда мы пытаемся переключить тему или говорим: «Ой, да ладно, нашел о чем думать!» — это еще раз подтверждает человеку идею «я плохой». «Меня даже не хотят слушать. Мои переживания ничего не стоят, я незначим». Это еще глубже погружает в мрачные переживания. Поэтому важно разговаривать. О жизни, о смерти, о том, почему суицид может быть избавлением. Не бояться таких тем.

Разговоры о смерти снимают внутреннее напряжение и позволяют человеку самому искать опоры и выходы — при условии, что его выслушивают и поддерживают в переживаниях. Словно кочка в болоте, на которую можно наконец встать и прекратить захлебываться.

— У нас вообще в культуре табу на все, что связано со смертью… Будь то суицид или рак, об этом предпочитают не говорить.

— Все верно. И это накладывает дополнительный груз на людей, которые размышляют о суициде. В ситуации, когда есть табу, человек рассуждает: «Раз я думаю о смерти, значит, я какой-то неправильный». И это раскручивает воронку еще больше. В таких случаях любят говорить: «Да как ты можешь так думать! Вспомни о детях! На кого ты их оставишь?», «Подумай о родителях! Кто за ними будет смотреть?», «Возьми себя в руки!», «Это все ерунда!», «Это грех!»…

— То есть человека и так вина сжирает, а тут еще близкие «стараются»?

— Именно. Это создает еще больший груз вины. Внутренняя невыносимость усиливается.

«Иногда буллинг встречается на работе, когда одного человека в коллективе начинают травить»

— Существует версия, согласно которой самоубийство — это максимальное проявление агрессии. Мол, я уйду — и вы уже никогда мне ничего не сможете сказать, я буду недоступен для контакта. Что вы об этом думаете?

— Суицид по своей сути — это агрессивный акт, направленный на самого себя. Агрессия, необходимая для разрушения и перестройки, заворачивается внутрь, если не может быть «отреагирована» вовне. Например, когда человек не владеет своей жизнью в достаточной степени. Или у него есть внутренние глубокие установки: «Агрессия — это плохо», «Нельзя говорить грубые слова, нельзя сделать другому больно, даже если тот сам нападает». Либо, например, при проживании бессилия: «Что бы я ни делал, ничего не выходит». Такое очень часто бывает в подростковой среде, когда ребенок подвергается буллингу — школьной травле.

— Вместо того, чтобы ответить обидчикам, подросток заворачивает гнев на себя?

— Ответить обидчикам в школьной травле невозможно. Потому что их много, а ты один.

Некоторые думают, что буллинг — это когда хулиган нападает на тебя в темном углу и отбирает кошелек. Так вот, это обыкновенный грабеж. А буллинг — это когда группа людей сплачивается против одного человека, чтобы унижать его и оскорблять, чувствовать безграничную власть над ним.

Поэтому противостоять ни взрослый, ни подросток не может. Иногда буллинг встречается на работе, когда одного человека в коллективе начинают травить. Причем это очень редко выглядит как открытые стычки. Все происходит негласно, вдали от посторонних глаз. Человек чувствует свое бессилие что-либо изменить. Как будто бы один выход остается — в окно. Агрессию в буллинге не на кого выпускать. Дети, например, могут плевать в рюкзак, закинуть дневник в унитаз, порвать книги. Кто это сделал? Вроде бы никто. Некому ответить, а злости очень много. Если напряжение продолжается долгое время, куда деть агрессию?.. Многие решают — на себя.

Разворот чувств на себя — вообще достаточно распространенное для нашей культуры явление. Мы не проявляем эмоции, а прячем их, показываем только наедине с собой. Потому что ты для себя самый безопасный объект, предсказуемый. Как будто бы проще самому с собой порадоваться, погоревать, поплакать, позлиться. А другим это доверить рискованно. В итоге чем сильнее внутренний агрессивный напор, тем выше вероятность суицида.

Если говорить о клинических проявлениях, очень часто суициды совершают люди с тревожно-депрессивными симптомами. То есть когда апатия сопровождается тревогой (и называется «ажитированной»). При тяжелой депрессии человек лежит и не может встать. Он, может быть, и покончил бы с собой, чтобы прекратить мучения, но ни руки, ни ноги не поднимаются. Риск суицида здесь меньше, чем у человека, который одновременно находится в глубокой депрессии и в тревоге: не знает, куда себя деть, мечется. Такие люди, например, не могут спокойно усидеть на месте, все время крутят какие-то мысли в голове. Для них единственный способ снизить давление — направить агрессию на себя и лишить жизни.

