Жить стало лучше? Стало веселей?

Речка Случь расплескалась, пошла гулять в огороды и в лес. Ничего критического, но выглядит подозрительно и красиво. Вместе с ленинцами ищем исторические параллели. Сравниваем довоенные снимки с нынешним положением дел.

— При Польше-то улицу целиком затапливало. А в 1958-м, помню, в хату на лодке заплывали. Но то ж весной…

На самом деле польский период никто из собравшихся, конечно, не застал. Но уж точно советская власть такого безобразия, как нынешний январь, не допустила бы.

Дом Владимира Борисовича стоит как раз на краю разбушевавшейся стихии. Лебеди из мотоциклетных баков того и гляди уплывут со двора. Под полом — персональный водоем. Да и бог с ним, значит, так надо.

Тут живет одна из последних коров на этой улице. Было по одной-две в каждом дворе, но вымерли в процессе естественного отбора. Проще за молоком в магазин сходить. Такой вот отпечаток прогресса.

Пристально смотрим на хозяина, пока тот прикидывает, когда жилось лучше, а когда еще лучше. Выходит, что раньше «трудновато было», но имелись свои плюсы. А теперь полегче, но есть минусы. В общем, космические корабли пролетели мимо, а вода под полом осталась такая же мокрая, как при поляках. Появление телевизора в 1972 году — последний запавший в память значимый всплеск технологической революции.

Владимир Борисович подводит черту:

— Главное, что ухудшилось, — это наш возраст. А так хлеб есть — и ладно.

Вера Михайловна, соседка Владимира Борисовича, до пенсии успела побыть директором местного совхоза. Теперь работает на себя, занимается овощеводством. Сторонница старой проверенной концепции:

— Кто работает — тому и хорошо. А кто не хотел работать — тому что тогда, что сейчас одинаково плохо.

— Это какую же работу молодой да здоровый человек найдет в Ленине? — стараемся поспеть за Верой Михайловной, которая ведет показывать нам «СССР за речкой».

Она для убедительности даже останавливается:

— Да тут работы сколько угодно! Если не хочешь или не умеешь сам овощи выращивать — иди в наемные работники к арендаторам. 20 рублей в день платят, и еще морковки себе наберешь. А сколько тут одиноких женщин, которым надо помочь! Да хоть дрова порубить — она с удовольствием и заплатит, и поесть даст… И попить.

Про ленинское счастье

Если неожиданно спросить ленинца, чего ему не хватает для счастья, тот надолго задумается. Да как и любой. Те, что постарше, предсказуемо примутся тосковать по прежним временам. Их непременно надо вернуть — тогда будет счастье. Мечтательно прикрывают глаза:

— Раньше-то к магазину выйдешь — народу было, ы-ых! В клуб придешь — не протолкнуться. Польку плясали, краковяк… И все трезвые. Не то что теперь.

Дети тоже вывелись. Значит, их надо нарожать:

— Было-то у кого пять, а у кого и девять — готовая футбольная команда. А теперь не хотят рожать, им трудновато… Если трое, так это уже «мать-героиня».

Те, что помоложе, и вовсе ничего про счастье сформулировать не могут. То есть вроде чего-то явно же не хватает… Но словами это не выразить.

Польский след

— Вон там, за речкой, были Советы, а тут — Польша, — Вера Михайловна хранит снимки, доставшиеся от предков.

Вообще, чтобы закрыть тему названия населенного пункта: оно было таким у процветающего еврейского местечка еще до всех этих революций и рождения юриста Ульянова. Есть местная легенда (с вариациями) о том, что фамилию «Ленин» будущему вождю пролетариата обеспечили местные уроженцы, когда продали ему липовый паспорт. Так и повелось.

До 1939 года Ленин был польским. 17 сентября речку перешли советские войска и двинулись на запад. Улица, по которой они входили, так и называется — 17 Сентября. Из плодов технического прогресса на ней с тех пор появился асфальт.