«Мужчина на приеме говорит: „Иногда мне хочется плакать или быть заботливым и нежным, но это же слабость!“»

— Может быть, именно поэтому Беларусь — в списке стран с высоким суицидальным риском? Потому что мы заворачиваем чувства на себя, не умеем ими адекватно делиться?

— Не думаю. Ведь эта черта свойственна не только белорусам. Хотя гражданам бывшего СССР пришлось особенно тяжело из-за долгой жизни под железным занавесом, когда нужно было скрывать свои истинные переживания и чувства под угрозой смерти. Репрессии 30-х годов, военные действия вынуждали людей закрываться. И это передавалось в качестве «наследства» следующим поколениям.

Белорусам свойственна алекситимия — сложность в распознавании своих чувств. Человек не осознает свои эмоции до тех пор, пока они не начинают проявляться в теле, вплоть до невыносимых болей. Иногда люди, которые страдают тяжелой депрессией, могут чувствовать сильные боли, не имеющие, казалось бы, объяснения. Причем они говорят: «Душа болит». Это про боль в области груди, средостения, настолько невыносимую, что нельзя даже вздохнуть. У человека возникает чувство, будто он задыхается. Внутренний страх и невозможность определить, чтó это и закончится ли когда-нибудь, тоже могут толкать на мысли о суициде: «Я шагну из окна, и тогда это все прекратится».

Еще здесь важно сказать, что женщины часто разрешают себе обратиться за помощью, а вот мужчины — очень редко. Им кажется, что алкоголь снизит тревожное или депрессивное напряжение и все будет ок. Чтобы стало легче, мужчина выпивает по вечерам маленькую бутылочку пива, потом — большую, потом — немножко водки или коньяка… Напряжения все больше и больше, выносить это невозможно. «А я выпью чуть-чуть — и мне легче. Сразу отпускает, и я могу хотя бы расслабиться и заснуть», — рассуждает мужчина.

Если говорить о работниках из условно успешной социальной прослойки, для них это очень характерно. Они пытаются с помощью алкоголя снять напряжение, а оно все нарастает и нарастает, ведь внутреннего права обратиться за помощью человек себе не дает: «Я ж мужчина!»

— Как думаете, это связано с гендерным запретом на слабость в нашей культуре? 

— Несомненно. В своей работе я постоянно сталкиваюсь с этим на приеме! Мужчина говорит: «Иногда мне хочется плакать». Или: «Иногда мне хочется быть заботливым и нежным, но это же слабость!» Тогда единственным каналом связи с эмоциями для мужчин остается женщина. Даже не дети. Именно женщина, особенно если она поддерживающая и принимающая, становится спасением. Но не для всех и не всегда.

«После суицида близкие направляют агрессию на себя: „Почему я этого не предотвратил?“»

— С чем остаются близкие, друзья, коллеги, если человек совершает суицид? Шок и чувство вины? Попытка найти причину? Комплекс грандиозности — «что я мог сделать»?

— Люди проходят и переживают несколько этапов встречи с потерей. Психолог Кюблер-Росс еще в конце 60-х прописала пять стадий утраты. О них и поговорим.

После самоубийства близкого первая стадия — шок — выражена очень сильно. Даже больше, чем при переживании смерти из-за внезапной травмы. Это как гром среди ясного неба! Еще вчера любимый человек был жив, и вот его не стало.

Когда есть внешнее событие (автокатастрофа, несчастный случай), гораздо легче перейти к следующей стадии — агрессии: обвинить другого водителя, авиадиспетчера, пилота или работодателя, который не проследил за безопасностью на рабочем месте.

А здесь?.. Агрессию направить не на кого. И происходит примерно то же самое, что случилось с самим суицидентом: близкие направляют гнев на себя — и это превращается в очень тяжелое чувство вины. «Что я мог сделать?», «Почему я этого не предотвратил?», «Почему не заметил?». И даже: «Это я его убил».