— Это он еще нормально сохранился! — местные жители защищают разбитую улицу от наших недостаточно почтительных взглядов. — Учитывая то, что клали в девяностые и с тех пор ни разу не ремонтировали.

На месте бывшей границы Советского Союза теперь стоит мангал.

Чуть выше на берегу — могилы местного батюшки с попадьей.

Была рядом церковь, но не пережила войну.

Вообще, о польском периоде нынче мало что напоминает. Из недвижимого наследия осталось только три здания с тех времен: еще одна церковь (теперь закрыта, построили новую), лесничество да совхозная мастерская.

Из нематериального наследия — коренные жители говорят, что «родители еще пшекали». Но у самих в разговоре таких атавизмов уже не заметно.

— У меня вообще прозвище было Болек, — с улыбкой вспоминает Владимир Борисович. — Мы тогда все выясняли, кем же мы считаемся по национальности. Вроде у бабушек с дедушками в паспортах еще было написано, что они поляки, а мы уже постепенно белорусами стали.

Неутомимый Болек взялся сопровождать нас по окрестностям. Это пешком он ходит с палкой, прихрамывая. Когда же вскакивает на велосипед, становится как молния. В смысле едет зигзагами между дорожных ям. Они тут знатные.

Ветхим мацевам на старом еврейском кладбище за 200 лет. Они-то помнят все и даже слишком много, но молчат.

Евреев в Ленине не осталось ни одного, всех убили при оккупации. Место расстрела и братская могила неподалеку.

— Говорят, через сутки после того, как их закопали, землю на том месте прорвало, кровь ручьем текла, — пересказывает чьи-то слова Владимир Борисович.

Перемены — это мы

У одного из домов припаркован необычный велосипед с коляской. Не очень-то вписывается он в серые агрогородские интерьеры.

— Перемены?.. — хозяйка некоторое время размышляет, потом смеется: — Так мы сами и есть эти перемены.

Татьяна и Сергей Павловичи приехали в Ленин из Микашевичей шесть лет назад, тут у Сергея родители.

Сам он обозначает свой статус как «ну просто местный житель». Потом уточняет: «Буржуй, в общем». У него бизнес в соседних Микашевичах — что-то связанное с кислородом в баллонах. В Ленине вокруг семейства образовалось и растет замысловатое многопрофильное хозяйство. Сергей рассказывает про коров и какие-то совсем уж сказочно звучащие идеи. Если просто слушать, можно принять за прожектера, которых мы уж насмотрелись. Фокус в том, что, как ни странно, его проекты работают.

Внутри дом больше, чем снаружи. Есть все необходимое: ударная установка и клетка с диковатым кроликом.

Из окна виден собственный пруд (это должен быть каток, но сломалась погода, должны скоро починить). На особой полочке среди прочих раритетов — напоминание о польском прошлом — бутылочка и рюмка досоветской эпохи, откопанные где-то в поле.

Дочь Лиза и сын Иван пытаются добыть флегматичного кролика. Именно на этих детях завязаны важные ленинские перемены.

— Когда сюда переехали, захотели дочку определить в садик. Нам говорят: «Нет мест». А раз нет — значит, надо сделать. Кровати выдвижные купили, пространство в помещениях освободили, отопление помогли обновить. Была одна группа, стало две. Получилось, что с нашей Лизой в садик пришло еще восемь человек. А так болтались бы за родителями по селу…

— Постойте, как это — «помогли», «сделали»? — каждое предложение в рассказе Сергея слегка ломает традиционную картину мироустройства. — Вы подарили, что ли?

— Да обыкновенно. Железные эти койки «солдатские» убрали, купили ДСП, с помощью родителей и учителей собрали новые кровати. Вся деревня для этого не нужна, кто пришел, тот и пришел.