Сразу после шока (или одновременно с ним) идет торг. В случае неизлечимой хронической болезни это могут быть все новые и новые попытки лечения. Здесь же — мысли в духе: «Может быть, он все-таки не умер? Может быть, это не про моего сына/мужа/сестру сказали? Вдруг это ошибка?»

Когда факт смерти больше невозможно не признавать, начинается фаза агрессии, которую, как я уже сказала, родственники направляют на себя. А дальше — депрессия. И последняя стадия — принятие. В этом нет ничего патологического, это закономерные переживания, с которыми будет сталкиваться любой человек в такой ситуации. Причем стадии могут идти в разной последовательности, некоторые из них — выпадать или быть очень короткими. Здесь не бывает «правильного» или «неправильного» переживания горя.

К сожалению, на каждой стадии может случиться застревание, особенно если речь идет об уходе молодых людей. Все-таки мы по-разному относимся к смерти человека, которому 80 лет и которому 20 лет. Часто бывает застревание на этапе агрессии. Иногда — на стадии торга. Особенно это касается родителей подростков. Родители могут устраивать настоящие алтари своих умерших детей: вещи, свечи, фотографии, с которыми они разговаривают каждый день. Целые уголки, иногда даже целые комнаты. И ведут себя так, будто их ребенок еще жив: разговаривают, советуются, рассказывают новости. Выдуманный мир. Если это продолжается достаточно долго, то, скорее всего, родителям нужна психологическая помощь, потому что такое поведение сопряжено с высоким риском суицида. Невозможность воссоединения с ребенком приводит человека к тому, чтобы самому умереть и отправиться вслед за сыном или дочкой. Такое бывает и в отношениях «муж — жена», если кто-то из супругов кончает с собой.

На фазе депрессии тоже бывают яркие, долгие застревания, когда человек больше года находится в тяжелейшей апатии, не может ничего делать, думает только об умершем. Это тревожный знак. Хотя точные даты, необходимые для «здорового» горя, назвать сложно. Его работа может быть очень длительной и тяжелой.

Самое главное для людей, которые перенесли суицид близких, — не оставаться в одиночестве. Иначе трагедия может повториться.

Во всех шкалах и анкетах по суицидальному риску обязательно встречается вопрос: «Есть ли среди ваших близких родственников люди, которые покончили жизнь самоубийством?» Утвердительный ответ означает, что вы в зоне высокого риска, и не важно, сколько прошло времени.

Вообще, мой совет для всех, кто пережил подобное, — обязательно обратиться к клиническому психологу или психотерапевту. Специалист определит, нужно ли медикаментозное лечение или достаточно просто консультаций.

«Ни в коем случае не говорите человеку в депрессии: „А че ты грустишь? Не грусти!“»

— Но у белорусов такое отношение к психотерапии… Не самое дружелюбное, мягко говоря. 

— Здесь стоит помнить о том, что это вопрос жизни и смерти. Если мы поранили бедренную артерию и хлещет кровь, мы же не будем думать, ехать к врачу или нет. «Сделает это меня слабым в глазах окружающих или нет?» — не станем рассуждать, а срочно вызовем скорую. Точно так же и здесь. Выбор такой: или репутация, или смерть. Или поход к психотерапевту, или суицид. Не для всех этот выбор, конечно, очевиден. Но все же.

Если вы по какому-то интуитивному наитию подозреваете, что ваш близкий может совершить суицид, лучше перестраховаться и стать «плохим» в его глазах, «сдать врачам», но сохранить человеку жизнь. Это непростой выбор. Но иногда — единственный.

И последнее. Ни в коем случае не говорите человеку в депрессии: «Сходи в парк», «Развейся», «А че ты грустишь? Не грусти!». Потому что это жестоко. Вы никогда не можете знать степень внутренних страданий человека. Подобные советы вызывают только раздражение и навешивают еще больше вины. «А чего ты кричишь, когда нога сломана? А ты не кричи!» — вот как это звучит в переводе.


Если прямо сейчас вы чувствуете, что находитесь в отчаянии и нуждаетесь в помощи, позвоните по телефону доверия. Это анонимно и абсолютно бесплатно. Телефоны для оказания экстренной психологической помощи для взрослых: (8 017) 352-44-44, (8 017) 304-43-70. Для детей: (8 017) 263-03-03, (8 801) 100-16-11. Работают круглосуточно.

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by