Потом захотели дочку отдать на танцы — ну и создали танцевальный кружок. Нашли хореографа, оплатили ей работу, поездки из Микашевичей. Как-то пытались сделать, чтобы родители тоже сдавали хоть рублей по 10 на зарплату руководителю. Но тогда дети стали уходить из коллектива. Поэтому я махнул рукой, первый год оплачивали все сами. Вообще-то, вскоре выяснилось, что сама наша Лиза не особо рвется танцевать. Но кружок-то уже есть, его никуда не денешь. Первое место в районе заняли! Дети занимаются, у хореографа работа есть, раскрутилось все — это уже самоподдерживающийся механизм. Райисполком предложил при ленинской школе открыть танцевальный класс. Теперь уже не мы платим, а руководитель получает официальную зарплату.

В соседней комнате красуется ударная установка — это остатки еще одного проекта. Сергей рассказывает, как затеял школьный вокально-инструментальный ансамбль. Но дело пока заморозилось — музыканты разъехались. А было весело: поскольку игру двумя руками на Yamaha пацаны не осилили, выкручивались иначе — играли по двое. Один — за правую руку, другой — за левую. Теперь остались вот синтезатор, гитары, барабан. Ждут своего часа.

Сергей рвет шаблоны везде, где только встречает. К нему применима модная концепция «А что, так можно было?».

— Все можно! — с жаром убеждает он. — Если кто-то рассказывает, как его душат и мешают, я такого не понимаю. В деревне, вообще, две беды: нет работы и некому работать.

Нынче у Сергея, помимо фирмы в Микашевичах, очередное увлечение: внезапно решил заниматься скотоводством. Взяли в Ленине землю — и понеслось. Как-то все слишком просто у него выходит:

— 26 июля 2016 года купили первую коровку. Теперь у нас их 16. Сами себе там живут… — машет рукой в сторону хозпостроек за дорогой.

— Господи, ну с чего вдруг вы решили покупать коров?..

— А они выгодные! При наличии современного оборудования держать их нетрудно. Мы работников практически не нанимаем: отец с мамой управляются, Татьяна творог делает, масло из сливок взбивает. Да это не такая уж штука — купить корову. Но есть породы, которых у нас не знают. Мой отец по образованию ветеринар. Доказывал мне, что не бывает коров, которые дают молоко жирностью 6%. Ладно, говорю, вот наша коровка, вот ее молоко. Завезли на молокозавод, измерили — 9,1%! Из банки молока полбанки сливок получается. Это джерсейская порода такая, у других поменьше. Мы смешиваем, в среднем жирность выходит 5,3%.

Молоко в результате покупают те самые ленинцы, которые когда-то от скота избавились, «потому что в магазине же есть». В общем, получается, вернул коров в Ленин. У Сергея 3 литра стоят 3,5 рубля (напомним, в вашем супермаркете жалкие 900 миллилитров, отмеренные маркетологами, со стандартной жирностью 3,6% — примерно 1,3 рубля).

Послушать этого человека, из коровы у него сметана течет. Внезапно принимается нахваливать налоговое законодательство. Да что ж такое…

— Условия замечательные. Мы взяли 46 соток для ведения личного подсобного хозяйства, бесплатно. Это просто и выгодно. Во-первых, сразу освобождает от «налога на тунеядство». Нет налогов при продаже продукции на территории страны вне зависимости от объемов… Да, вы привыкли слышать другое, но это просто потому, что никто не вникал: где-то услышали звон — и сразу начинают жаловаться.

Фонтанирующий энтузиазм Сергея Павловича как-то плавно перетекает в «экономически обусловленный патриотизм»:

— Сейчас если говоришь людям: «Я из Ленина», — в ответ обычно: «А что это? Где это?» А должны говорить: «Ого, из Ленина!»

Лодки в каталоге Onliner.by

Читайте также:

• Агрогородской романс из «партизанской республики». Выясняем, к чему привело стирание границ между городом и селом
• Почем баррель белого золота: репортаж из белорусского комплекса по производству молока
• На обрыве: репортаж из «самого бедного» райцентра
• «Белорусский массажер» и будни сельских рестораторов. Репортаж из затерянного мира

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by